— Да оставь уже этот официоз, Юрий Никитич, — произнес второй господин устало. — Мы скакали практически без остановок, пытаясь успеть донести до государя важные новости. Я едва успел скрыться из Стокгольма, к счастью меня предупредил один весьма сочувствующий России и государю Петру Алексеевичу господин.
— Я верю, что вы вымотались и хотите отдохнуть, но на наш отряд напали, государь был ранен, Миних убит… Николай Федорович, думаешь, что мы не устали и не хотим хоть немного прийти в себя? — Репнин даже голос повысил, так он был раздражен, но мы все на взводе, не нужно срываться на людях, которые не сделали ему ничего плохого.
— Вот как, начинается, — вместо того, чтобы изумиться, или высказать хоть малейшее сочувствие и понимание, Николай Федорович лишь понимающе вздохнул. — Нам тем более нужно немедленно встретиться с государем Петром Алексеевичем. Возможно, у него все же есть еще немного времени на то, чтобы подготовиться.
— Подготовиться к чему? — голос Репнина звучал уже практически из шатра, потому что он, похоже, принял решение пустить ко мне вновь прибывших.
— К войне, мой дорогой, Юрий Никитич. Разумеется, к войне.
А ну да, разумеется. К чему еще я могу готовиться? Я нервно хохотнул и тут же прикрыл рот, потому что дверь шатра распахнулась и в образовавшемся проеме возник Репнин.
— Головин Николай Федорович, Михаил Петрович Бестужев-Рюмин, Шафиров Петр Павлович просят государя Петра Алексеевича принять их, дабы сообщить важные сведения, — медленно и с расстановкой произнес Репнин явно подтрунивая над челобитчиками. И тут до меня дошло — Головин. А он-то какого ляда здесь делает? И Шафиров. Его-то посылали в Англию некие вклады неких господ изъять. Я-то все думал, куда он запропастился, тогда как деньги накануне нашего отъезда доставили в казну, обогатив ее почти на двадцать миллионов золотом. А этот еврей смоленского разлива у кого-то из двух дипломатов остался. Скорее все же у Бестужева, до Головина добираться было бы дольше. Ну что же послушаем, что они мне скажут.
— Пускай уже входят, нечего на пороге топтаться, — я кивнул Репнину и тут же понял, что сделал это зря, голова сразу же резко закружилась так, что я вынужден был сесть, хотя до этого стоял, опираясь ладонями на крышку стола. Придвинув к себе трость с вычурным набалдашником, который одновременно являлся частью рукояти спрятанного в полости трости кинжала. Это было модно в это время обязательно прятать в трость самое малое кинжал.
Вошедшие мужчины были настолько не похожи друг на друга, насколько вообще могут быть разными люди, не являющиеся родственниками.
Высокий, довольно изящного сложения Бестужев действительно обладал приятной, можно даже сказать красивой внешностью, тогда как Шафиров являлся обладателем довольно впечатляющего брюшка, которое даже утягивающий камзол не сумел скрыть. Головин же был какой-то средний: среднего роста, среднего сложения с обычным ничем особо не примечательным лицом. Все трое были в париках, и это обстоятельство заставило меня поморщиться, я уже привык к тому, что меня окружают люди относящиеся к этому предмету гардероба как минимум с подозрением. Дверь шатра снова распахнулась, и гвардеец внес три стула, на которые я указал прибывшим. Они сели, переглянулись, затем Головин откашлялся и начал говорить. Петька с Трубецким давно уже обратились в слух, их даже не сразу было заметно, так тихо они сидели.
— Государь, Петр Алексеевич, Фредрик Гессенский решил нарушить любые договоренности о мире между Россией и Швецией. В настоящее время он, заручившись поддержкой Речи посполитой, готовится выдвинуть к границам Российской империи объединенную армию Швеции, Литовского княжества и Польши, а также, если никто не вмешается в его планы, то и войска Пруссии могут присоединиться к нему в его походе, коей он назвал «Возвратом утраченных исконных Швецких территорий».
— Вот оно что, — я задумчиво принялся крутить трость, стоящую на полу. — Я думал, что Фредрик пока что только рассматривает потенциальные возможности, а он, оказывается, уже со всеми договорился. А Август, вот же сука продажная, — перестав крутить трость, я поднял голову и в упор посмотрел на Головина. — А что Курляндия? Как она отреагировала на подобный демарш?
