- Кирилл Владимирович, могу ли я с Вами поговорить? - у самого выхода Великого князя настиг флигель-адъютант Воейков.
Обычно именно он составлял компанию Николаю II в игре в домино. Воейков был приятен императору тем. Что практически не лез в разговоры о политике и не поднимал о ней вопросы. Хотя нередко мог так крепко выразиться о состоянии дел, что многие дамы могли жутко покраснеть.
- Да, конечно, - Кирилл остановился. В его голове метались, словно взбесившиеся львы по вольеру. Зачем он понадобился флигель-адъютанту? - Вас послал догнать меня император?
- Боюсь, что нет. - Воейков слегка замялся. - Давайте выйдем на свежий воздух, там и поговорим.
И как только этот храбрец не боялся в своем мундире простыть на улице? Ну что ж, не Кириллу же говорить адъютанту о здоровье. Снег захрустел под сапогами. Ветер, закружив маленькими снежинками, рванулся навстречу Великому князю и Воейкову. Однако флигель-адъютант даже не поморщился от холода. Похоже было, что Воейков полностью погрузился в свои мысли и раздумья насчет предстоящего разговора.
- О чем же Вы хотели поговорить? - Кирилл спросил, когда от дома их отделяло шагов пятнадцать или двадцать.
- Кирилл Владимирович, Вы очень уверенно говорили с Его Императорским Величеством, - Воейков замялся, однако не опустил глаз при взгляде Романова-Сизова. - Да, мне выдалась возможность услышать Ваш разговор с самодержцем. Так вот, Вы очень уверенно говорили с Его Императорским Величеством. У Вас есть какие-либо доказательства того, что в столице затевается революция?
- Более чем, более чем, - Кирилл сделал многозначительную паузу. - Не только доказательства, но и полнейшая уверенность, что не далее как в конце месяца разразится настоящая буря в Петрограде. Я совершенно не сомневаюсь, что она, если ничего не предпринять, сметет сегодняшний режим. И нас вместе с ним. Всех нас. Вы понимаете? Но Николай не захотел меня слушать. Теперь мне придется самому предпринять все возможное, чтобы хоть как-то спасти то, что еще возможно.
Воцарилось молчание. Был слышен только шум все усиливающегося ветра, да гудки поезда, отправляющегося с далекой станции.
- Прошу прощения, но мне здесь больше нечего делать. Мое почтение, - Кирилл склонил голову. - Постарайтесь донести до императора, что если он ничего не предпримет, то мы все погибли.
- Я постараюсь, - Воейков кивнул и развернулся, направившись обратно к губернаторскому дому.
Кирилл услышал сквозь порывы ветра, как флигель-адъютант довольно точно выразил в нескольких непечатных словах все, что думает о нынешних временах. Сизов-Романов не мог с ним не согласиться. В горле разлилась такая горечь, что хотелось промыть его. Даже не водкой, а чистым спиртом. Забыться в пьяном угаре. Но нельзя было этого, нельзя! Нужно было идти вперед, с высоко поднятой головой, к победе! Но как идти, если чувствуешь, что руки и мысли вязнут в грязи фатализма, бессилия раскрыть императору глаза на то, что творится в стране. Он же даже не захотел выслушать Кирилла до конца! Что ж, придется идти, стараясь не поднять руки и не проговорить: "Судьба. Я сдаюсь. Ты победила".
Несколько весьма крепких слов все-таки слетели с губ Сизова-Романова. Водитель авто, услышав их, с удивленным лицом воззрился на Великого князя, но ничего не сказал. Наверное, догадался, что за разговор держал Кирилл с императором.
- Поехали, только помедленней, к вокзалу. Мне больше нечего делать в этом городе.
- Хорошо, Ваше сиятельство, - водитель почел за благо обратиться как можно формальнее к своему пассажиру. Вдруг ему что взбредет в голову в таком состоянии?
Кирилл жутко хмурился. Его брови были сведены к переносице, взгляд уперся в одну точку. В груди было неприятное ощущение покалывания. Поминутно Великий князь испускал тяжкие вздохи, посильнее прижимался к сиденью автомобиля, и все время молчал. Это был один из худших дней в его жизни. Больно, когда надежды, пусть и казавшиеся несбыточными, рушатся на твоих глазах. Так, наверное, чувствовал себя Деникин, уплывая из Крыма в эмиграцию. Или Каледин, приставляя пистолет к виску.
Вернувшись в Петроград, домой, Великий князь все продолжал выглядеть чернее грозовой тучи в первый майский день. Даки постоянно спрашивала, что же произошло, однако Кирилл не хотел и не мог ответить. Во всяком случае, не в тот день. Как сказать любимой жене: "Дорогая, император, уповая на волю Господа Бога, не решился остановить гибель страны?". К тому же так и подмывало добавить пару далеко не ласковых слов.
Но где- то к утру нового дня тучи начали расходиться: Кирилл снова взял себя в руки. И решил, что пора приступать к исполнению второго плана. Долгого, кровавого, но верного. Сперва -уже ставшее привычным письмо. На этот раз ему предстояло идти не так долго: в Балтийский флот, Алексею Михайловичу Щастному. В тот момент он был всего лишь командиром эскадренного миноносца "Пограничник", но в дальнейшем Шастному отводилась довольно-таки весомая роль. Скажем, именно он выведет в тысяча девятьсот восемнадцатом году Балтийский флот к Кронштадту, спасая от уничтожения или пленения. А потом корабли сдадут в утиль, а самого Щастного расстреляют. Конечно же, за измену Родине. Интересно только, в чем же была измена? В спасении достояния уже Советской республики? Или в том, что врагу не сдался? Или в том, что просто - офицер? Но это уже совсем другая история. К тому же у Кирилла было такое состояние, что лишнее воспоминание о подлостях, совершенных в истории, могло стать опасным. Вдруг бы и правда такими темпами потянуло к водке? Или к такому прохладному, спокойному "товарищу Маузеру?".
Нет, шальные мысли, прочь! Нельзя предаваться унынию, когда такое дело предстоит. У Сизова иногда опускались руки, когда цель, до исполнения которой всего мгновенье назад было рукой подать, становилась недосягаемой. Особенно депрессии обострялись от чувства того, что приходится скрывать свои убеждения, везде и всюду.
Кирилл встряхнул головой, прогоняя совершенно лишние в такие моменты думы. Предстояло решить весьма важную проблему: как дать понять Львову и другим министрам еще не существующего Временного правительства, что Великий князь полностью поддерживает их политику?
Только будущий министр-председатель мог помочь Сизову-Романову воплотить его планы в жизнь. Рискованно, конечно, было искать его помощи. Кирилл сомневался, что после Февральской революции даже самое страстное желание помочь "Прогрессивному блоку" и Временному комитету не позволит члену рухнувшего царского дома занять мало-мальски серьезное положение в правительстве. Разве что придется действовать подлостью и двуличием. Что ж, Сизов вполне на это готов…
