— Хорошее название. Красноречивое.
— Это верно.
Идея поездки в Кронштадт у компаньонов появилась, можно сказать, спонтанно. Первые два пулемета, изготовленные ещё летом, были отправлены на флот для натурных испытаний и, как водится, пылились в арсенале без всякого дела. Путилов, получив эту информацию, поделился с Барановским, тот с Будищевым, а Дмитрий в свою очередь предложил устроить для моряков демонстрацию технических новинок. Идея неожиданно пришлась по вкусу и после недолгой подготовки они отправились в путь.
Первым номером программы, разумеется, была демонстрация «Митральез Барановского-Будищева». На диковинное представление собралось множество офицеров, большинство из которых были молодыми мичманами и лейтенантами. Встречались, впрочем, и более высокие чины, вроде капитана первого ранга Владимира Павловича Верховского и контр-адмирала Константина Павловича Пилкина. Присутствовал также герой недавней войны, начальник отряда миноносок капитан второго ранга Степан Осипович Макаров.
Руководить демонстрацией должен был один из артиллерийских офицеров броненосца «Не тронь меня», лейтенант Шеман, считавшийся специалистом по скорострельным орудиям.
— Что вы так долго? — немного раздраженно спросил лейтенант у всё ещё возящегося с механизмом пулемета Будищева.
— Смазку меняем, — коротко отвечал тот.
— Опасаетесь низкой температуры? — сообразил офицер. — Однако день сегодня солнечный.
— Береженого Бог бережет, — пробурчал изобретатель, после чего иронически взглянув на моряка, добавил: — а не береженного конвой стережет!
Николай Николаевич Шеман происходил из дворян Великого княжества Финляндского и к русским относился не то что бы с презрением, вовсе нет, скорее с некоторым предубеждением, хотя и отдавал должное их силе и упорству. К тому же он знал, что этот выбившийся из мастеровых купец ещё совсем недавно был нижним чином. Так что его острословие было, по меньшей мере, неуместным… Но по какой-то причине, непонятной даже ему самому, лейтенант не стал делать замечание развязному купчику. Чувствовался в том, какой-то внутренний стержень, не часто встречающийся у представителей низших сословий.
— Готово, Ваше Благородие, — доложил, наконец, Будищев. — Теперь не подведет.
— Прекрасно, — кивнул лейтенант и, не удержавшись, спросил, — и часто надо смазывать механизм?
— Пулемет, как женщина, любит ласку, чистоту и смазку, — не задумываясь, отвечал Дмитрий. — Причем, чем тяжелее условия, тем тщательнее надо за ним следить.
— И какие же условия вы полагаете «тяжелыми»?
— Пустыню, наверное, — пожал плечами изобретатель и пояснил: — Жара, пыль, песок.
— Понятно.
Пока Будищев готовил «адские машины» к демонстрации, нанятые им матросы успели налепить рядом с вмерзшим в лёд броненосцем снежных баб. Что интересно, одни делали просто снеговиков, стоящих в ряд подобно солдатам, другие проявили творческий подход и вылепили настоящие скульптурные группки, изображавшие семьи с детьми, причем у фигур, изображавших женщин, рельефно выделялась грудь.
— Вот сукины дети! — добродушно усмехнулся Пилкин. — Хорошо, что я Марию Павловну с собой на это представление не взял.
— Может быть …? — со значением в голосе поинтересовался состоявший у него флаг-капитаном Верховский.
— Оставьте, — отмахнулся адмирал. — У нижних чинов не так много радостей в жизни. Пусть развлекаются.
— Как прикажете.
Установив пулемет на мостике, Дмитрий обернулся к начальству. Погода для зимнего времени и впрямь была великолепной. На небе ни облачка и лучи не по-зимнему ясного солнышка нестерпимо блестели отражались от снега, льда. Но это было даже хорошо, а вот отсутствие ветра могло сыграть злую шутку с испытателями. Дождавшись барственного кивка, Будищев нажал гашетку. Мерный рокот тут же заглушил все звуки, а у стоящих строем снеговиков начали рассыпаться головы. Молодые офицеры, увидев это, принялись с улыбками переглядываться, отзываясь о новом оружии явно одобрительно, а державшиеся в стороне матросы разразились радостными криками. Казалось ещё минуту, и они начнут подкидывать вверх бескозырки, но унтера удержали их.
