— О, Англия сейчас занялась своим любимым делом, решением проблем путем стравливания двух соперников, чтобы отвлечь своего врага на совершенно не нужную ему войну. А в это время, они будут безнаказанно щипать французов в их колониях. Потому что ни с кем, кроме Австрии, которая останется в стороне, Георг не будет связан никакими обязательствами, только выражениями «добрых» намерений, — я прикусил губу и прищурился. Как же жаль, что Вашингтон еще не родился. Я бы с удовольствием сейчас поспособствовал развитию американской независимости. Помогал бы, чем мог, так бы проникся идеей независимости колоний: деньги, боеприпасы, да хоть хлеба бы борцам за светлое американское будущее давал, лишь бы Георг поимел такие проблемы, что в воздухе бы переобулся, сволочь. А что если… Я обвел взглядом сидящих передо мной очень уставших, но выполнивших возложенные на них миссии сполна, людей. Кто сказал, что Американские колонии имеют недостаток в патриотах? Там ведь такой сброд собран, что война за независимость — это всего лишь вопрос времени и мотивации. И вполне можно не ждать появления на свет Вашингтона, можно ведь и создать его. Извини, старина Джорджи, но не быть тебе однодолларовой купюрой. И я не только Георга отвлеку от этой старинной англосакской забавы, кою он намерен провернуть на моей стране! Я отвлеку местных патриотов от Калифорнии, которая пока что еще совсем и не Калифорния. Главное сейчас — это отправить моих диверсантов в Америку, набив им карманы золотом и очень тщательно объяснив их задачу первых революционеров в этой еще пока полудикой стране. А параллельно нужно успеть отправить экспедицию Беренга, которому придется налегке пока идти, главное выскользнуть из Балтики до того момента, когда англичане перекроют все отходы своими корытами. Я еще раз обвел взглядом моих соратников и тихо произнес. — Не время отдыхать, вставайте. Своих мертвецов мы потом оплачем. Сейчас нам важно как можно быстрее попасть в Кронштадт.
Глава 7
Война началась довольно буднично, я бы даже сказал скучно и почти без огонька. Началась она с недоразумения, которое, ежели бы все шло по-другому, вызвало, вероятно, дипломатический скандал. Его быстро замяли бы, я принес бы извинения пострадавшей стороне, возможно даже в денежном эквиваленте, и постарался бы забыть об этом недоразумении, а возможно и вспоминал бы его, сидя по вечерам с детьми, рассказывая им истории о своей достаточно бурной молодости. А рассказать было о чем. Но если начало было даже местами курьезное, то вот продолжение, и самое главное окончание этого инцидента…
— Государь, Петр Алексеевич, его высочество Фридрих Гогенцоллерн, по вашему повелению прибыл, — Митька говорил вполголоса, стараясь не нарушить мою концентрацию, а то не дай Бог рука дрогнет, и куда ломиться будем?
— Пускай заходит, только тихо, — я закрыл крышку и принялся запаивать с помощью холодной сварки предварительно очищенные поверхности. Дверь открылась, и в комнату вошел Фридрих, тяжело опирающийся на трость — нога еще не срослась как следует и причиняла ему множество неудобств. Подойдя к столу, на котором я работал, он сел в отдаление, и с любопытством смотрел на создание морских мин. Конечно, это были не те мины, которые я изучал уже работая в своем НИИ, но что-то очень близкое. В условиях приближающейся войны, я плюнул на все условности и «создал», точнее доказал существование электричества и натыкал носом в его повседневное использование Эйлера, увязавшегося за мной, и которому предстояло обеспечить меня связью хотя бы в районе театров боевых действий. Потом тому же Эйлеру я сунул под нос труды католического священника Дезагюлье, в которых он пытался возродить методы холодной сварки металлов, известные еще древним эллинам, и, нагло заявив, что вычитал процесс изготовления мин в древнем китайском трактате, на самом деле используя наработки Павла Шиллинга, еще не родившегося, у которого я мысленно попросил прощения, предпринял попытку изготовить первый фугас. У меня получилось, и я расширил его действие, поместив внутрь, кроме всего прочего колбы с «греческим огнем». Доказать, что это сделано не китайцами было невозможно, цинцы постарались в уничтожение китайского наследия, не всего, разумеется, но очень многого, так что как только я понял, что на них можно валить половину новинок, выдавая за хорошо забытое старое, я тут же принялся за дело.
