— Я есть Пауль, — ви должны взять одежда и ехать с нами. Иначе жители этот дом будут мертвы. Эмма не есть вам помощь. Эмма есть наш агент, она помогайт нам, она помогайт Германия.
"А вот это копец, подумал Штирлиц… Немцы слили сеть через Айзенкопфа, но оставили глубоко законспирированного агента, чтобы выманить меня в Швейцарию. Ну да, это же проще. Тащить меня из Бежицы через половину Европы нереально. Проще спровоцировать охранку, Столыпина, Ильича, чтобы они сами сунули меня в пасть."
— Господин Пауль, я нестерпимо хочу пить, — сказал Виктор, — я вчера слишком много выпил. Если позволите мне выпить немного вина, я приду в себя, и мне будет проще понимать вас.
— Это можно. Курт! — крикнул он в открытую дверь. — Кружку вина! Того, что на кухонной полке! — последние слова он произнес уже по — немецки.
"Того, что на полке. В плетеной бутыли. Это вино хозяев. Почему именно этого? Эмма нас опоила!"
— Могу ли я увидеть Ленина и Крупскую, чтобы убедиться, что они живы?
— Это нельзя. Если господин Ленин или Крупская увидайт нас всесте, я должен их убивайт. Такой приказ.
Невидимый Курт протянул с лестницы кружку. Пауль осторожно взял ее и поставил на подоконник.
— Ви просиль. Берите. Пейте. Без глюпый шютка.
Принесенное вино показалось Виктору почти безвкусным. Во всяком случае, точно не вчерашний фандан.
"Надо как‑то потянуть время. Мало ли, может из большевиков кто‑то нагрянет. Или, наоборот, полиция. О чем спросить… А, кстати. Этот журналист спросил у Эммы, не видел ли он ее выставке…"
— Спасибо, — произнес Виктор, ставя кружку на подоконник. — Он мне помогло. Вот вы, наверное, все знаете. Вот Эмма… Она причастна к исчезновению Майснера?
— Я отшень сожалейт, но господин Майснер узналь ваша спутница. После обеда Майснер вошель к вам в каюта для шантаж, до этого он смотрель коридор, нет ли свидетель. Эмма убиваль его булавкой с яд и выбрасываль в иллюминатор. Нет другой выход.
— Я понимаю… Кстати, это ее здорово заводит. Вы не пробовали вместе с ней замочить кого‑нибудь, а потом задуть?
— Задуть что?
— Свечку задуть. Девочка просто кипятком фонтанирует.
— Ви есть циник, Виктор. Это есть хорошо. Цинизм есть способ принять жизнь, как она есть. Разные люди ставиль на монархизм, социализм, либерализм, но только тот, кто поставиль на цинизм, будет забирайт все. Ви будете забирайт все, Виктор. Роскошная жизнь, богатый дом с прислуга, картины и прочий искусство, любовь женщин, которые есть ваша мечта, слава и восхищение. Самый неожиданный ваш фантазия станет ваш жизнь.
— А если мне это не нужно?
— Ви хотеть наука? Великие проекты? Никакой проблема. Тысячи людей исполнять ваша воля и замыслы. Ви послужить заветным мечтам человечества, Виктор.
— А если мне нужна просто Россия? Я ее получу?
— Несомненно! Несомненно, Виктор! Ви получить Россия! Чистый, богатый Россия, везде порядок и культур! Новый Россия есть мечта!
— А если я не хочу готовой, чистой и богатой? Если я ее сам хочу сделать такой, и чтобы никто не мешал?
— Я сожалейт, Виктор, ми не можем говорить много время с умный и романтичный человек, как ви есть. Надо безопасное место долго думать. Я должен говорить, теперь ви идти с нами потому, что ви идти с нами. Нет другой выход. Я не хочу причиняйт лишний неудобств.
"С этого бы и начинал…"
— Прекрасно. Пока я одеваюсь, можно Эмму позвать? С ней мне будет как‑то спокойнее, понимаете?
— Я понимайт вас. Это можно. Курт! Позови Эмму!
— Хозяин, ее нет, — донеслось через полминуты снизу. — И винтовка с ней.
— Пауль, а вы уверены в том, что она только на вас работает? Если она вас пристрелит, мне как‑то все равно, а если меня?
— Курт! Проверьте на улице! Посмотрите в сарае!
Из разбитого окна донеслось удаленное тарахтенье.
— Что есть это? — спросил Пауль у Виктора.
— Боюсь ошибиться, но, похоже, горячая фрау угнала ленинский броневик и смоталась. Наша компания ей наскучила, захотелось разнообразия в постели.
— Виктор Сергеевич, вам не надо говориль глюпость! — взвизгнул немец. Но Виктор уже раскрыл бумажник.
— Пауль, а деньги‑то ей брать зачем? Вы же меня всего увозите.
— Какой деньги?
— Артельный деньги. Несколько тыщ местных. А тут, видите, только из будущего.
— О боже… Курт! Курт! Проклятье! Где вы, Курт?
Ему ответило только эхо.
— Оставайтесь где стоите! — Пауль повернулся к двери, но внезапно резко дернулся, словно судорога прошла с его ног до головы, затем тело его начало обмякать, он осел на колени и плюхнулся навзничь. Из груди его торчала рукоятка ножа.
Виктор резко нагнулся за стулом. Стул был дубовый, увесистый. Оружие последнего шанса.
— Не двигаться! — из проема двери скользнул луч фонарика, голос был почти без акцента. — Не бойтесь, я ваш друг. Я офицер его величества короля Георга Пятого и пришел вам помочь. Британская разведка к вашим услугам, сэр.
— Спасите Ленина и Крупскую! Они где‑то здесь, в доме.
— Мне жаль, Виктор. Их тела уже остыли. Похоже на отравление. Поверьте, мне очень жаль.
Виктор опустил стул.
— Но как же… Это Эмма! Она отравила их и усыпила меня, потом позвала сообщников. Позовите полицию, людей, кого‑нибудь!
— Эмма — немецкий агент? По моему мнению, она скрылась и может привести на помощь, — произнес незнакомец, выключив фонарик и пряча что‑то во внутренний карман плаща. — Не доверяйте местным полицейским чинам, Виктор. В их рядах могут быть люди, работающие на Германию. Не забывайте, что здесь кругом живут немцы. Это значит — родственные связи и возможности вербовки. А мне можете доверять, Россия и Британия пока союзники, а на тонкости политиков, мне, как офицеру, глубоко наплевать. Вы собрались?
— Да.
— Мы должны уходить отсюда немедленно. Следуйте за мной. Запоминайте — мое имя для вас Джемс Уоткин. Я член географического общества имени сэра Хаггинсона и я изучаю обычаи ткачей — надомников. Прошу вас!
Они вышли в освещенную залу: стол еще стоял неубранный. У двери, ничком, в луже крови, валялось тело мужчины с ножом в шее: по — видимому, это и был тот самый Курт.
