— Ты что хочешь сказать, Чижик?
— То, что шахматисту нужна команда. Поедете со мной на матч с Фишером?
— Ты делаешь нам предложение? Не рано ли?
— Я серьезно. Матч с Фишером — это долгосрочный проект. До семьдесят восьмого года.
— В семьдесят восьмом мы как раз институт закончим.
— Вот именно. К выпускному вечеру вернём стране шахматную корону. Её на стол поставим, наш институт прославим.
— Я было решила, что ты всерьёз, — сказала Ольга.
— Вообще-то да, всерьёз. Среднесрочное планирование. На подумать. Дело не во мне, Мише Чижике. Нет, и во мне, конечно, тоже, но… Шахматистов в мире миллионы, десятки миллионов. И когда Спасский уступил Фишеру, десятки миллионов подумали: «Эге, что-то русские стали сдавать!». А нужно, чтобы весь мир видел: русские побеждают!
— Это мы понимаем, — сказала Надежда. — Ты теперь гроссмейстер, тебе и шашки в руки. А мы?
— Мне бы хотелось, чтобы вы время от времени выезжали со мной на международные турниры. Как команда. Для начала. Ну, а потом — матч с Фишером.
— Это дело непростое. Заграница, она…
— Непростое, — согласился я. — Но нам ли бояться трудностей? Преодолеем. Партия, комсомол, все люди доброй воли нам помогут!
— Ты думаешь? — Ольга была настроена скептически.
— Не сразу, не в один день, но да. Когда я выиграю два-три международных турнира, с учётом всего решат, что нужно.
— А ты выиграешь? Два-три турнира?
— Я постараюсь. А пока — время обедать.
— Вот так и пойдешь?
— Носки только надену. Ну, и остальное.
Обедать решили тут же, в «Огнях Москвы». Ресторан на пятнадцатом этаже. Пусть не «Седьмое небо», не вся Москва пред нами, но вид всё равно впечатлял.
— Были бы крылья — так бы и полетела, — сказала Бочарова.
— У Кремля летать нельзя, — остудил я её. — Подумают, шпионка, и собьют, как Пауэрса под Свердловском. Ещё при Иване Грозном, помнится, холоп Никитка летать вздумал.
— И что?
— Отрубили голову, чтобы впредь народ не смущал. Он и перестал летать.
Обед был умеренный: девушки следили за фигурой, я за желудком. А потом как жалеть-то буду, о несъеденном, о невыпитом. Хотя почему невыпитом? Боржом я выпил, а водки мне и не нужно.
— Что дальше? — спросили девочки меня, как старожила. Уж за месяц московского сидения я должен разобраться, что и как.
— Вечером идём в цирк.
— В цирк?
— На Цветном Бульваре. Лучший цирк в мире. Не пожалеете. Сегодня Никулин выступает!
Сам-то я цирк не просто люблю — обожаю, но многие считают, что это для детей.
Дети не дураки! Дети если даже не понимают, то чувствуют, что такое хорошо, и что такое плохо. Дети спектакль о заседании профкома два часа смотреть не станут, хоть им сахаром облепи.
— Хорошо, Чижик, в цирк, так в цирк. А билеты есть? — показала Лиса знакомство с реальностью. Москва-то огромная. А цирков два. Настоящих. Есть ещё и другие, но те можно не считать. Потому билет купить непросто. Билеты приходится доставать.
— Есть! На прекрасные места! — я умолчал, что мне их вчера Галина Леонидовна подарила. Как раз три. Всё знают короли! Интересно, насколько глубоки эти знания? И что они, короли, будут с этими знаниями делать?
Завидовать будут!
В перерыве цирковой фотограф уговорил нас сняться рядом со слонихой Гитой. Извел половину плёнки. Узнал, стало быть. У фотографов глаз наметанный. Пообещал выслать фото. Совершенно бесплатно.
Девушкам внимание нравилось. Но возникли вопросы:
— А зачем он нас снимал, да еще бесплатно?
— Продаст фотографию в ту же «Вечерку», например. «Король, его королевы и его слоны».
— Ты думаешь?
— Нет, заголовок будет попроще: «Чемпион Советского Союза по шахматам М.Чижик и его команда в цирке на Цветном бульваре».
— Первый заголовок звучит лучше.
— Зато второй идеологически выдержаннее. Хоть и скучнее, согласен, — ответил я Лисе.
— А можно и так: «Королевы, слон и Чижик» — предложила Ольга.
— Писателю виднее, — согласился я.
И мы вернулись на свои места — и в самом деле отличные — смотреть вторую часть программы.
