— Происшествий, говоришь, не случилось? — Металл нарастал с каждым словом.
— Да здесь одно сплошное происшествие! — Стол едва не проломился от удара. Календарь подпрыгнул, ручки, карандаши рассыпались.
— Как ты думаешь, почему я приехал?
Кто же стуканул? Что он знает? Прочитать мокшановские мысли на лице проще простого.
— Товарищ генерал! Алексей Иванович! День рождения у Портнова, решили отметить немного.
— Какого в Караганду Портнова!? Ты что думаешь, я его поздравить приехал? Что у тебя в патруле творится?! — наудачу закинул Ермаков.
Майор облегченно выдохнул, даже засветился:
— Я этому Путилину тысячу раз говорил — сдай оружие! Он же не слушает ничего! Ему и устав и приказы Ваши по барабану. А что я сделаю сейчас? Не выговором же его пугать. — Мокшанов немного успокоился, глуповато–преданное выражение на лице сменила усталость, руку положил на спинку стула.
— С другой стороны — патрулирует нормально, без дела не сидит у меня. Оружие вроде как на месте все. Можно сказать трофей. Для самообороны возит.
Ермаков удивился легкости, с которой вышел на нужного человека. Хотя все логично: любой идейный подчиненный будет не в чести у начальства. У начальства своих идей товарный состав. Желтые глаза по–змеиному гипнотизировали начальника залетного отделения. Рано расслаблять.
— Приказы мои по барабану! — Карандаши снова подпрыгнули на столе. — Давай сюда его. Живо!
Мокшанов принял деланно испуганный вид, выскочил за дверь. Послышался командный рев:
— Буренков, пулей в казармы! Путилина срочно к генералу! — Уже тише:
— Головко, иди сюда.
Буренков пуля пьяная, может, глупая, но быстрая и исполнительная. Путилина он застал в отдыхающей смене. Патрульный поморщился от перегара, усталость не позволила даже как следует выматериться. Никакого волнения перед встречей не чувствовал, лишь досаду за прерванный отдых.
Мокшанов сперва запустил Головко с кофейником и чашками на подносе. Затем дождался громоотвод, вместе с Путилиным зашел в кабинет. На этот раз майор без разрешения сел на стул сбоку от проверяющего. Строгий взор говорил патрульному: Доигрался? Сам генерал приехал из‑за тебя!
Ермаков смотрел по–другому на сухопарую фигуру избранника. Мгновенно оценил чистую полевку, открытый взгляд, волосы неуставной длины. Жесткие морщины намекали на возраст, но широкие плечи и прямой позвоночник указывали на способность вспахать любую борозду. Рукава полевки закатаны, головной убор отсутствует. За одно это можно устроить разнос. Мокшанов надул щеки, приготовился вставлять умные замечания.
— Здравия желаю, товарищ генерал. Капитан Путилин по вашему вызову прибыл.
На столе перед генералом чашка с кофе, карандашам если и прыгать, то в горячей жиже. Ермаков взял карандаш, стал постукивать по салфетке.
— Здравствуй, капитан. Говорят, приказы мои не изволишь выполнять? Служба в патруле устраивать перестала? Или начальник тебя не устраивает? — Генерал повернул дула зрачков на Мокшанова.
— Служу, где приказано. Жалоб от народа не поступало. Изъятое оружие не сдал ввиду необходимости его реального применения. В случае захвата имеется механизм ликвидации. – Соврал Путилин, знал, что проверять времени у руководства нет.
Генерал что‑то рисовал на салфетке. Глаза Андрея Викторовича округлились от дерзости, как ему показалось, подчиненного. Подумал, пора вставить слово:
— Тебе что, капитан, табельного оружия мало?
— Товарищ майор, вы давно в городе не были. Обстановка немного осложнилась, смею вас заверить. — В последних словах звучало злое раздражение.
Щеки майора превратились в помидоры. Алексий Иванович предотвратил развитие инсульта.
— Ты не пьян часом, Путилин? Слово «субординация» так и не выучил? Иди сюда!
