И внезапно воспылал горячим сочувствием к томящимся под тяжким королевским гнетом протестантам по ту сторону пролива.
Эту перемену в настроении первого министра чутко уловили настороженные уши. Вскоре на остров в помощь затихшему было Субизу прибыла новая порция ла-рошельцев.
Как сейчас помню кусочек из их речи, тем более что всю ее мне пришлось тогда срочно переписывать, чтобы отправить в очередном донесении Его Высокопреосвященству:
«Наши руки связаны, наше спасение может прийти только с севера, то есть от всемилостивейшего монарха, являющегося гарантом мира, и его строгого выполнения, чего до сих пор не было сделано… Тот, кто владеет островами, владеет всем городом, а не только его окрестностями. Это бесспорная истина».
Бекингэм к тому времени завершил отделку алтаря Анны Австрийской на флагманском корабле и горел желанием утереть нос французскому правительству.
Поэтому он с радостью ухватился за слова ла-рошельцев, горячо их поддержал и пожелал сам во главе эскадры выйти и очистить острова от королевских войск.
Эта угроза Франции была совсем нешуточной. Добро бы в распоряжении Бекингэма имелся только походный алтарь, но, к сожалению, к лортрету Анны Австрийской, висящему в его каюте, также прилагалось восемьдесят четыре военных корабля и десять тысяч человек в придачу.
Пока шли все эти приготовления, наши секретные службы тоже не дремали. Ведь все катилось к тому, что Ла-Рошель мы потеряем. У меня, помню, даже палец распух от написания громадного количества донесений, которые я подготовила для срочной передачи Его Высокопреосвященству.
Вид у английского флота был очень внушительным, и у меня холодок полз по спине, когда я наблюдала за его маневрами у Дувра.
Но, видимо, кому не везет в любви, везет в политике.
Не знаю (к сожалению…) как в постели, но в схватках держав Ришелье на целую голову превосходил Бекингэма.
Когда победительный герцог подгреб с эскадрой к крепости, к его великому удивлению, ла-рошельцы не пустили английский флот в гавань. Когда же взбешенный Бекингэм потребовал от смущенного мэра объяснений, тот, потупясь, объяснил, что горожане верны королю Франции, а ему, мэру, с ними еще жить и жить. После чего мэр искренне поблагодарил Англию за помощь и пожелал ей всяческих успехов.
Бекингэм плюнул и отплыл покорять острова. Вскоре он занял остров Рэ и осадил крепость Сен-Мартэн.
При осаде острова случился смешной, но очень характерный казус. Английская разведка захватила в плен одного знатного француза из числа защитников острова. Великолепный Бекингэм, как и полагается дворянину и джентльмену, приветливо встретил противника на борту своего корабля, накормил его роскошным обедом и в качестве десерта показал гостю-пленнику свой драгоценный алтарь. После чего отпустил француза на все четыре стороны с одним лишь условием: чтобы тот поведал миру, ЧТО он видел на корабле герцога.
Тщеславный дурак!
Подлинная любовь всегда молчалива, лишь пустое тщеславие кричит дурным криком на весь белый свет. Но в этом весь Бекингэм. Как он еще умудрился дожить до стольких лет, просто не пойму! Моя помощь была минимальной, с таким гонором все равно долго не живут.
Осадив крепость Сен-Мартэн, в которой засел гарнизон во главе с маршалом Туара, Бекингэм увяз когтями в осаде надолго.
Но Туара был не в лучшем положении, ему нечем было кормить солдат, а помощь королевских войск запаздывала. Гарнизон был на грани бунта. Наконец маршал решился и обратился к герцогу с запросом насчет условий капитуляции.
Великодушный Бекингэм, истый рыцарь, благородный защитник сирот и утешитель вдов, галантно предложил маршалу самому выработать условия собственной сдачи.
Растерявшийся Туара снова засел в своей крепости и принялся мучительно ломать голову, как бы ему лучше и невинность соблюсти, и капитал приобрести.
Герцог учтиво ждал.
Пока Туара совершал действие, несвойственное военным, — то есть думал, — французский флот наконец появился на поле (точнее на море) военных действий и проскользнул под носом впавших в благодушие англичан. Доставил осажденным продовольствие и подкрепление, избавив тем самым маршала от непосильной работы и предоставив ему возможность вновь проявлять чудеса героизма и храбрости, не требующие затрат умственных сил.
В этом восприявший духом Туара был куда более силен, чем в составлении собственной капитуляции, и в качестве вознаграждения за пережитое унижение он отшвырнул врага от крепости и захватил более сорока английских знамен, которые с триумфом были отправлены в Нотр-Дам-де-Пари.
Бекингэм ни с чем повернул восвояси.
К тому времени я была уже во Франции.
Если войны совершаются ради прекрасных глаз, маленьких ножек и пышных грудок, добра не жди.
Но вернемся пока в Англию, к моим семейным делам. В это время я была вдовой уже по-настоящему. Мой английский муж лорд Винтер скоропостижно умер, оставив меня с маленьким толстеньким сыном на руках.
Забегая вперед, хочу сказать, что с подачи младшего брата мужа, моего драгоценного деверя, меня, вдобавок ко всем моим грехам, выставили еще и убийцей собственного супруга. Еще бы, было бы даже странно, если бы было по-другому. Извините за громадное количество частицы «бы».
Ни одной многомудрой голове не пришло почему-тб в голову, что раз уж я взялась за истребление моих английских родственников, то явно начала не с того конца.
Впрочем, ничего удивительного. Признавая за женщиной дьявольское коварство, сатанинскую хитрость и прочие добродетели, нам упорно отказывают в праве на разум — прерогативе исключительно мужчин. Какие споры ведутся между учеными мужами, какие дискуссии на тему «Что такое есть женщина и где ее место» (ответ и так все знают: на кухне, в детской, в церкви по воскресеньям).
Но если все же кое-какие проблески сознания у женщины, к великому удивлению окружающих, случайно обнаруживаются, то делается непреложный вывод: «У нее был неженский ум». Спасибо и на этом.
Так вот, рассуждая хоть женским, хоть неженским умом, но убрать в первую очередь мне надо было бы брата моего мужа.
Вот его смерть, если уж на то пошло, принесла бы мне куда больше выгоды.
Мужа, рассуждая здраво, можно убить в любой удобный момент, он всегда под рукой, да и вообще — от него никакого вреда, кроме пользы.
А вот деверь… мало того, что оттяпал значительный кусок ренты из наследства, оставленного их отцом, так еще и мог жениться в любой момент, нарожать детей-наследников, и тогда пришлось бы изничтожать такое количество народа, которое может умереть, не вызывая подозрений, только при эпидемии моровой язвы.