На обратном пути они смеялись, вспоминая Никулина и Шуйдина, особенно сценку «Партия в шахматы».
И я смеялся.
Веселье только начинается!
29 октября 1977 года, понедельник
— Чтобы никто мимо тебя и шагу ступить не мог, — наставлял я караульного. — Ни слесарь, ни водопроводчик, ни прачка — никто. Трубу прорвало, затопило, нужно бельё забрать, говори одно — нельзя!
— А если он… она — пойдут?
— Как это — пойдут? У тебя в руках что? Винтовка у тебя в руках. А у винтовки есть что? А у винтовки есть штык. Штыковым приемам тебя учили?
— Никак нет, товарищ командир. Не учили.
— Тогда просто наставь винтовку — и всё.
— Что — всё?
— Он шаг навстречу, ты — два и коли в брюхо. Не в грудь, понял?
— Как — колоть?
— Как сумеешь.
— Но он же… она…
— Наш человек к тебе не подойдет. Нашему человеку скажешь стой — он стоит, скажешь назад — он пойдет назад. А если прёт на тебя — значит, враг. Шпион и диверсант. А мужчина там, женщина — неважно. Ладно, всё, время пошло. Стой, никого не пропускай, никуда не отлучайся.
— А если…
— Дуй прямо здесь. Военное время. Но убедись, что никого рядом нет.
Ну да, часовые. Этих часовых разве только ребенок не обидит, и то — маленький ребенок, лет трёх, четырех.
Но других-то нет. Радуйся тому, что эти есть. Три человека. Из новобранцев. Первого сентября десятиклассник, а сейчас боец РККА. Что поделать, время такое. Враг под Москвой. Он, конечно, будет разбит, но с учёбой придется повременить.
Я вернулся в дежурную, к телефону. Он, телефон, шведской модели, теперь определял: быть или не быть. Гостинице «Москва» и окружающим зданиям. Тем, кто был в гостинице «Москва» и окружающих зданиях. Ну, и мне тоже.
Семнадцать ноль-ноль. Набираю секретный номер.
— В деревне яблоки поспели, — говорю в трубку.
— Ага, — отвечают на том конце, и — сигналы отбоя. Вот и поговорили.
Мне иного разговора и не нужно.
Сижу в тепле, уюте, на электроплитке чайник горячий, на столе — бутерброды разные. Хоть всю жизнь сиди. Дверь заперта — на всякий случай.
Рядом с бутербродами наган. Наш, советский, тульской работы. Такой не подведет. Семь патронов в барабане. Хватит. А не хватит, так в запасе граната, Ф-1. Мало не покажется. Некоторые советуют с гранаты и начинать.
Я налил в кружку кипяток, добавил ложку чаю, прикрыл сверху книжицей. «Современная шахматная партия», издание 1912 года. Оно, конечно, варварство так обращаться с творением доктора Тарраша, но на дворе сорок первый, доктор Тарраш у советских шахматистов не в чести, и вообще…
Дав чаинкам время утонуть на дне кружки — большой, полулитровой, я принялся чаёвничать. Не спеша. Впереди вся жизнь. А сколько её — час, день, неделя — не знаю. Потому и смешно торопиться. Куда? Мое дело — сидеть у телефона и ждать команды.
Телефон тут же и зазвонил.
Я поднял трубку:
— Бригадир Скворцов!
— Жёлтые лимоны, — и опять короткие гудки.
Жёлтые — это еще ничего. Можно пить чай. Вот когда скажут о красных фруктах или овощах, тогда можно выпить и водочки. Московской. Бутылка с зеленой этикеткой — в левой тумбочке. Достать, раскупорить, налить стакан и немедленно выпить. Потом из правой тумбочки достать машинку, провода присоединить к клеммнику и покрутить ручку. И — всё. Свободен. На все четыре стороны, плюс верх и низ. Тысяча триста килограммов тротила завода имени Розы Люксембург — это серьезно. К тому же, уверен, еще один, а, скорее, два лейтенанта сидят в неприметных комнатушках гостиницы «Москва» и ждут условленной команды. И в подвалах не тысяча триста килограммов взрывчатки, а три или четыре тонны. Чтобы уж наверняка.
В гостинице были собраны партийные руководители, инженеры, политработники, снабженцы, даже писатели. Цвет столицы. Все те, кто не должен был живым попасть в лапы фашистов. И, думаю, не в одной гостинице сидят лейтенанты с волшебной машинкой, и не только в гостиницах, а во многих, во многих местах. В Богоявленском соборе собрали духовенство: молитесь крепче, братья! А что там, в подвалах…