Владимир подошел к столу, широкая спина закрыла сидящего генерала.
— Ну‑ка, дыхни.
Склонившись, Путилин обратил внимание на салфетку. Частицы графита оставили след: через 20 минут черная фронтера 001 у дома 29.
— Хорошо, — несмотря на неисправность алкотестера, подытожил любитель Траховского виски, — сейчас сдашь оружие на склад. Чего не хватает для работы, напишешь рапорт, думаю, в осложнившейся обстановке Андрей Викторович не откажет. Иди.
Дверь за патрульным закрылась, в тишине щелкнул замок. Мокшанов нарушил молчание:
— Вот такой полицейский! Нет, я, конечно, выдам СВД, патроны, гранатомет. Товарищ генерал, так он такую партизанщину разведет, не хуже Кабанова. Не дай бог, другие подражать начнут, декабря не дождемся.
— Майор, я с тобой еще не закончил. — Прервал паникера Ермаков. – Пойдем, кабинеты проверим.
— Конечно, товарищ генерал! Может, поужинаете с нами? — Начальник отделения не сомневался, что подчиненные навели порядок.
Дорога от ворот в центр лагеря освещена слабо. Немецкий внедорожник практически незаметен с теневой стороны дома. На глухой стороне коттеджа табличка 6 просека, 29.
Мягко стукнула дверь, отгородив от влажного сумрака. В салоне неуловимо пахло чужой беззаботной жизнью. Генерал нажал кнопку выбора радиостанций. Длинные, короткие волны. Никакой музыки, рекламы. Развлекаловка закончилась. Впрочем, умные речи разных ученых и богословов, тоже. Никто больше не успокаивает отрицанием очевидного. Теперь ученые толкуют о силе взрыва при попадании, о смещении полюсов, о проценте выживших. Духовенство молится за всех, призывает к смирению, этот мир не последний. Может, и правда – не последний.
Размышления прервал стук в окно. Дверь открылась, на пассажирское сиденье сел Путилин.
— Здравствуй, Владимир! Давно не виделись. – Генерал протянул руку.
— Здравия желаю, Алексей Иванович. – Капитан искренне ответил на рукопожатие. — Не думал, что помните меня.
— Выбирал и вспомнил. И выбрал тебя. Смотрю, ты в отличной форме. Как ранение, не беспокоит?
Путилин соображал, к чему клонит начальник лагеря. Быть избранником и в былые времена ничего хорошего не сулило. С другой стороны: «дальше фронта не пошлют».
— Здоровье в норме. И физическое и психическое. Пуля на вылет прошла. Ребро удалили, легкое зарубцевалось, перепады погоды чувствуются. Алексей Иванович, Вас же не здоровье мое интересует. – Владимир, как и все, стал очень ценить время.
— Ошибаешься, дорогой! Как раз здоровье и интересует! – Генерал положил руку на рулевое колесо, в отвороте кителя показалась рукоятка пистолета.
— Ты как реабилитационный период прошел? Обезболивающие принимал? – В темноте желтая оболочка глаз показалась Путилину демонической.
— Леша, ну один укольчик! Пожалуйста! – Ольга Назарова третий месяц живет с Бурым. Девушка стала цыганским подарком при дележке территории областного центра. Огромные синие глаза смотрели на русского бандита как на спустившегося с небес ангела. Трехмесячный ребенок умер в плену. Ольга сама попросила наркотики. Цыгане решили использовать девушку в состоянии опиумного успокоения. Мозг девушки умирал, но оставшиеся клетки продолжали с отвращением реагировать на прикосновения грязных рук, на звуки чужого языка. Когда наркоманка поняла, что ее передают в славянскую банду, впервые за долгое время почувствовала радость. Несмелая улыбка осветила лицо, по впавшим щекам потекли слезы. Под гогот цыган и недоумение Бурого она обняла его. Обколотые руки обхватили крепкое тело, теплые слезы намочили рубашку. Бандит с деланным равнодушием передал подарок товарищам. Пузо отвел девушку в машину.
