Настоятельница встала. Она была совершенно спокойна — будто они со священником только что обменялись замечаниями о погоде.
— Вам не откроют ворота ночью, — буднично сказала она. — Никто из сестер не захочет совершить грех.
— Грех! — взвизгнул падре, сжимая кулаки, но монахиня жестом остановила его.
— Вы погибнете, если отправитесь в путь, не дождавшись утра. Вам постелют в библиотеке. Кстати, святой отец, в сундуке, стоящем в дальнем правом углу, вы найдете документы, касающиеся вашего предка… того самого, что построил этот монастырь. Думаю, вам будет интересно…
Макс проснулся, разбуженный странными звуками. Голова с недосыпа была дурная: Макс долго ворочался, не в силах заснуть. Тяжелые мысли одолевали его. Кому мегатерий, а кому — святой Чиморте, кому — сам дьявол, а кому — древний бог, проигравший битву и потерявший власть… Слишком много, чтобы считать мегатерия просто животным, хоть и редчайшим. Слишком странно, чтобы взять и оставить привычные установки ученого, отбросить рациональность, заменить пристрастие к фактам на мистицизм. Макс задремывал, и во сне ему чудился взгляд мегатерия — и как он отступал, прикрываясь фотокамерой, как крестом, и сколько было в глазах зверя ярости, тоски, жажды… Безумия. Но ведь безумным может быть только тот, кто потерял разум, а не тот, у кого его никогда
не было…
Макс приподнялся на локте и огляделся. Все оставалось по-прежнему, когда он устало вытянулся на жестком тюфяке, набитом кукурузными листьями. Пахло сыростью, креозотом, нагретым маслом в светильнике. Над Максом под сводчатым потолком клубилась тьма, и тьма подступала со всех сторон, исполосованная заставленными книгами полками. И посреди этой тьмы в маленькой лужице золотистого света, льющегося на заваленный бумагами стол, сидел отец Хайме. Сидел, сгорбившись, закрыв лицо руками. Снова раздался странный звук, и тогда наконец Макс понял, что его разбудило: это были рыдания священника.
Мать Эсмеральда лично вышла проводить их.
— Ступайте по этой тропе, — сказала она, указывая на утоптанную дорожку, ведущую от ворот монастыря. — Дальше она будет хуже, какое-то время придется идти через болота, но там проставлены вешки, их трудно не заметить. Не задерживайтесь в пути и не вздумайте заночевать на полдороге. К вечеру вы придете в Ятаки, там вы будете в безопасности. Местные жители не тронут тех, кто идет со стороны нашего монастыря. Возможно, вы даже сможете пополнить запасы. Дальше… — мать Эсмеральда оборвала сама себя, пожала плечами. — Благослови вас Господь.
Ворота монастыря затворились, и путники снова остались один на один с сельвой.
— Выставили! — звенящим голосом воскликнул отец Хайме. — Еретички и богохульницы выставили нас из стен, построенных моими предками! Господь мой Иисус, как странен и несправедлив этот мир и как силен в нем враг человеческий!
— Это не богохульство? — с любопытством спросил Макс и тут же смущенно махнул рукой в ответ на ледяной взгляд священника. Напоминать о том, что вчера вечером отец Хайме сам рвался прочь из монастыря, он не стал. — Я так понимаю, это происки дьявола, — неуверенно проговорил Макс. — Извините, падре, я плохо разбираюсь в таких вещах.
— А в скотине вы разбираетесь? — сварливо спросил священник и в который раз ударил своего мула пятками. Тот дернул ухом и продолжал безмятежно дремать. Дальний путь не манил его. Макс усмехнулся, свистнул, и мул недовольно зашагал по глинистой тропе, испещренной старыми следами копыт.
Макс ехал впереди, изредка рассеянно понукая своего мула. Густые заросли подступали к самой тропе, и управлять животным не было необходимости — мул размеренно шагал сам по себе, не пытаясь свернуть в сторону. Иногда местность понижалась, под ногами начинало хлюпать, и тропа растворялась, терялась среди подернутых ржавой пленкой луж. Тогда приходилось останавливаться и высматривать вешки — воткнутые в землю прутья, к которым кто-то привязал куски ткани. Почему-то большая часть этого тряпья явно была когда-то детской одеждой; Макс не собирался размышлять о том, почему именно для вешек выбрали такой материал. Постепенно он выпустил повод и погрузился в глубокую задумчивость.
