Иезуит с трудом сдержался, чтобы не сплюнуть от досады. А ведь он был так близок к успеху!
Ну и вот: они действительно встретились, как указывал на объекте «Ромео-Один» сам Кваттрочи — и именно в три пополудни десятого мая. Но вместо того, чтобы объявить результаты расследования, чтобы озвучить выводы следственной комиссии, каковую он возглавляет, — выводы, понятно, к выгоде «Апостолов» — он, оказавшись в роли стороннего наблюдателя, по сути, частного лица, вынужден напоследок еще участвовать в этом балагане, в этом фальшивом представлении, устроенном обеими сторонами…
Кваттрочи подавил тяжелый вздох. Кстати, полностью декодировать скрипты Доменико Сарто и ватиканским редакторам, призванным на помощь, не удалось… Но даже из того, что стало известным благодаря усилиям по декодировке, можно сделать вывод, что русские стояли в эти дни на грани, на краю пропасти. Как им удалось избежать большой беды? Большая загадка… которую желательно разгадать, пусть и со временем, чтобы иметь дополнительные козыри на будущее.
Самое интересное их всех ждет впереди. Игнаций Кваттрочи нисколько не сомневался, что русские и аквалонцы, соответственно Третий Рим и Рим Четвертый, и впредь продолжат свое соперничество.
Истинный же Рим будет стараться — как и прежде — находиться над схваткой, извлекая максимальные выгоды из соперничества двух этих сил.
Потому что Рим, кто бы что ни утверждал и какие бы заявки не делались сторонами, может быть только один — и имя ему Ватикан.
— Синьор Кваттрочи, — обратился к нему отделившийся от группы мужчин в деловых костюмах Щербаков, — у вас будут какие-нибудь просьбы или пожелания?
Сказав это, русский красноречиво посмотрел на свои наручные часы.
— Благодарю, господин Щербаков… но я как раз собирался уже ехать в аэропорт.
Кваттрочи и настоятель отец Тадеуш общим кивком попрощались с присутствующими, после чего направились к ожидающему их неподалеку черному лимузину.
«Рим может быть только один, — шептал про себя иезуит Кваттрочи. — Имя ему — Ватиканский престол. И пусть пройдут годы, или даже столетия, но влияние его, власть его распространится на весь остальной мир…»
В три пополудни через распахнутые ворота выкрашенной в исторический зеленый цвет ограды на территорию тщательно охраняемого объекта в Волынском въехал «лендровер» с тонированными стеклами.
Джип подкатил к парадному входу. Площадка перед этим небольшим двухэтажным строением по обыкновению свободна от транспорта. В небольшом фонтанчике, работающем в теплое время года, журчат струйки воды. Вокруг, сливаясь с зеленым забором, стеной стоят разросшиеся ели и вековые сосны. Слышен, но приглушенно, птичий гомон; пахнет хвоей, распускающейся сиренью.
Приехавшего из Москвы товарища у главного входа встречал сам Авакумов. Павел Алексеевич сам выбрался через заднюю дверцу (Николай остался сидеть в машине). Хранитель внешне выглядел, как обычно; но если приглядеться, то можно заметить и глубокие тени, залегшие под глазами, и то, как еще сильнее обтянула тонкая, подобная пергаменту кожа заострившиеся скулы.
Авакумов несколько секунд разглядывал гостя, в чьем облике он увидел разительные перемены.
С лица Редактора исчезли черные круглые очки.
Вместо привычного глазу «траурного» одеяния, каковое тот носил, варьируя варианты одежды, но не ее цвет, без нескольких месяцев двадцать лет кряду, сегодня на нем светлой расцветки летний костюм.
Волосы его довольно коротко острижены, от чего он выглядит теперь несколько моложе своих сорока с хвостиком.
Палка, с которой Павел Алексеевич обычно не расставался, также исчезла куда-то вслед за его траурными одеждами. По всему видно, что в жизни этого человека недавно произошли некие важные события. Что случились некие перемены, настроившие его самого уже на более мажорный лад, заставившие также сменить не только одежду и сам имидж, но и обновиться самому.
Или же — вернуть часть себя прежнего, позволить себе жить полной грудью.
— Добрый день, Михаил Андреевич! — первым поздоровался визитер. — Рад вас видеть в добром здравии!
Хранитель, переложив палку в другую руку, протянул свою сухую костистую ладонь для рукопожатия.
— Здравствуйте, Павел Алексеевич… Спасибо, что отозвались на мою просьбу и приехали. Я тоже рад вас видеть.
