Выкупные платежи и подати крестьяне обязаны были платить осенью, сразу после сбора урожая. И только наличными деньгами. То есть, земледельцы были вынуждены продавать зерно, чтоб рассчитаться с государством в сезон, когда на их продукцию скупщики давали наименьшую цену. И чем меньше была цена, тем большую часть урожая они должны были продать. И тем меньше оставалось крестьянину на прокорм. Отсюда и голод, и обиды земледельцев на Власть.
И, главное, всех кроме крестьян такое положение устраивало. Особенно крупных хлебных спекулянтов. Потому как наше русское зерно, честно говоря, было не особенно высокого качества. Мелкое, с низкими показателями какой-то там клейковины, и зачастую - сильно засоренное, извините за тавтологию, семенами сорняков. Европейский потребитель и вовсе отказался бы от русских поставок, если бы американцы в состоянии были бы давать на свою высококачественную муку столь же низкую цену, как наши торгаши на русское зерно.
В общем, по моему глубокому убеждению, многострадальное мое Отечество вполне могло и вовсе обойтись без экспорта продуктов питания. Тем более что вырученная на голодных смертях податного сословия валюта тратилась там же за границей, и на всякую ерунду вроде казино в Монте-Карло или кутежи в Париже. То есть никакой пользы экономике России не приносили.
Сразу скажу - идей было много. От совершенно драконовских, до излишне либеральных. Спорили долго, и в итоге пришли к выводу, что одним законом, одним царским Манифестом, дело не решить. Проблема требовала комплексного подхода. И тогда я предложил создать так называемую - естественную монополию.
И исходил я вот из каких соображений: Я всерьез полагал, что ключевым вопросом в хлебной теме был экспорт зерна или муки. Внутренний рынок совершенно не устраивал крупных спекулянтов хотя бы уже в силу относительной слабости рубля, как валюты. Нет, наши золотые монеты с удовольствием принимали в европейских столицах. Но вывоз золота у нас был существенно ограничен. Суммы, превышающие десять тысяч золотом, пропускались таможнями только по документально оформленному разрешению министра финансов или лично Государя. А помещикам, привыкшим отдыхать в Баден-Бадене, требовалась конвертируемая валюта.
Конечно, можно было поступить в стиле Николая Первого. Просто объявить государственную монополию на экспорт продуктов питания. Только чего бы мы этим добились? Новый всплеск коррупции?! Дополнительные расходы на организацию нового министерства? И что происходило бы на рынках, пока мы были бы заняты преобразованиями? Где гарантия, что европейские потребители стали бы ждать, пока новая система у нас переболеет "детскими" болезнями и Империя сможет, наконец, гарантировать поставки по контрактам?
Николай же, как и я, считал, что страна и вовсе может обойтись без хлебного экспорта. Данные статистики недвусмысленно демонстрировали отсутствие каких-либо излишков. Специальная комиссия отмечала, что урожайность земель коренных губерний низка, а потребление хлеба и мяса на податную душу не дотягивает до самых нижних пределов в сравнении даже с самыми бедными странами Европы. Все что вырастало на полях России, Россия же способна была употребить.
Тем не менее, я не считал нужным полностью прекращать торговлю хлебом. Уменьшить объемы - да. Совсем уйти, замкнуться в пределах Державы - нет, ни в коем случае! Потому что урожайность можно повысить, если наладить производство дешевых удобрений и вывести новые сорта пшеницы и ржи. В Отечестве все еще существовали огромные никак не используемые территории на юге и востоке. В Степном крае и Сибири. Приобщение этих гигантских пространств к землям сельскохозяйственного оборота могло дать миллионы пудов зерна. Нужна была единая программа развития и деньги. И если с первым решить было не особенно сложно. Благо не оскудела земля наша светлыми головами. А вот с финансами у нас было плохо. Бюджет страны вырос с шестьдесят девятого года в три с половиной раза, и два последних года исполнялся с небольшим профицитом. Однако, выделить дополнительные средства на новый, более чем финансовоемкий проект означало влезть в новые долги.
