— Золото Питта! С портретом злодея и тирана Георга III!
— Держи!
Гинея тут же оказалась в его грязной лапке, оголец подпрыгнул, отчего шляпа съехала на ухо, и внезапно завопил что есть силы:
Король Георг хотит напасть
На Францию — ха-ха!
За это мы в его дворец
Подпустим петуха!
После чего, спрятав гинею за щеку, совершенно нелогично закончил:
— А лучше бы вы мне, гражданин, три ливра дали! Подобная щепетильность показалась мне странной, малец же, потоптавшись немного на месте, поглядел на меня как-то нерешительно и наконец вздохнул:
— Ну чего, пошли, гражданин Деревня! Идти оказалось совсем недолго — не больше десятка шагов. Обычный дом, мимо которого я уже прошел не меньше двух раз — старый, двухэтажный, под красной, припорошенной снежком черепичной крышей. Только двери и окна первого этажа оказались заколоченными крест-накрест, а на одной из дверных створок красовался цветной бумажный плакат.
— Вот он, — гражданин Огрызок кивнул на закрытые двери и снова сплюнул. — Был «Циферблат», да весь вышел. Закрыто именем Революции! Папашу Молье, что заведение держал, с «бритвой» повенчали, а кабачку, понятно, — каюк!
Все еще не веря, я зачем-то потрогал дверь, взглянул на плакат, на котором красовалась знакомая надпись «Республика, Единая и Неделимая…», и вдруг почувствовал, что все вокруг исчезает, покрывается серым плотным туманом, проваливается в никуда. Вот и пришел… И эта дверь оказалась закрытой. Зря, все зря!
Господи, все зря! Надо было остаться там, у лионской дороги, где небо казалось таким близким…
— Да чего с вами, гражданин? — детский голос донесся откуда-то из невероятного далека. Я с трудом открыл глаза и вновь увидел шершавые доски, закрывшие вход. — Чего с вами? — мальчишка дергал меня за руку, и в его голосе уже слышалась тревога. — Да вы ж сейчас на землю брякнетесь! Захворали, что ли?
Я покачал головой и вдруг понял, что в самом деле сейчас упаду. Оставалось сесть у холодной стены, закрыть глаза и больше ни о чем не думать. И вдруг мне вспомнилась женщина на пустой ночной улице. «Оставьте меня! Я не больная… Я мертвая…»
Все-таки я не упал и остался стоять, правда, для этого пришлось уцепиться рукой за твердое сырое дерево. Я даже нашел в себе силы улыбнуться:
— Все в порядке, гражданин Тардье! Скажи, кроме хозяина, здесь кто-нибудь еще жил? Кто-нибудь остался?
Малец задумался.
— Не-а, — наконец изрек он. — Тетка Анна-Мари, супруга ихняя, еще в прошлом году померла, и служанка померла. Двое слуг еще было, они наверху жили, так когда старого в Консьержери потащили, они со страху небось до самой Мартиники сбежали. А вы кого ищете?
— Никого, — вздохнул я. — Уже никого…
ДЕЙСТВИЕ 2
Некий шевалье занят не своими делами, или Кладбище Дез-Ар
Тьма была вязкой, густой, она была всюду, перед глазами плавала чернота, и я исчез, растворился в этой тьме, став ее бессильной частью. Время пропало, исчезли мысли, сгинула боль. Только какое-то странное чувство легким эхом еще отзывалось в меркнущем сознании. Тоска? Разочарование? Думать не хотелось. Тьма скрывала мир, и это приносило облегчение. Долго, долго почти вечность я оставался наедине с бесконечной ночью, и менее всего хотелось возвращаться обратно — в отвергнувший меня мир, чужой и жестокий…
Этот мир не исчез. Самым краешком, каким-то маленьким уцелевшим обрывком сознания я понимал, что лежу на кровати, на жестком плотном покрывале, рядом — прямо на полу — черной грудой сброшен плащ, в окно струится неяркий солнечный свет, но все это было очень далеко, за темнотой. Уже утро, я пролежал так весь день и всю ночь, не сняв камзола, даже не сбросив туфли. Впрочем, ни эта комната, ни это холодное утро уже не имели ко мне никакого отношения.
Я слышал и голоса. В коридоре шумели, кто-то громко спорил возле самой двери, затем, кажется, послышался легкий скрип. Сознание — тот жалкий обрывок, что еще оставался у меня, — фиксировало происходящее спокойно и равнодушно. Да, дверь скрипнула, кто-то стал на пороге, кто-то вошел и остановился у моей кровати…
Меня позвали, но это было не мое имя. Звали другого — того, к которому я не имел отношения. Не имел. Не хотел иметь…
— Гражданин Шалье! Гражданин!
Кто-то потряс меня за плечо — и внезапно тьма исчезла. Я ощутил боль — и страх. Снова… Снова меня не хотят оставить в покое…
— Гражданин Шалье!
Того, кто стоял надо мной, я никогда не встречал. Крепкий чернявый парень в модном сюртуке, глаза внимательные, настороженные… Он не один — кто-то сидит в кресле в дальнем углу.
— Вы что, с открытыми глазами спите?
Тон был спокойным, но в этом спокойствии проблескивали искры нетерпения. Я вздохнул. Что ж, национального агента Шалье все-таки нашли. Сейчас лучше всего признаться — и тогда все кончится по-настоящему. Дважды не умирают, но эти двое найдут способ избавить меня от необходимости оставаться в этом мире. Они мастера — мастера Смерти…
Я невольно улыбнулся — и внезапно замер. Нет, я напрасно роптал! Я не смог узнать, что ждало меня в «Синем циферблате», но оставался еще один путь. Я попытаюсь понять, кем я был! И тогда дорога обязательно приведет к тому, что еще держало меня на земле! Они ищут Шалье — а я буду искать…
— Доброе утро, граждане!
Я не спеша встал, поправил камзол, провел руками по волосам. Да, в комнате двое, дверь плотно закрыта, плащи гостей брошены на спинки стульев, а тот, второй, что обосновался в дальнем углу, сидит, почему-то отвернувшись.
Я подошел к тазу, плеснул в лицо воды и долго вытирался толстым льняным полотенцем. Наконец вновь поправил волосы и присел на кровать.
— Я, кажется, не приглашал вас, граждане! Чернявый, похоже, слегка растерялся, но тут послышался голос того, второго, — негромкий, чуть дребезжащий:
— И были абсолютно правы, гражданин Шалье. Но, к сожалению, гражданин Шовелен, которого вы ждали, не сможет прийти. Он в Западной армии, и, боюсь, надолго. Отныне вы будете работать с нами.
— Амару, — чернявый подал широкую короткую ладонь. — А это — гражданин Вадье.
Гражданин Вадье медленно встал — и я чуть не присвистнул, не хуже юного санкюлота Тардье. Мой второй гость был копией Вольтера — по крайней мере, копией его портрета работы Гудона. Длинный нос, глубоко посаженные маленькие глаза, ехидная усмешка. Правда, этот Вольтер был слегка потолще и помоложе, вдобавок носил большой темный парик, но сходство все же поражало.
Было еще одно существенное различие. Философ не сотрудничал с Комитетом общественной безопасности, а тем более не был его председателем. Вадье, Амару, Шовелен — подписи, стоящие на удостоверении национального агента Шалье.