Поменяв магазин, Будищев сделал ещё одну очередь, скосив на этот раз туловища у снежных фигур, после чего прекратил стрельбу, ожидая, когда рассеется дым.
— Ловко! — не то, хваля, не то, осуждая, отозвался Верховский. — А почему это ты, любезный, вон тех не тронул?
С этими словами офицер указал на «семейную группу» и обернулся к адмиралу, как бы прося присоединиться к вопросу. Пилкина, судя по всему, это обстоятельство тоже заинтриговало, и он с интересом уставился на пулеметчика.
— Солдат ребенка не обидит, Ваше Высокоблагородие, — с деланным простодушием развел руками тот, вызвав всеобщий смех.
— Циркач! — хмыкнул капитан первого ранга и, подумав, добавил, — а всё-таки, дым мешает наводить эти митральезы!
— Не более чем любые другие скорострельные орудия, — благодушно возразил Константин Павлович и, взглянув на часы, спросил у стоящего рядом Барановского: — Но вы, кажется, не только этим удивить хотели?
— Именно так, Ваше Превосходительство, — почтительно отвечал тот. — Но для показа прочих приборов необходима некоторая подготовка.
Глава 5
Бурное развитие минного вооружения заставило руководство Русского Императорского флота создать для подготовки необходимых ему специалистов Минную школу, а затем и офицерский класс при ней. С момента основания руководил этим «богоугодным заведением» ни кто иной, как адмирал Пилкин, слывший большим энтузиастом своего дела, сразу же поставивший обучение на высочайший уровень. А когда Константин Павлович стал заведующим минной частью всего российского флота, его сменил славящийся своей требовательностью Верховский.
Результаты этих усилий не замедлили сказаться. Несмотря на тотальное превосходство турецкого флота в минувшей войне, русским морякам удалось практически невозможное. Не имея на Черном море ничего, кроме вооруженных пароходов и утлых катеров, они заставили османские броненосцы прятаться в базах, боясь высунуть из них свой нос.
Располагалась школа в так называемом «Абрамовом доме», когда-то принадлежавшему знаменитому «арапу Петра Великого» Ибрагиму Ганнибалу. Для предстоящего показа была выбрана самая большая аудитория, в которой сейчас «колдовал» над своими приборами Будищев. Барановский тем временем развлекал господ-офицеров рассказами о своей пушке, снарядах, дистанционных трубках и прочих вещах, милых сердцу всякого военного моряка, будь он хоть трижды минером. К слову сказать, артиллерийский офицерский класс располагался в этом же здании, и большинство его учеников были сейчас среди благодарных слушателей.
— Ну что же, господа, кажется, всё готово! — объявил Верховский, приглашая собравшихся войти.
Те организовано вошли в класс, осторожно переступая через проложенные кругом провода, и расселись за партами. Пилкин с штаб-офицерами заняли места за кафедрой, а Барановский с Будищевым остались стоять.
— Господа-офицеры, — начал свою речь Владимир Степанович. — Давайте представим, что мы сейчас не в аудитории, а на боевом корабле. Фрегате, или может быть, даже броненосце.
— Любопытное предположение, — хмыкнул Верховский. — И где же мы, по-вашему, в кают-компании?
Ответом на шутку капитана первого ранга были сдержанные смешки, но инженер, нимало не смутившись, продолжал.
— Таким образом, кафедра, где находится его Превосходительство, будет боевой рубкой, а парты господ-офицеров плутонгами [20].
— А это что? — нетерпеливо спросил недавно поступивший в офицерские классы мичман Володя Лилье, показывая на стоящий на парте прибор с циферблатом.
— Что нужно сделать, чтобы открыть огонь по неприятелю? — продолжал Барановский. — Полагаю, ответ очевиден. Необходимо узнать дистанцию и сообщить её артиллерийским офицерам в плутонгах.