Создание полугосударственной - когда Империи принадлежал бы контрольный пакет акций, а остальные доли свободно продавались бы на рынке - корпорации, обладающей монопольным правом экспорта зерновых, разом решало все наши беды. На собранные от частичной приватизации средства можно было и организовать переселение крестьян на целинные земли, и создать опытные селекционные станции, выстроить сеть элеваторов и амбаров, выучить целую армию агрономов и заказать на отечественных заводах современную технику…
В теории все это смотрелось исключительно привлекательно. А на практике - требовало провести целый ряд кардинальных реформ. Начиная с отмены выкупных платежей и перехода на новую систему налогообложения, до изменений в Уголовные Уложения Империи и смены приоритетов в таможенной политике. А еще нужно было совершить настоящий переворот в умах образованной части населения страны. Убедить, что занятие торговлей и производством - это труд вполне достойный и, больше того - полезный для Державы. Что недобросовестные,компрометирующие все сословие, дельцы рано или поздно будут наказаны по Закону. И наоборот - те из негоциантов, кто ведет дела честно - люди достойные, государством и Государем уважаемые и поддерживаемые.
Понимаете теперь к чему тут мельница, построенная несчастным Фейгиным и доставшаяся прямо-таки каноническому купчине-крохобору Овсянникову? Она, согласно нашему замыслу, должна была позволить сыграть гамбит. Стать той самой фигурой, которую жертвуют, дабы заполучить игровое преимущество. В данном случае, на волне тщательно организованного общественного возмущения, Государь должен был пойти навстречу народным чаяниям и обнародовать Манифест о введении в Державе целого пакета новых давно готовых реформ, так или иначе затрагивающих хлебную тему. Это была самая очевидная и главная цель операции. Так сказать - основной слой. Конечно же, были и другие…
Однако было чрезвычайно важно, дабы момент "жертвоприношения" наступил именно в нужное время, и случился непременно "благодаря" преступному умыслу самого хлебного короля. Степану Тарасовичу, устами одного из его же приказчиков, внушили мысль, что идеальной развязкой в этом затянувшемся противостоянии с Кокоревым, стал бы какой-нибудь несчастный случай, в результате которого мельница прекратила бы существование. И уж совсем будет хорошо, если перед катастрофой предприятие будет еще и застраховано. Тогда и много о себе возомнивший москвич останется с носом, и мошне Овсянникова прибыток выйдет. А чтоб не полагаться на случай или Божий промысел, и, тем более, не брать на душу грех смертоубийства - на мельнице постоянно проживали работники с семьями - страховой случай только выглядеть должен был несчастным. На мельнице затеяли ремонт паровой машины, из противопожарных емкостей слили воду, хлеб из амбаров тайно переместили, а людей перевели на работы в другие места.
Конечно, едрешкин корень. В нашей большой деревне эти приготовления, как бы Овсянников не старался, ни для кого тайной не были. И нужно было иметь невероятную веру в силу взяток и личного влияния, чтоб надеяться на то, что рукотворный пожар сойдет с рук.
Тем не менее, забегая вперед, скажу: мельница сгорела. Степан Тарасович имел наглость в тот же день явиться в интендантское управление военного округа и заявить, что готов и впредь выполнять взятые обязательства по поставкам муки, только не с этой мельницы, а с других. В силу постигшего его несчастья, так сказать.
А вечером следующего дня, в палаццо купца явились строгие господа из следственного отдела прокуратуры во главе с Кони и Книримом - лучшими следователями. Миллионер встретил "гостей" при полном параде: в генеральской, с алым подбоем, шинели и с орденом. Хлебный король был готов к чему годно, кроме банального обыска. По результатам которого, купец оказался под арестом и, очень скоро - судом.