— Курляндия… — Головин поморщился и вытер вспотевший лоб. — Они не будут воевать против России, но согласились предоставить проход по их территории Фредрику, ежели тот ему понадобится.
— Понятно и вполне ожидаемо, — я стиснул зубы и снова принялся крутить трость, которая скоро уже дыру в полу шатра протрет, если я не оставлю ее в покое. — А куда смотрит Горн? — я снова посмотрел на Головина, мысленно торопя его с ответом, про этого фактически правителя Швеции, который воевать с нами вроде бы не собирался.
— В настоящее время, наверное, на Землю с облаков, а может и со сковородки, ежели не сумел Петра убедить в своей безгрешности, — на меня словно ушат с холодной водой вылили. Да как же так-то? — Умер Арвид Горн уже месяца три назад. Удар его хватил. И сразу же Юлленбург принялся сейм к войне склонять, тем более, что все уже к ней, как оказалось, было готово. Он был убедителен, и почти все проголосовали «за».
— Твари, редкостные притом. На что они рассчитывают? — я подался вперед. Война с объединенными силами этого триумвирата — это, конечно, неприятно, но не смертельно. Если Пруссия присоединиться — вот тут придется поднапрячься, но у Пруссии нет самого главного, у нее нет Фридриха, зато он есть у меня, а командовать войсками и со сломанной ногой можно. Так что есть у этой гниды Фредрика туз в рукаве, вот как пить дать есть. Иначе ему просто не на что было бы рассчитывать, последнее в войне с Российской империей потеряет, потому что я не дед, я совсем-совсем неблагороден, и вполне могу Фредрика без штанов оставить, не то что без страны. Ну а что, быть королем в изгнании — это во все времена было модно.
— Вот на этот вопрос смогут мои товарищи по несчастью ответить, — Головин устало откинулся на спинку стула. — Я-то успел буквально за пять часов до того, как меня пришли бы арестовывать, сбежать из Стокгольма.
— Да на этот вопрос я могу ответить, — Бестужев не сводил взгляда с моей трости, как будто я своими хаотичными движениями его загипнотизировал. — Я уехал из Англии, но связи с ней не потерял. Но начну с того, что тоже успел уехать за пару дней до своего задержания. Так что у меня есть все причины полагать, что Фридрих-Вильгельм может принять предложение Швеции, — ну теперь понятен столь неласковый прием в Берлине. Ну а что с нами расшаркиваться, если в итоге уже обдумываешь план, как по нашим трупам свою армию поведет. Ну ничего, Фридрих-Вильгельм, ты еще не раз своего изгнанного сына вспомнишь, помяни мое слово. — А вот теперь об Англии. Петр Павлович привез тревожные слухи с этих островов, а мой друг, подтвердил их, передав мне письмо с нарочным. Фредрика поддерживает Георг, государь, Петр Алексеевич. По моим расчетам в тот момент, когда мы подъезжали к этому шатру, еще не зная, что нас твой отряд, государь так подло напали, в Балтийское море должен входить английский флот в двадцать семь вымпелов. С тремя линкорами и пятью фрегатами во главе.
Бум! Трость стукнулась о землю с такой силой, что раздался звук глухого удара.
— Что? — я привстал, тяжело опираясь на трость, потому что чувствовал, как дрожат ноги.
— Так оно и выходит, государь, Петр Алексеевич, — подал голос Шафиров. — Лорд Уолпол потерпел крах, когда не смог наладить отношения Англии с Австрией. И тут откуда-то вылез этот Питт. Вчерашний школьник, он каким-то образом сумел сдружиться с принцем Уэльским и предложил вариант с женитьбой наследника на Марии-Терезии…
— В общем, Австрия не придет, и в лучшем случае поддержит нейтралитет, ну а в худшем… — я так стиснул зубы, что, почувствовал во рту привкус мела. — Франция тоже решит понаблюдать за происходящим со стороны, но, если все пойдет совсем плохо, Людовик вынужден будет вмешаться.
— Но, государь, Петр Алексеевич, зачем все это Англии? — Трубецкой озвучил сейчас мысли всех, присутствующих в этой импровизированной комнате.
