class="p1">Я посмотрел на товарищей.
– Иди, раз зовут, – ухмыльнулся Данатар.
– Я с тобой, – шагнул ко мне Тимак.
– Звали Гуню, – сказал Данатар.
Мне показалось, он знает этих парней и не ждёт для меня ничего хорошего от встречи с ними.
– Сам разберусь, – сказал я. – Спасибо, Тимак.
Подошёл, не торопясь, остановился в пяти шагах, разглядывая всю троицу. Лет по шестнадцать-семнадцать, равнодушные лица, окурки в уголках ртов, прищуренные глаза.
Тот, что меня позвал, с тонким носом и какой-то, словно облупленной физиономией, не курил и был без головного убора. Его двое приятелей – в кепках, косо надвинутых на лбы.
– Знаешь меня? – спросил кучерявый.
– Меня машина сбила, – сказал я. – Слышали, наверное. Травма головы. Если и знал, то забыл. Извини.
– Олег, – сказал кучерявый. – Он же Пушкин.
– Сергей, – представился я. – Он же Гуня, – я понизил голос и доверительно сообщил. – Хотя я понятия не имею, что это значит. Только пацанам, – я обозначил поворот головы в сторону одноклассников, – не говорите, засмеют ещё.
– Правда, что ли, не знаешь? – удивился Пушкин.
– Правда. Может, и знал. Но… не помню.
– Гуня ты в школе, – один из парней щелчком пальцев отправил горящий окурок в полёт. – А для нас – Очкастый.
– Для вас – это для кого? – поинтересовался я.
– Для всех остальных, – ухмыльнулся парень. Выглядел он каким-то… расхлябанным, что ли. Вялая челюсть, тёмное лицо, грязно-болотного цвета глаза и шрам, тянущийся от края толстого, нечётко очерченного рта, через левую щёку. – Ты Черепа вчера завалил?
– Ну я. А что?
– Это мой брат.
– Ничем не могу помочь, – сказал я ровным тоном.
– Не понял. Ты чё щас вякнул? – болотные глаза сузились.
– Оставь его, Рваный, – сказал Олег. – Чего прицепился к пацану? Он Черепа честно завалил, один на один. Не лезь. Мы здесь не за этим. Не ссы, Гуня, – обратился он ко мне. – Никто тебя не тронет.
– Мне ссать не с чего, – сказал я. – Пусть ссыт неправый. Чего хотели-то?
– В большую рамку встанешь? Сегодня восемнадцатое. Через десять дней, двадцать восьмого, в воскресенье, мы с пехотой играем, а на ворота поставить некого.
– С пехотой – это…
– С мотострелковым полком, – пояснил Пушкин. – Первенство Кушки начинается. Первый матч, как всегда, с ними.
– То есть, это со взрослыми играть?
– Ну да, с кем же ещё. В сборную Кушки тебя зовут, Гуня, цени. Кстати, а где твои очки?
– Не нужны уже, зрение исправилось. Так что теперь я не Очкастый.
– Да нам по херу, – произнёс Рваный равнодушно и закурил новую сигарету.
– Ладно, пошли, – хлопнул ладонями по коленям третий парень (плотный, широкоплечий, с твёрдыми острыми скулами) и поднялся. – Значит, ждём тебя двадцать восьмого в воскресенье на стадионе в семь тридцать утра, – обратился он ко мне. – Если не зассышь, конечно.
– И мама с папой разрешат, – добавил Рваный.
– Буду, – сказал я. – Хорошо, что не завтра. Десять дней мне хватит, чтобы восстановиться.
– Вот и ништяк, – сказал широкоплечий. – Бывай.
Рыжий на прощанье кивнул. Рваный ухмыльнулся, сунув руки в карманы.
Троица покинула спортплощадку и скрылась.
– Что они хотели? – спросил подошедший Тимак.
– Звали в футбол играть, против мотострелков. Двадцать восьмого.
– Ого. В воротах, что ли?
– Ага.
– Сильно. А потянешь? Там взрослые парни в команде, по восемнадцать-двадцать лет. Бьют, как из пушки. Да и ворота большие.
– Значит, надо потренироваться. Готов помочь?