Голос Авакумова звучал тише и не так бодро, как обычно. И это объяснимо: хотя этот человек, на протяжении нескольких десятилетий занимающий высшую должность в тайной иерархии, обладает железной волей, а здоровья и лет ему отпущено на двоих, все же и его силы, его возможности не беспредельны. Особенно, если учитывать истинный возраст Хранителя…
— Павел Алексеевич, вы не против, если мы постоим здесь, на воздухе?
— Лично я только за.
— Вам идет светлый оттенок в одежде… — Авакумов, разглядывая визитера, одобрительно покивал головой. — И я рад, что вы теперь ходите без палочки. Не то, что я, древний старик… — Он, как показалось, печально усмехнулся. — Пора, видимо, мне окончательно уходить на пенсию.
— Не хочу и не могу в это поверить, Михаил Андреевич.
— Ладно, не будем о грустном. Павел Алексеевич, я жду одного товарища… Кстати, вы его тоже знаете.
— А он меня? Он меня знает?
— Я вижу, вы уже кое о чем догадываетесь. Интересный вопрос, кстати — знает ли он вас… Вернее — узнает ли он вас, а заодно и меня?..
— Есть какие-нибудь новости? — Редактор уставился на собеседника. — Михаил Андреевич… не томите… что за сюрприз вы готовите?!
— Давайте дождемся приезда этого гостя, — уклончиво отреагировал Авакумов. — С минуты на минуту он будет здесь. Вернее, его привезут сюда, на Ближнюю дачу.
Помолчав немного, Авакумов спросил:
— Как далеко удалось продернуть Ленту?
— Лента открыта для редактуры в максимальном диапазоне, — сказал Павел Алексеевич (вряд ли это новость для Хранителя). — Если говорить о будущем, то на отрезке протяженностью в тридцать календарных дней нет никаких препятствий…
— Прекрасная работа! Хочу вас еще раз поблагодарить за то, что вы сделали в эти дни… и ночи!
— Я всего лишь делал свою работу. Как и все, кто причастен… — Помолчав несколько секунд, редактор добавил. — И я не считаю, что работа сделана полностью, что тему скрипта, которым мы занимались все эти дни, можно считать полностью закрытой.
— Вы так говорите из-за того, что Логинов — не вернулся?
— В том числе, и по этой причине. Прежде всего, именно по этой причине, — поправился Павел Алексеевич. — Хотя есть и другие моменты… Мы ведь пока что так и не выяснили, кто именно сгенерировал скрипт! Как и то, кто и каким образом осуществил его размещение в Глобальном скриптории.
— Да, пока что мы имеем лишь косвенные данные, кто это мог сделать, — задумчиво произнес Хранитель. — Кстати, Павел Алексеевич… Вы в курсе, что миссия «Аквалон» объявила о гибели своего человека?
— Речь о пасторе Хаггинсе?
— Именно о нем. Руководство московского прихода сегодня утром обратилось в официальные инстанции с заявлением о смерти отца Джейкоба… Через дипломатические каналы ими запрошено разрешение на транспортировку тела на родину, где его, как нас уведомили, предадут земле в том городке, где он служил в приходе до очередного приезда к нам.
— Мне уже известно, что наши партнеры объявили об этом прискорбном факте, — Павел Алексеевич криво усмехнулся. — Но я пока не в курсе, что именно с нимпроизошло.
— Пастор Хаггинс с шестого числа не появлялся на публике. Так докладывают наши наблюдатели… Показания сотрудников подтвердились после просмотра записей с установленных в переулке близ данного — известного вам — объекта телекамер.
— Отец Джейкоб с того дня, как приехал в Москву, не пропустил ни одной службы в церкви в Вознесенском… Появлялся вплоть до вечера пятого мая!..
— И, как вы, должно быть, знаете, Хаггинс, по крайней мере, дважды в сутки выходил на прогулку…
— Мне об этом тоже известно. А что обозначено партнерами или руководством прихода как причина смерти этого человека?
— Несчастный случай. Отец Джейкоб проживал в пристройке к церкви, в строении, которое называется «домик пресвитера». Там есть, по словам главы приход, столярная мастерская — вподвале строения.
— Пастор Хаггинс любил столярничать?
— Вроде того… Ночью — минувшей ночью! — он возился в мастерской. При работе на небольшой пилораме, которая там тоже имеется, допустил небрежность, и… остался без кисти руки!.. Поскольку работал он там в одиночестве, нашли его, уже истекшего кровью, лишь рано утром!
— Вот как? И даже медиков вызвали?
— Медик у них свой имеется… посольского вызвали!
