— Хм, — Георг задумался. — А где взять столько денег на крестовый поход? Думаю, и у вас нет столько золота…
— Золото у вас будет, — повёл плечом герцог Виндзорский. — На новом континенте его залежи огромны.
Король грустно рассмеялся.
— Так ваша компания, герцог, контролирует всю его добычу!
— Возьмёте у меня кредит, — невозмутимо сказал герцог.
Король замолчал. Потом устало молвил:
— В лодке под названием Саксония капитан, как матрос — рулит туда, куда укажет пассажир. Мой брат Николай правильно сделал, когда своего пассажира сбросил в море.
— Он ещё пожалеет об этом! — прошипел герцог.
Король встал.
— Не надорвитесь, герцог. Русь велика, и там тоже много золота. Да и ещё полно всяких разностей…
Король уходил, сгорбившись. Утром он не проснулся. Вызванный лекарь объявил разрыв мозга…
Глава 7
Император сидел у открытого окна своей спальни, пил крепкий чай с мёдом и наблюдал, как гвардейцы во внутреннем дворе проводят смену караула.
Николай Александрович иногда посматривал на кровать, где на мятых простынях раскинулась после бессонной ночи дочь графа Маленковского. Её гладкая круглая попа с соблазнительными складками под упругими ягодицами оттопырено возвышалась по самому центру ложа и не давала императору сосредоточиться с мыслями.
Но тут в покои влетел Петька Разумовский, тараща глаза:
— Ваше величество, вас срочно ожидают!..
И осекся, увидев обнаженную Елену Маленковскую на кровати и задумчивого императора около окна.
— Чего орешь, Петр?
— Так ожидают вас, Николай Александрович, — развел руками Разумовский, не отрывая взор от стройного тела спящей Елены.
— Так одежду подай, нечего пялиться, — сурово сказал император, поднимаясь с кресла. — И найди кого-нибудь из фрейлин. Пусть помогут…
Он кивнул на кровать.
Шаги императора гулко раздавались по пустому коридору — он наспех одел тяжелые ботфорты. Петька семенил рядом.
— Хорошо покувыркались ночью, Ваше величество? — участливо улыбнулся Разумовский.
— Заткнись, Петька, — император был серьёзен, — не было у нас ничего.
— Так как же?! Неужто заболели?!
Николай Александрович резко остановился. Выражение его лица не предвещало для Разумовского ничего хорошего.
— Ладно… ладно, — поднял руки Петька. — Я же беспокоюсь только…
— Не изволь беспокоиться, — слегка потеплел лицом император. — Ты же ночью у графа Толстого в карты играл, да его горничную потом ублажал.
— И всё-то вам известно, Ваше величество!
— Да-с, а я в это время графа Маленковского в Гришкином подвале допрашивал.
— Так случилось-то что?!
Император зашагал по коридору, наспех говоря:
— Доносы шли на графа, мол, лютует он с крестьянами. Обирает до нитки, бьёт не по делу. Гришка поначалу доносы не читал, откладывал. Но тут, вчерась вечером, ко мне Дуладзе приходит и говорит, что у дворца цельная делегация стоит из крестьян. И все они с коллективной жалобой на Маленковского. Я Гришку позвал. Он и признался, что недосуг ему было с этим разбираться.
— А ты чего?! — заинтересовался Петька.
— Я говорю, что было недосуг, а теперича люд у ворот толкётся. Он крестьян опросил, да доносы старые поднял, потом и докладывает, что Маленковский совсем разум потерял, ибо начал себя уже выше императора ставить в своём уезде.
— А ты чего?! — вторил Петька, подпрыгивая.
— Велел на рудники отправить, пусть охолонётся пяток лет. Да вот Елена потом просила пощадить её батюшку. Всё, говорит, сделаю…
— А она-то как в подвале оказалась?
Император посмотрел на Петьку, словно на дурака.
— Её вместе с графом и графиней доставили по моему указу. Граф на дыбе болтался на их глазах, графиня в обморок, а Елена держалась. Рыдала, правда…
— Чую, жизнь свою у тебя хотела вымолить…
Николай Александрович вздохнул.
— Прав, ты, Петька. За себя старалась, не за батюшку. Ох, и старалась изрядно — всю ночь вокруг меня ползала… и не слезинки. А мне чего-то противно стало, хоть и хороша девка.
