— А это — знаменитости, — хозяин вновь верно оценил мой взгляд. — Которые из гипса, те — просто из уважения. А портреты — это, стало быть, посетители.
Гипсовых знаменитостей, включая того, у кого я пил сваренный в котле кофе, оказалось четверо. На остальных я и глядеть не стал. А вот портреты…
— Они что, здесь все бывали? Бюффон, Гольбах…
— И Вольтер тоже бывал, — хозяин довольно ухмыльнулся. — Только портрет его сняли пока — уж больно мухи гражданина философа засидели. Подновим — снова повесим! А чего удивляться? Покойный господин Прокоп, земля ему пухом, за ради этого заведения целых три дома купил, да перестроил, да зеркала повесил. А кофе? Такой раньше только в «Синем циферблате» варили. В «Синем циферблате» — и у нас…
— Что?!
Кофе внезапно потерял вкус. «Синий циферблат»! Оказывается, там варили очень хороший кофе…
— Ну, это когда было! — махнул рукой хозяин и вновь с достоинством выпустил облако сизого табачного дыма. — Лет тридцать тому! А потом тамошний хозяин помер, а наследник вместо кофе стал сидр подавать. Сидр, прости господи! Ровно в деревне!
Я вытащил папелитку, закурил и стал глядеть в сторону, боясь бросить лишний взгляд на хозяина. Не спугнуть! Достойный гражданин разговорился, сейчас главное — не мешать…
— А, «папелито» курите! — в голосе прозвучало явное неодобрение. — И совершенно напрасно, гражданин! Я вам так скажу — испанцы только табак переводят! Трубка — это дело правильное! И кофе мы варим правильно! Честно говоря, гражданин, покойный господин Прокоп кофе варить не очень-то умел. Он вначале у одного грека служил. Или армянина, уже не упомню. Того звали как-то странно. Хатарюн, что ли? Ну, дело там не пошло. А потом господин Прокоп изловчился и переманил одного парня аккурат из этого самого «Синего циферблата». Тот кофе варил, я вам скажу! Мой дедушка рассказывал, что ложка в кофе стояла! Больше одной кружки в день такого не выпьешь! Вот с того времени и…
— А «Синему циферблату» не повезло, — равнодушно бросил я, по-прежнему глядя в сторону.
— А сами виноваты! Место у них неплохое, клиентов хватало. Нечего было на сидр переходить! Было кафе, стал кабак, прости господи! А так бы конкурировать пришлось, ведь это рядом совсем. Три квартала…
— К северу? — Я вовремя вспомнил, что на юге — Сена.
— А, бывали там! — хмыкнул хозяин. — К северу, понятно. Три квартала, да налево, площадь Роз. Да какие там розы, гражданин! Сами небось видели — ни деревца, ни кустика…
Я уже не слушал. Все оказалось очень просто! Три квартала, несколько минут ходьбы. Хотелось вскочить, броситься к двери…
Но я вовремя сдержался. Сейчас поздний вечер. Такие кабачки, где наливают сидр, обычно в это время уже закрыты. А я ведь даже не знаю, кого там искать! Хозяина, слугу, служанку? А может, искать никого не надо, мне там могли просто оставить письмо… Нет, надо ждать. Завтра утром…
Хозяин продолжал что-то рассказывать, я кивал, кажется, даже отвечал, не думая, вернее, думая совсем о другом. Кажется, все скоро кончится. Плохо ли, хорошо, но кончится. Я у цели, я почти у цели…
Обратно я решил идти пешком, благо дорога запомнилась. Улицы были пусты, если не считать патрулей, неторопливо бродивших по ночному городу. Пару раз меня останавливали, но придираться к доброму гражданину Люсону, возвращавшемуся в гостиницу «Друг патриота», никто не стал. Я отвечал, почти не соображая, что говорю. Все вокруг стало казаться нереальным, странным: ночные улицы, дома с плотно закрытыми ставнями, усатые физиономии патрульных. Внезапно я ощутил, насколько устал. Весь день я притворялся живым — и, похоже, притворялся неплохо. Но как это тяжело! Господи, как это было тяжело! Мне ведь уже ничего не нужно — и никто не нужен! Скорее бы настало утро — утро, несущее покой…
Я шел около часа и вдруг сообразил, что заблудился. Похоже, память все-таки подвела. Этого еще не хватало! Я оглянулся — незнакомая узкая улица, впереди — низкий серый забор… Да, где-то я ошибся. Наверно, перейдя мост через Сену, я свернул направо, а надо было…
Я вновь осмотрелся, но вокруг никого не было. Добрые патриоты мирно спали, а граждане патрульные отчего-то не почтили эту улицу своим неусыпным вниманием. Спросить дорогу оказалось не у кого, и я неторопливо пошел вперед вдоль серого забора, сложенного из грубого рваного камня. Под ногами тоже был камень, и внезапно показалось, что я уже в могиле — в каменном склепе, откуда нет выхода. Я резко выдохнул, взглянул наверх — но на небе, покрытом тяжелыми тучами, нельзя было разглядеть даже самой маленькой звезды. Могила… Сырая, холодная могила.
Я закусил губу — до боли, до солоноватого привкуса крови. Да, все так. Но разве я мог надеяться на что-то иное? Еще немного, совсем немного! Добраться до гостиницы, упасть на кровать, дождаться утра, взять первый встречный фиакр… Но сначала надо найти дорогу.
И тут я услыхал стон. Негромкий, еле слышный. Я быстро оглянулся, но никого не заметил. Почудилось? Я вновь осмотрелся и тут заметил у самого забора что-то похожее на темную груду тряпья. Мгновение-другое я стоял, не зная, что делать, а затем решительно шагнул вперед.
Пока я шел, стон повторился. Я ускорил шаг — и через минуту сомнения исчезли. То, что издалека казалось бесформенным темным пятном, на самом деле было человеческой фигурой. Кто-то сидел у стены, у холодной сырой стены, опираясь спиной на рваный камень.
— Что с вами? Вам помочь?
Ответа долго не было. Наконец послышалось негромкое:
— Оставьте меня.
Я вздрогнул — голос был женский. Молодая женщина в странном рубище, похожем на темное покрывало… Нищенка? Но что ей тут делать в холодную осеннюю ночь?
— Вы больны? Я позову врача…
— Нет. Я не больна.
Она подняла голову, и наши глаза встретились. В ее взгляде я не уловил ничего — только странную пустоту. Мелькнула догадка, что передо мной — слепая. Но я тут же понял — нет, дело в другом…
— Оставьте меня, сударь. Я не больная. Я… Я мертвая.
Слова ударили, словно обухом. Я умер! Я умер давно… Мертвец встретил мертвеца!
— Так не бывает, сударыня! — На миг я закрыл глаза, пытаясь собрать остатки воли. Я мертв, но эта несчастная — жива. Ей надо помочь…
Ее рука оказалась неожиданно теплой. Пульс бился ровно и четко. Я облегченно вздохнул.
— Сейчас кого-нибудь позову… Кто вы, сударыня? Где вы живете? Вас надо отвезти домой.
В пустых недвижных глазах внезапно мелькнула боль.
— Я — никто. Оставьте меня, сударь! Меня… Я должна… Я обязательно должна… Я не помню!
Я окончательно пришел в себя. Бедняжка просто больна. Красивая молодая женщина, очень приметное лицо, небольшая родинка на левой щеке, пряди светлых волос, выбивающиеся из-под покрывала. Похоже, с нею случилось то же, что и с несчастным священником, попавшим в руки красных колпаков…
