Барбара Константин
Как Том искал Дом, и что было потом
Рафаэлю, который пришел последним.
А также всем без исключения — ворчливым толстякам и толстухам, счастливым нытикам, инфантильным старушкам, молодым лоботрясам (в которых многие узнают себя), неанонимным алкоголикам и жутко секретным агентам — моя благодарность.
— Я нарисовала два пических цветочка.
— А почему… «пических»?
— Потому что тропы к ним нету!
(Выдержка из лингвистических исследований, предпринятых в три с половиной года мадемуазель Маоль, моей внучкой)
Опять она не в духе. Уже дня три, не меньше. Может, у нее эти дела… Ну, в смысле празднички. Это словечко вызвало у него улыбку. Празднички… Во всяком случае, когда у нее эти самые празднички, лучше держаться от нее подальше. Слушаться и слова поперек не говорить. Именно так он в данный момент и делал. Как она велела. Не шевелился и дышал через раз. Но откуда ему было знать, что лежать придется вон сколько времени и что под ним окажется маленький, но очень острый камешек — не нарочно же он на него плюхнулся. И теперь этот гадский камешек потихоньку впивался ему в бок. Его так и подмывало протянуть свободную руку и вытащить поганца. Но бечевка, которую он держал в другой руке, начинала дрожать от малейшего движения. Вот уж чего совсем не надо, а то все пойдет прахом. Тогда, чтобы не так болело, он попытался чуть переместить вес тела, и…
Бац! Схлопотал. Скора она на руку, эта Джос. И еще шипит:
— Я же сказала: не шевелиться!
— Тут камень…
— А мне плевать. Не шевелись больше, и все.
Он больше не шевелился. И рот закрыл. Только глазами мигал быстро-быстро, чтоб не заплакать. Острый камешек врезался в ребра. Боль становилась нестерпимой. Он старался думать о чем-нибудь другом. Щека горела. Наверно, вся красная. И щиплет. Вот злыдня эта Джос, чуть что — сразу драться. Он почувствовал, как сжалось горло. И решил, что будет смотреть… Да вот хоть на муравьев, что ползли у него перед носом. Они собрались целой кучей и тащили что-то огромное, раз в двадцать больше каждого из них. Кроличью какашку, может.
Джос от него отвернулась. Сама немного расстроилась. Зря она с ним так. Но он же все время ерзает, попробуй тут удержаться! Она же его предупредила, что ждать, скорее всего, придется долго, но разве он когда послушает… Ага, вот он, голубчик! Уф. Ей тоже надоело ждать. Какой красавец, и жирненький. Подходит ближе. Идет прямо по дорожке из зерен, которую она для него насыпала. Она сильно ущипнула Тома за руку. Впилась в него ногтями. Тот напрягся. Уставился на дрозда, который маленькими прыжками приближался к ним. Вот остановился. Отпрыгнул. Ай. Заметил что-то? Нет, все в порядке. Возвращается. Три прыжка вперед. Клюв направо. Клюв налево. Еще три прыжка. Начал клевать.
— Давай! — закричала Джос.
Том резко дернул за бечевку. Ловушка упала, накрывая дрозда.
— Четвертый! — Джос вскочила на ноги.
Поцеловала Тома в горящую щеку, засмеялась и пощекотала ему шею:
— Ну ладно тебе. Не дуйся, Томик-гномик.
Ему куда лучше, когда она в хорошем настроении, и потому он тоже улыбнулся. Она достала из ловушки дрозда, ласково погладила, осторожно прикоснулась губами к перышкам на птичьей головке. А потом — раз! — и одним резким движением свернула ему шею.
— Вкуснотища будет, пальчики оближешь!
Том отвернулся, чтобы не видеть.
— Да они и почувствовать ничего не успевают, говорю тебе! Я же их быстро. Ну ладно, хватит мне тут морду корчить.
Лучше дрозд в руке, чем журавль в небе…
Они ощипывали дроздов. По паре на каждого. Потом они их потрошили. Джос рассказывала, что некоторые люди едят дичь прямо с потрохами. Подвешивают птиц за лапки, перевязанные бечевкой, и оставляют надолго, для выдержки. Дождутся, когда те дозреют и свялятся, и лопают. Даже не жарят, сырьем жрут. Джос увидела, как побледнел Том, и захохотала. Но он ей не поверил. Потому что какой дурак станет есть протухшую птицу, да еще вместе с кишками, не говоря уж про то, что внутри кишок. Вранье это все. Быть такого не может.
— Еще как может, уверяю тебя.
— Так я тебе и поверил, ага!
Он только-только закончил потрошить второго дрозда, как его замутило.