Он понимал ярость и разочарование падре и сочувствовал ему, но теперь, когда появилось время поразмыслить, понял, что сам оказался в гораздо худшем положении. В конце концов, отцу Хайме было по большому счету все равно, где именно служить Богу. А вот у Макса бога не было; у него был только мегатерий, светлая мечта, дело всей жизни. За последние годы Макс Морено из восторженного юнца превратился в довольно грамотного палеозоолога; но целью его жизни была погоня за гигантским ленивцем. И вот теперь оказалось, что мегатерий — не просто палеонтологическое чудо, на котором Макс собирался построить блестящую карьеру; что вообще строить карьеру на таких основах — как-то… Страшно, честно признался себе Макс. Даже если вычистить из рассказов монахинь всю мистику… Макс покачал головой. Хорошо быть твердолобым материалистом. Однако жмуриться и делать вид, что вещей, которые не лезут в картину мира, попросту не существует, — недостойно ученого и просто недостойно. Трусливо.
Макс все больше горбился в седле, поминутно вздыхал и теребил усы. Будущая жизнь казалась беспросветной чередой унылых дней, в которых уже не будет ни света, ни надежды, ни радости. Здравый смысл подсказывал, что мегатерия надо оставить в покое; погоня за зверобогом — это совсем не то, что добыча редкого экземпляра… Невозможно поймать и доставить в зоопарк воплощение самого дьявола. Невозможно писать в палеонтологические журналы статьи о древнем боге… Но если так — то чем Макс будет заниматься? Рядовым звероловом бродить по сельве, избегая области болот? До конца жизни снабжать рынок в Ла-Пасе хвостиками капибар? Черное отчаяние захлестывало Макса, и уже хотелось развернуться к вздыхающему за спиной падре и… Затеять ссору, думал Макс. Кровь у дель Карпио горячая, потомок аристократов долго терпеть оскорбления не станет. Дуэль. Останавливать их некому — кто-нибудь будет убит. И тогда либо Макс отомстит за то, что священник привел его в монастырь и лишил смысла жизни, либо этот смысл ему больше не понадобится.
Макс скрипел зубами, распаляя и взвинчивая себя; глаза застилала гневная пелена. Зверолов не сразу услышал тихий возглас священника, а когда услышал и поднял голову, то не поверил своим глазам.
Он просил света, и свет пришел. Чуть в стороне от тропы переливалось голубым муаром круглое пятно — странная мерцающая линза, висящая прямо в воздухе. Это было странно, волшебно, пугающе. Это был знак. Макс торопливо спешился и, не обращая внимания на предостерегающий возглас священника, шагнул к линзе. Она дрожала и истаивала на глазах и, когда Макс подошел вплотную, мигнула и погасла вовсе, оставив после себя лишь слабый отпечаток на сетчатке глаз. Свет, который казался таким мягким, все-таки был ярким и обжигающим. Макс непроизвольно потупился, потер глаза и изумленно хмыкнул.
У него под ногами, чуть зарывшись уголком в палую листву, лежала книга. Темно-зеленая задняя обложка цветом и фактурой походила на шкуру ящерицы. На ней не было ни рисунков, ни надписей, лишь несколько цифр и буква в верхнем левом углу. Внутренне дрожа от напряженного ожидания, Макс подобрал книгу и осторожно перевернул лицевой стороной кверху.
Макс Морено, когда-то известный как Максим Моренков, уже десять лет не говорил и не читал по-русски. Ему пришлось сосредоточиться, чтобы разобрать надпись на обложке. Прочитанное будто ударило его под дых. Макс шумно втянул в себя воздух и сжал книгу так, что на обложке остались вмятины от пальцев.
— Я не знаю этого языка, — заметил отец Хайме, заглядывая ему через плечо.
— Это русский, — ответил Макс, переведя дух.
— Удивительно! Откуда здесь русская книга?!
Макс бешено покосился на священника и снова прочитал название, дабы убедиться, что смысл не почудился ему с отчаяния. Нет, все верно: «Охотники за динозаврами». Охотники за динозаврами! Значит, он все-таки был прав, когда выбирал себе судьбу, и мегатерий был всего лишь предтечей. А может, и нет; может, стоит забыть все, что он узнал в монастыре, и продолжить охоту… Макс был уверен, что поймет это, когда прочтет книгу.
Восторг человека, которому явлен знак, поутих, и в Максе снова проснулся здравый смысл. Книга была старая, но выглядела аккуратной и свежей — она явно пролежала на земле не больше пары часов; сельва еще не успела оставить на ней следы тлена. Возможно, тот, кто ее потерял или бросил нарочно, все еще находился где-то рядом. У зверолова хватало ума понять, что тот, кто оставляет знаки потерявшимся путникам, не обязательно должен быть их другом — он может вообще не знать, что оставил знак, это дело только Макса и его судьбы. О силах, зажегших волшебный переливчатый свет, Макс после бесед в монастыре и вовсе старался не думать. На всякий случай он снял с плеча ружье. Свежих отпечатков ног, правда, не было видно, и сельва выглядела пустой и неподвижной, лишь качалась на кусте ветка, потревоженная вспорхнувшей птицей.