– Конечно. А как?
– Двое нужны, – сказал я. – А лучше трое. – Кто у нас, кроме тебя, лучше всех по воротам бьёт?
– Данатар и Тигр, – уверенно ответил Тимак.
Я обернулся, махнул рукой:
– Данатар, Тигр!
Они подошли.
– Пацаны, завтра, после школы, постучите мне по воротам на стадионе?
– Гуню в сборную Кушки позвали, на ворота, – пояснил Тимак. – Надо форму набрать.
– Ну, раз так… – протянул Данатаров. – Постучим. Только мяч где взять?
– Нужно три, – сказал я.
– На фига? – удивился Данатар.
– Трое же по воротам бить будут.
– Ага… – глубокомысленно промолвил Данатар.
– Один я в комендатуре возьму, – сказал Тимак, и я вспомнил, что его отец – пограничник, начальник кушкинской погранкомендатуры. Насчёт второго с физруком можно договориться. Третий – не знаю
– Разберусь, – сказал я. – Спасибо, Тимак. Тогда завтра в пять на стадионе жду всех троих.
– Замётано.
Пока мы разговаривали, остальные, включая девчонок, разошлись по домам. Осталась только Ирка Шувалова, стояла в сторонке, чего-то ждала.
– Тебя ждёт, – сказал Тимак, перехватив мой взгляд. – Иди, ты чего? Всегда же провожал после школы.
– Действительно, – пробормотал я. – Гуня я, в конце концов, или кто?
Очередная дверца в памяти Серёжи Ермолова открылась, и я увидел, кто такой Гуня. Точнее, Гунька. Литературный персонаж. Лучший друг Незнайки из книжки Николая Носова «Приключения Незнайки и его друзей». Гунька дружил с малышками, что категорически не нравилось Незнайке. Из-за этого они даже однажды поссорились.
Понятно. Значит, Серёжа Ермолов, дружит с малышками. Точнее, с девочками. Что для его возраста необычно. Причём необычно и на Земле, и на Гараде.
Я вспомнил наш интернат с раздельным обучением девочек и мальчиков вплоть до четырнадцати лет по земному счёту. А также горячие споры, которые кипели в обществе по этому поводу лет двадцать назад, – мол, не правильнее ли будет формировать смешанные учебные классы с самого начала обучения, то есть с шести-семи лет?
Традиционалисты тогда победили, и принцип формирования остался прежним – до четырнадцати лет раздельное обучение, затем – общее. На мой взгляд, это правильно. Однако здесь считали иначе. Хотя, как помнит Серёжа Ермолов, так было не всегда, были времена, когда мальчики и девочки в Советском Союзе, а перед этим в Российской империи, обучались раздельно.
Я подошёл к Ирке. Она подняла на меня чёрные глаза, улыбнулась. Я улыбнулся в ответ:
– Привет.
– Привет. Как ты? Хотела навестить тебя в госпитале, мне не разрешили. Сказали… – она замялась.
– Что сказали?
– Сказали, что ты без сознания, в этой… как его… в коме, и тебя нельзя тревожить. А старшая медсестра, она знакомая моей мамы, так вообще сказала, что ты можешь… ну… можешь не выкарабкаться. Зачем ты бросился за этим котёнком? Я чуть с ума не сошла, когда тебя… когда машина тебя сбила.
Её глаза подозрительно заблестели.
– Тихо, тихо, – сказал я. – Спокойно. Видишь же, я живой и здоровый. Врачи ошиблись, и слухи о моём переселении на тот свет преждевременны. Ты домой сейчас?
– Домой, – она кивнула.
– Тогда пошли, провожу.
– Хорошо… Только уговор – никаких котиков! И вообще на дорогу чтобы не выходил. Идём только по тротуару.
– Ладно, ладно, – засмеялся я. – Давай портфель и пошли.
Зачем я пошёл её провожать? Девчонка, только начавшая чудесную трансформацию в женщину, не могла меня увлечь. Увлечь, как мужчину. Но я и не был теперь мужчиной в полном смысле этого слова. Я был мальчишкой с памятью и сознанием мужчины. Не просто мужчины, а мужчины из другого