Он выскочил на улицу, а Джос засмеялась ему вслед:
— Смотри, у порога не наблюй! Весь дом провоняет!
Том пожал плечами. Ну и шутки у нее. Называть эту старую фанерную развалюху домом…
Чуть погодя до него донесся ее голос:
— Картошка кончилась. Принесешь?
Он сел на велосипед и, прежде чем ответить, пару раз крутанул педали:
— Хорошо, ма, уже еду.
Джос стояла в дверях, уперев руки в бока и грозно нахмурив брови:
— Сколько раз тебе повторять, чтоб не смел меня так называть? Ну погоди, Том, вернешься, я тебе покажу…
Но он уже был далеко.
Ему необязательно слышать, что она там ворчит. Он и так знает. Она терпеть не может, когда он называет ее мамой, вот и все. Каждый раз талдычит одно и то же: «Прекрати меня так называть, Том!» И обязательно добавит: «Ну погоди, я тебе покажу, и еще как покажу!» Но ему чихать, пусть себе бесится.
Он спрятал велосипед в высокой траве. Дошел по дороге до невысокой изгороди. Замедлил шаг, прислушался. Вроде все в порядке. Вокруг ни души. Юркнул в дырку. Пролезть ему ничего не стоит. Джос однажды попробовала, но у нее ничего не вышло. Она застряла и минимум четверть часа не могла выбраться — они так смеялись. У нее груди никак не проходили. Она всегда говорит, что ее размер лифчика — 100Д — запомнить легче легкого: сто в обхвате, две в прихвате! Еще Джос говорит, что от таких больших грудей куча неудобств. Но не всегда. Иногда от них бывает ощутимая польза. Чем она без всякого стеснения и пользуется.
По огороду он шел, прячась в тени изгороди. Место было ему хорошо знакомо. Еще издалека он внимательно осмотрелся, потом решился. Пробежал по дорожке. Присел на корточки рядом с кустом. Осторожно потянул стебель. Пошарил в земле. Нащупал четыре картофелины. Аккуратно вкопал растение обратно в почву. Умял ее вокруг стебля и ушел. Нырнул под изгородь. Но, вылезая с другой стороны, замер. Появился законный владелец. Ну, не совсем законный владелец, а всего лишь его кот. Но они на самом деле очень похожи. Просто удивительно. У обоих прямая спина и всегда нахмуренные брови. На данный момент кот уселся, пристально и зло его разглядывая. Том опустил глаза. Кот его смущал. Как бы извиняясь, он достал из карманов четыре картофелины, без слов говоря: «Вот и все, что я взял…» Кот встал, медленно подошел к нему. Он передвигался на трех лапах, четвертая отрезана. Поэтому походка у него странная. Он подбирался все ближе, не отводя от Тома глаз, а потом вдруг одним прыжком исчез под изгородью.
Том вздохнул. Его аж в жар бросило.
После ужина Том опять пошел к соседям. Притаился у них под окнами. Ему нравилось за ними наблюдать. Они немного странные. Обращаются друг к другу на «вы». И всегда разговаривают очень вежливо, даже когда сердятся. К тому же у мужа смешной английский акцент.
Сейчас они обсуждали программу телевидения.
— Что вы желаете посмотреть сегодня вечером, Одетта? Филм?
Том зажмурил глаза и мысленно сосредоточился: «О да, прекрасная мысль…»
— О да, прекрасная мысль.
— Одну минуту, я посмотрю программ. По другому каналу идет документальная филм. Посмотрим аннотация: на окраинах города…
«Только не это, — взмолился Том. — Это не интересно…»
— Только не это. Мне это совершенно не интересно, Арчибальд. Лучше художественный фильм. Разумеется, если вы не предпочитаете документальный…
Том улыбнулся: «Ваши желания — закон…»
— Ваши желания — закон, и вы это прекрасно знаете.
Том ликует. Телепатия — это здорово. Надо попробовать еще разок, напоследок: «Принести вам коктейль, ту darling?..»
— Принести вам виски…
Том скривился.
— …или вы предпочитаете коктейль, my darling?
Ага, то-то же.
Он помчался домой, пересказать фильм Джос.
Она кисточкой выводила черную линию на веке:
— Отцепись. Я и так завозилась!
Том не любит, когда она красится. Это означает…
— Вот, решила чуток проветриться, Томик-гномик.
Он надулся.
— Выпью холодного пивка. Хочешь со мной?
Ему совсем не хотелось, но все же он сказал: «Ладно».
Джос рулила на мопеде. Том на велосипеде ехал позади, вцепившись в полу ее свитера. Она прибавила скорость. Держать велосипедный руль одной рукой было неудобно, и в конце концов он выпустил свитер.