— Даааа! — подтвердил Петька. — И что теперича с ней будет?!
Император весело улыбнулся.
— А хочешь, забирай её себе. Будет тебе ноги мыть, а может, и ещё на что сгодится… А ежели не нужна, то отдам крестьянам Маленковского. Пусть грехи папашкины отрабатывает.
— Из князи в грязи?!
— Как-то так, — рассмеялся император, но вдруг стал серьёзен. — Так кто меня ожидает-то?
— Ой! — притворно испугался Петька. — А я не сказал?! Тебя просил Скоков срочно его принять, а ещё пришёл патриарх с каким-то старцем. Граф Толстой отчего-то тоже прибыл. Дёрганный весь…
Император посмотрел на свою нательную рубаху и ботфорты.
— Ладно, Толстой с Гришкой, но перед патриархом я в одной рубахе буду щеголять?! Немедля мундир мне неси!
Император зашёл в зал приёмов, на ходу застегивая мундир. Все, кто ожидал аудиенции, поднялись и склонились. Только патриарх остался сидеть с каменным лицом. Сопровождавший его старец, стоявший рядом, величаво отвесил поклон.
Николай Александрович нахмурился и патриарх, будто проснувшись, кряхтя, поднялся.
— Прости, Ваше величество, задумался.
— Что, думы тяжёлые?
— Нелегки, Ваше величество. Ох, нелегки… Нам бы, посоветоваться с тобой.
Император знал, что разговор с патриархом может затянуться надолго. И не приходил патриарх к нему попусту языком чесать — значит что-то важное.
— Подождешь чуток, пока я с министрами коротко поговорю?
— Отчего не подождать. Наше дело мирское.
Николай Александрович взглянул на Разумовского.
— Петька, чаю организуй патриарху и его спутнику, а вы, — он махнул рукой Скокову и Толстому, — проходите в кабинет.
И первым шагнул в открытые двери.
— Ну, что у вас за срочность? — император подождал, пока Скоков закроет двери — камердинеров и гвардейцев на дверях Николай Александрович не признавал. Считал, что нечего им платить лишние гроши. Кому надобно, тот и закроет за собой. А кому надобно, тот и откроет перед ним.
— Король Георг внезапно скончался, — шумно выдохнул граф Толстой. — Власть над Саксонией и её колониями перешла к герцогу Виндзорскому. Кабы не вышло чего, Николай Александрович.
— А что может выйти, граф? Говори толком.
Толстой, смутившись грозного взгляда императора, замялся, переступая с ноги на ногу.
— Герцог этот уж больно шустрый. Всё норовит подлость какую для Руси учинить. Это он же давеча к тебе приезжал, Николай Александрович… Слова всякие говорил, тебя склонял к сотрудничеству, а ты отказал ему грубо. Чую, злобу затаил и на тебя, и на Русь.
— И что он может?! — взвился император. — Да пусть хоть почернеет от злости! А наше соболезнование по поводу кончины брата нашего Георга послу ихнему от меня передайте. Да заодно пронюхайте, что там затевается в Саксонии. Посол — то из наших будет, хоть и болен болезнью европеидной… Как там это называется?
— Толерантностью, Ваше Величество, — вовремя подсказал Толстой.
— Во-во, — махнул рукой император. — Да доложите мне потом, как разговор прошёл. Думать будем…
Николай Александрович поправил ворот рубашки и повернулся к Скокову.
— Что у тебя, Григорий?
— Депеши мне доставили утром, Ваше Величество, — тихим голосом проговорил начальник Тайной Жандармерии, косясь на графа.
— Ты, Гришка, на Толстого не гляди, — заметил нервозность Скокова император. — Ежели с глазу на глаз хочешь говорить, то признайся. Граф не обидится. Так ведь, Толстой?
— Я пойду, Ваше Величество, — склонился глава МИДа.
Скоков подождал, пока граф не закроет за собой двери.
— Николай Александрович, беда пришла! — зашептал Григорий. — Во семи губерниях дворяне смуту сеют, народ баламутят. Говорят, надобно отделяться от Руси — в губернии своего правителя ставить.
Император зло прищурился.
— А что народ в губерниях?
— Народ там затюканный. Кто супротив тамошних дворян, да во имя Отечества, того лишают надела, работы, а особо ретивых — жизни. Дворяне всех твоих чиновников скупили, а кто не брал, на того доносы навели.
