— Она должна была начаться?
— Не видел к этому никаких оснований. Вы так говорите, что что-то произошло?
— Нет. Вы можете не волноваться. У вас есть еще какие-нибудь вопросы к мне?
— Только один: в каком настроении президент?
— Он умеет делать себе настроение. Если у вас нет возражений, мы продолжим наш разговор уже в Овальном кабинете.
— Никаких возражений.
Они раскланялись и Даллес удалился, перед выходом в коридор еще раз взглянув на Виктора. Галлахер сиял улыбкой Чеширского Кота.
— Все идет великолепно, Виктор, вы даже сами не представляете. Не хотите ли стаканчик для пущей уверенности?
— Я чего-то должен бояться после вчерашнего?
Приемник из-за двери спальни весело наигрывал «Все зависит от тебя» в стиле регтайма.
«Когда же они начнут превращать меня в своего агента влияния? Или уже превращают, но я не замечаю?»
— Кстати, насчет вчерашнего, — заметил Галлахер. — Я должен заранее извиниться за неудобства, но перед визитом к президенту ваше оружие придется сдать Таков порядок после покушения 1936 года. Вы, наверное, о нем уже слышали?
— Да, я рассказывала об этом, — вставила Джейн.
— Друзья уговорили Босса надеть под одежду недавно подаренную ему гибкую кирасу фирмы Баррат, какую носят особые агенты Скотленд Ярда. Это и спасло его от пули сорок пятого калибра. С тех пор людей, что заходят к нему, тщательно проверяют. Кстати, мне уже рассказали, у вас был какой-то особый способ ношения оружия?
— Надеюсь, вы не считаете меня зомбированным камикадзе?
— Простите, кем?
— Если не ошибаюсь, — подсказала Джейн, — Камикадзе — японское название тайфуна, который в тринадцатом веке уничтожил корабли монголов у берегов Японии, а зомби, это из фильма Виктора Гальперина, старринг Бела Лугоши, помните, что Дракулу играл?
— Уфф… Трудности перевода… Короче, я не чокнутый вроде Гаврилы Принципа.
— О, теперь понятно.
— Да и способ неэффективный и устаревший.
— Есть новые?
— Надо кого-то убрать?
Борис громко рассмеялся.
— О, нет, конечно. Вы уже прошлись по Вашингтону? Как вам показался город?
«Что же случилось? Как-то странно и грубо сработал Сталин, так, что Даллес сразу догадался. Тоньше надо было, незаметнее… Хотя кто сказал, что Сталину надо было незаметнее? А если он рассчитывал, что Даллес догадается и воспримет это, как угрозу? Зачем? Зачем провоцировать? Зачем блефовать, делать видимость угрозы? Хотя информационная война — это не видимость угрозы, и Даллес это понимает. Угроза, угроза… Ну да, это угроза, на которую Америка симметрично ответить не может. А чем она может ответить асимметрично? Послать флот? Пусть сначала с японцами разберется. Грозить бомбой? Ну так нету у нее сейчас этой бом… Правильно. Бомбы нету, вот Сталин и создает угрозу, чтобы Лонг ответил ядерным проектом. Загнать в угол. А достать Америку Россия может только удаленным доступом, через эфир.»
Отель на этот раз они покидали через черный ход и погрузились в «Паккард-шесть» с универсальным кузовом, черный, с нарочито торжественной облицовкой радиатора, придавашей машине несколько старомодный вид, и «стейшн» — желтыми деревянными боковыми стенками кузова. Этакое сочетание правительственного лимузина с колхозной полуторкой. Подойдя поближе, Виктор увидел, что стенки не деревянные, а это плоские листы металла выкрашена «под дерево».
«Броня?»
«Паккард» внутри оказался шестиместным. Борис сел рядом с водителем, Джейн и Виктор влезли на задние, а перед ними, на укороченном диванчике, устроилась пара охранников с хорошо развитыми челюстями и автоматами, очень похожими на классический МП40. Только вот горловина, куда магазин вставлять, какая-то хлипкая, а щечки пистолетной рукоятки были не из черной пластмассы, а деревянные.
«Опытный, что ли? Видимо, это и есть та самая новейшая „Эрма“, о которой Дегтярев рассказывал?»
— А стволы все-таки немецкие? — спросил Виктор у Джейн, устраиваясь поудобнее на кожаных подушках.
— Это из разведшколы. «Томми-ган» здоровый, с ним в авто неудобно.
Радио в правительственно-колхозном «Паккарде», конечно, было включено, и озорные синкопы «Суони-ривер» в исполнении бэнда Эрскина Хоукинса разливались по солнечной панораме Вашингтона, перемежаясь с клаксонами, и ветерок играл занавесками, а ноздри щекотал запах бензина и горячего асфальта, и, несмотря на культовые игрушки у охраны, стойко ассоциирующиеся с фашистской оккупацией, жизнь казалась прекрасной и беспечной.
Будем надеяться, по дороге на нас не нападут, как на Володарке, подумал Виктор, и тут же отметил некоторую странность. Не проще ли было «Хуммелю» организовать похищение накануне вечером, когда они с Леной преспокойненько ехали на извозчике по ночной Бежице без всякого прикрытия? Единственное, что приходило в голову, это то, что ни «Хуммель», ни его люди после мочилова на Саратовской не могли показываться в Бежице. Типа, как в деревне, каждый человек на виду, и незнакомого (или, наоборот, знакомого) сразу заложат.
— Служебные помещения в Белом доме на первом этаже, а на втором — жилые. Зал, столовая, Зеленая, Голубая, Красная комнаты…
— Да-да, я знаю.
— Понимаю, тебя, наверное, подготовили?
— Да в общем, сам готовился.
«Угу. В Интернете про Белый Дом можно нарыть все, что угодно. Помнится, в девяносто шестом…. Или в девяносто седьмом? Ну, когда у нас первый провайдер появился. Помнится, тогда вообще все балдели, как так, можно прямо со своего компа соединиться с компьютером Белого Дома… Дабл-ю, дабл-ю, дабл-ю, уайтхауз точка гов… Кока-кола, это просто лимонад.»
— А как тебе тогда Голубая гостиная?
— Очень хороший вкус. Такое очень приятное сочетание цветов паркета, обоев, бордюра, форм мебели, только непривычно, что без углов — она же над Овальным кабинетом… Джейн, а ты была в Петергофе? В Екатерининском дворце?
— Никогда. Только на картинках.
— А мне довелось. И в Зимнем дворце, и в Летнем.
— Серьезно?
— Конечно. Ну, Белый Дом, это, конечно, тоже красиво — хрустальные люстры висят, занавески, картины… В Восточной комнате стоит рояль?
— Не помню… Не обращала внимания.
— Да, жаль, что нет возможности в ответ показать тебе Зимний с Эрмитажем, царский дворец в Ливадии, дворец графа Воронцова очень оригинален… А, черт, я же перед отъездом не отпросился съездить посмотреть Янтарную комнату! Теперь всю жизнь буду жалеть.
