— Я потребовала, чтобы приделали второе седло, — сказала Варя. — Тут сил, как у "Иж — Планеты", должен вытянуть.
…Они неслись по ночной Швейцарии. Точнее, "неслись" — это громко сказано. Дороги здесь были довольно укатанные, а иной раз чуть ли не ровнее иных мест в Брянске с разбитым асфальтом, но нестись по дороге, которая все время виляет и чуть ли не делает мертвую петлю, не имеет смысла, если нет погони, а погони не было. В основном их облаивали собаки, но под колеса не кидались — воспитанные. Несколько раз на дороге попадалось что — то вроде полицейских постов, которые равнодушно пропускали двухколесную машину; правда, один раз въедливый блюститель порядка просто стал на дороге и замахал руками, требуя остановиться, а когда подъехали ближе — неожиданно отскочил в сторону и заорал "Хайль Гитлер!". Часа через полтора езды они свернули на луг где‑то в глухом месте, где дорога серпантином подымалась в горы и неподалеку шумела невидимая в темноте река.
— Вот здесь я сложила тур, — сказала Варя, глуша мотоцикл и сдвигая на лоб очки. — Как вы в тот раз в Америке ночью место нашли? Кстати, с вами все в порядке? Как прогулка?
— Нехорошо смеяться над чувствами зомбируемых. У нас это вообще считается пропагандой нацизма.
— А, вы про того полицейского? Этой Европе нацисты уже внушают. И народ ну очень быстро схватывает.
Она повернула руль, и поймала лучом фары маленькую кучку камней.
— Вот там станете, когда я скажу. Надо еще минут сорок подождать.
— Как, уже все? Это переход в Россию?
— В Россию, в Россию. Удобно, правда?
— Вы раскрыли секрет?
Варя вздохнула.
— Ничего мы не раскрыли. Нам просто подбросили информацию. Ученые спорят… Но мы пока не настолько знаем тайны этого мира, не позволяет наша техника такие приборы делать, чтобы их раскрыть. Вот, решили попробовать.
— А вы как же? Остаетесь, или со мной?
— Есть вторая точка. Потом и подальше. И третья, запасная. Есть гипотеза, что на этот раз перебросит туда, в зависимости от того, кого переправляют. Если вас — в Россию, если меня — в СССР. На случай, если к этой не успеем.
— А нельзя так — вы сначала, а я — потом и подальше? Список хочу сократить.
Варя вздохнула.
— Кажется, я начала уставать… Что за список?
— Длинный список. Погибшие на Пэ Эм Вэ, от испанки, потом ихняя Че Ка дров наломает… Вы же само говорили.
— Понятно… Вам нельзя долго здесь. Как только присутствие хроноагента станет всеми признанным фактом, этим ту же воспользуются. Враги России скажут: "Русские третьесортная раса, дикари, пришельцы их специально выводят в лидеры, чтобы уничтожить мировую цивилизацию. Великие цивилизации должны объединиться и спасти человечество, указав дикарям их место." Разве вы не видите, что эта Россия не готова воевать со всем миром? Кто будет здесь вашим союзником? Движение неприсоединения в ООН? Где оно здесь, ООН, где они, третьи страны?
— А не поздно пить боржом? Или всех, кто меня видел, тоже, как Ленина?
— Виктор Еремин в этой реальности должен стать мифом. Легендой охранки для дезинформации противника. Этот прием войдет во все здешние учебники.
— Архивы моего предшественника тоже вы спалили?
— Не мы. Но, похоже, те, кто это сделал, думали так же. И не ошиблись. Разве то, что вы видели здесь, построили не русские? Разве это придумали не русские, российские ученые и инженеры? Вы же видите, эта Россия сама меняет свою жизнь, осознав свое будущее. Не лишайте Россию ее победы! Это же моя… ваша Родина.
— Ясно… А если немцы свалят все трупы на меня?
— Не свалят. Охранка полагала, что вас после выполнения главной задачи вытащат назад в свое время. Потому и не побоялась оставить вас немцам. В Бежице вы этой задачи еще не выполнили. А здесь вы дрались, как лев, ликвидировали трех германских террористов, но у вас не было противоядия. А потом лже — Еремина настигнет вражеская пуля по дороге в Россию. Не волнуйтесь, никого не станут убивать, просто подберут подходящий труп. И похоронят с почестями.
— Это уже неважно… Слушайте, Варя, мне все здесь внушают, что у нас после всей этой демократизации и попыток строить гражданское общество, неизбежна эпоха сталинизма, бонапартизма, авторитарного государства какого‑то. И что мы должны воспринять это нормально. Вот вы скажите, у вас там все же к демократии идут, ну неужели мы не можем быть свободной страной?
— Я для вас последняя надежда услышать то, что вы хотите услышать? Виктор Сергеевич, а что такое у вас свобода? Что такое независимость? Кто у вас гражданское общество? Вот те, кто по всем городам уничтожают природу, застраивая поймы — гражданское общество? Или те, для кого важно купить квартиру с красивым видом, а как будут жить потомки, на это наплевать? Ну покажите, что вы общество, защитите хотя бы среду своего жизнеобитания. Свобода начинется с очень простого шага — с умения переступить через свои личные интересы ради других. С шага от животного к человеку. И пока у вас этого не поймут, вы будете вечно выбирать между своим авторитарным государством и оккупационным режимом.
Виктор молчал. Мысли путались.
Где‑то неподалеку прокричала ночная птица. Крик был странный, незнакомый.
— Все, — сказала Варя. — Вам пора.
В глаза ударил яркий солнечный свет. Виктор зажмурился и на миг остановился.
Мир наполнился шумом. Голоса, шум моторов, музыка откуда‑то сзади, тепловозный гудок где‑то неподалеку.
Виктора окутало тепло. Тепло майского вечера. Кто‑то слега толкнул его, пробормотав "Стал тут…" и пошел дальше.
Запах альпийских цветов сменился запахом пыли и бензина.
"Получилось. Получилось…"
И тут по ушам ударил резкий визг тормозов — рядом, совсем рядом, — глухой удар и мир взорвался ропотом и криками.
Виктор открыл глаза. В полушаге от него стоял черный "Фольксваген — пассат" с помятым капотом. Людская масса на переходе рванулась к нему, как опилки к магниту.
Виктор обошел машину и заглянул через головы окруживших ее. С левой стороны, на асфальте, навзничь лежал незнакомый парень с окровавленным лицом — похоже тот самый, что пару секунд назад толкнул Виктора. Из приоткрытой двери "Фольксвагена" показалось лицо блондинки с широко раскрытыми от ужаса глазами.