— А нечто подобное можно создать для сухопутных войск? — спросил Фридрих, когда мы с Митькой осторожно поместили мину в ящик, набитый соломой.
— Можно, это даже проще, — я кивнул, — но это уже не благородное искусство войны, а нечто гораздо большее, — я отвечал, глядя, как Митька заколачивает ящик. Кстати, ящик — это тоже было мое изобретение. Когда я увидел, сколько леса остается на верфях догнивать, то меня чуть инфаркт не долбанул. Бросив в сердцах, что хоть на ящики пускай отдают, а остатки на туалетную бумагу, лишь бы отходов я никаких здесь больше не видел, я ушел, кипя от праведного гнева. Какого же было мое удивление, когда ко мне заявился некто Рединсон Яков Соломонович, владелец каких-то не слишком крупных мастерских, которого пропустили ко мне, потому что он настаивал на том, что хочет выполнить мой приказ, но не знает, как это сделать, а верфи просто смели все до соринки и притащили ему во двор, так что ему пройти по этому двору теперь никак невозможно. В общем, мне стало любопытно, и я приказал его впустить, тихо охреневая, когда уже немолодой и очень хрестоматийный еврей попросил популярно объяснить, что такое ящики и туалетная бумага. Ну, то есть бочками пользовались в самом их бесконечном разнообразии, а вот до ящиков, простых и не слишком крепких, но в которых можно перевозить продукцию, да и кое-что хранить, чтобы не испортить и не деформировать, почему-то очень нескоро еще догадались бы самостоятельно, хотя, казалось бы, что в этом такого? А вот значит было что-то этакое.
Вместо ответа я протащил его в мастерскую, взял несколько дощечек и сколотил ящик за несколько минут. Яков Соломонович долго чесал репу, а потом сказал, что это гениально: не кругло, как бочка, и не так массивно, как сундуки. К тому же в них легко перевозить разные товары, еще пару дощечек сверху прибив в виде крышек, а еще можно складывать один на другой. Да, не слишком эстетично, зато практично и совершенно недорого. Я только глаза закатил, и начал, запинаясь, рассказывать, что такое туалетная бумага, и как ее используют все те же китайцы. Рединсон покивал и удалился, а через несколько дней мне доставили первые экземпляры его продукции. Повертев в руках грубый, но более прочный чем мой ящик, я велел сделать госзаказ у быстро сориентировавшегося еврея, на оба варианта продукции. Вояки очень быстро смекнули, что так перевозить, и переносить, особенно, если приделать минимальные ручки, различные военные грузы гораздо удобнее, да и места меньше занимает новинка, и доставать из ящиков что-либо можно гораздо быстрее, чем из бочек; в общем, эту новинку восприняли на ура, в отличие от второй.
Вот второе новшество вызвало недоумение поначалу, но пару раз отхватив плетей, даже до самого упертого солдата дошло, что справлять нужду даже в походе нужно будет в строго отведенном месте, задницу тщательно вытирать, вот этой бумажкой, на которой писать невозможно, но для энтого дела вполне сойдет, не трогать при этом лопухи, их все равно на всех не хватит, и руки мыть постоянно, особливо перед едой. За невыполнение — плети. Мне было некогда более мягко внедрять эти не слишком понятные для простого люда, которыми в большинстве были солдаты, новшества. Никто никому ничего не объяснял, надо и все тут. В качестве конфетки перед полками в торжественной обстановке зачитались указы, про двадцатилетний срок службы, и вольные тем, кто отслужит достойно, выполняя все приказы беспрекословно и не посрамя Отечества. Плюс к каждому полку были приставлены по три лекаря и по пять помощников. Большего в этих условиях я сделать просто не мог, тем более, что пришли сведения о том, что в Финляндии войска неприятеля пришли в движение, да и шляхта слишком возбужденно себя ведет. Но если первые нововведения, направленные на предотвращение банальных кишечных инфекций — бич любой армии, были восприняты без должного энтузиазма, то вот вторые… Если совсем коротко, то в армии среди простых солдат я сейчас дико популярен, и ради меня они готовы на многое. Что там жизнь отдать, ерунда, да за государя-императора солдаты готовы даже задницы вытирать непонятными бумажками, и руки мыть, вот какой я стал популярный.
