Бах! Бах!! Бах!!!
Два копья разлетелись в щепки, а копьеметателя отбросило сквозь травяную стену убогой хижины.
– Они плохого не посоветуют! Угольник где? Живой?
На непослушных ногах Гриша дошел до головы Федора, согнал мух и не чувствуя ничего кроме ненависти подхватил её подмышку.
– Правильно мыслишь, товарищ Бунзен. – Одобрительно сказал комиссар. – Чекисты своих не бросают.
Подхваченный комиссарской рукой Гриша взлетел вверх и устроился у него за спиной, упершись лбом промеж лопаток.
– Никчемное это место.
Гриша не ответил. Место позади комиссарской спины в эту секунду было для него убежищем, в котором ничего плохого с ним случиться просто не могло. Ни-че-го!
– Никакого путного города тут не поставишь. Дорог нет, классового сознания нет, воды нет…
Тишина джунглей раскололась тонким воем. Чекист скрипнул зубами. Тут не поймешь о чем воют – то ли своих жалеют, то ли о том, что столько вкусной еды уходит. Ему отчего-то хотелось думать что вой по второму поводу. Конь тронулся к воротам, осторожно обходя трупы и лужи.
– Джина и того нет. Хотя не всё тут так плохо – лекари, например, так и вовсе неплохие…
Год 1928. Март
САСШ. Нью-Йорк
…Уважаемый господин Черчилль!
Не имея чести быть представленным, все же рискую обратиться к вам, так как ситуация, складывающаяся в мире настолько угрожающая, что позволяет мне надеяться на Вашу снисходительность.
Наблюдая за Вашей политической деятельностью, я увидел в Вас человека, яростно сражающегося за те принципы, которые и сам считаю основополагающими.
Сознательный антибольшевизм и отчетливое понимание той опасности, что несет СССР для Мировой Христианской цивилизации – выделяют Вас среди британских политиков первой величины и позволяют надеяться, что мы поймем друг друга и плечом к плечу встанем против общего врага, покушающегося на самые основы цивилизации.
Не все понимают исходящую из России опасность. Убаюканные внешними проявлениями они не замечают, или не хотят замечать этой опасности. Этой смертельной опасности!
К сожалению я обращаюсь к вам как частное лицо – мне не удалось найти единомышленников в своем Правительстве, однако надеюсь, что со временем эта ситуация изменится.
В настоящее время Правительство и Президент САСШ не видят в большевиках противников. Молю Бога, чтоб эта странная слепота не обошлась для американского народа слишком дорого. Возможно, что это вызвано тем, что между мой страной и Советской Россией лежит океан…
В качестве жеста доброй воли пересылаю Вам копию письма, которое подтверждает разделяемую нами истину – большевикам нельзя доверять ни при каких обстоятельствах. Надеюсь, что вашей энергии хватит, чтоб довести до своего правительства всю катастрофичность создавшегося положения – ведь Великобритания отделена от большевиков не океаном, а всего лишь проливом, а изобретение, о котором идет речь, попросту стирает Ламанш с военных карт континента…
С уважением, искренне Ваш Р Вандербильт.
Год 1928. Март
Британская Индия
… Из-за деревьев несло сыростью и чем-то еще, что сдохло там неделю назад и за эти семь дней наполовину сгнило. Аромат стоял такой, что скрыться от него никакой возможности не представлялось. Да и где скрываться? Товарищ Озолинь огляделся. Вокруг, сколько можно было видеть, тянулось болото и другого более-менее сухого куска земли, чтоб лечь и вытянуть ноги, рядом не было. Ничего тут не было, кроме болотной вони и бесчеловечно красивых цветов в зарослях зеленых веревок и звенящей неизбывной злобой комариной стаи над головой.
Странная страна – Индия. Странная и страшная… Дышать нечем – душно, а уж крокодилы с комарами да змеями… Люди– черные.
Вспомнив о местных жителях, зло ощерился.
Конечно пролетарский интернационализм вещь правильная, только отчего-то тут не всегда выходило так, как полагается в теории. Он поймал себя на крамольной мысли и тут же поправился. Ну, этому-то конечно объяснение есть – сколько лет тут англичане эксплуатировали туземцев, морочили им головы.
Надо же, никто из местных крестьян в проводники наниматься не захотел. Никто! И кому отказали? Командиру отряда имени товарища Ригден Джапо! Буддисты, называются… Ну ничего… Сами с усами, справимся. Найдем нужное место. Заложим там город-сад на горе капиталистов всех цветов кожи…
Что говорить – тяжко. Тяжко! Но ведь возможно! Так как для большевиков вооруженных всепобеждающим учением Ленина-Сталина вообще нет ничего невозможного…
Рядом послышался шлепок. Его товарищ, Фима Бургис прихватив двумя пальцами, рассматривал здоровенного, в половину воробья, комара. Заметив раздраженный взгляд командира, улыбнулся обезаруживающе и объявил:
– Здешний комар против нашего в большом теле, но по части массовости и свирепости, безусловно, уступает советскому сибирскому гнусу.
Комар оглушено шевелил лапами, и непонятно было – толи помирает, то ли собирается с силами. Товарищ Озолинь шутки не принял, отвел глаза, сплюнул в болото. Индия, одним словом…
– Да ты патриот, я смотрю, товарищ Бургис…
Его комары тоже жрали и он пытался отмахаться от них какой-то веточкой. Не березовой, конечно. Ветка была какая-то чудная – гибкая как осьминожье щупальце и сок её жег пальцы.
– А по мне, что не комар – то кровопийца. А у кровопивцев, как учат товарищи Маркс и Энгельс, национальности не бывает.
– А бывает ОГПУ и Особое совещание…
Ох, тяжко в Индии…
Год 1928. Апрель
СССР. Тверская область
…Прозрачный круг пропеллера, деловито рокоча, взбивал прозрачный воздух, превращая его в холодные струи и отбрасывая назад. Впереди, за винтом аэроплана, мир обнимало бело-голубое небо. Хоть и холодное, но уже весеннее. Во всяком случае, по-весеннему бело-голубое.
Красвоенлет Федосей Малюков знал, что под брюхом машины есть и размокшая от весны земля, и лужи, и грязь, но сейчас ей-богу было не до этого. Он слегка потянул штурвал на себя и машина, взвыв мощным двухсотсильным мотором, рванулась вверх, словно радовалась этому небу и этому солнцу вместе с ним. От восторга он заорал в голос, и поток встречного ветра утащил за собой его длинное «А-а-а-а-а», смешав звуки с холодным воздухом.
По полку пошел слух, что в скором времени на аэропланы должны поставить новейшей разработки рации и тогда вот так от души не порешь. Но пока еще можно.
Радость полета распирала его и, не сумев сдержаться, он бросил аэроплан из «горки» в «штопор», а затем в «мертвую петлю». Небо и земля поменялись местами. Над головой мелькнуло белое на грязной едва-едва оттаявшей земле здание поста управления полетами, темно-зеленые квадраты палаток. Тренированный глаз уловил там движение. Разглядеть того, кто выбежал на летное поле он не успел, хотя гадать нужды не было. После его воздушного хулиганства это мог быть только товарищ Бехтерев, орденоносец, комполка… Или комиссар товарищ Зямшиц. Хотя нет. Комполка сейчас наверняка на «Троцком».
Педаль, штурвал. Машина завалилась на крыло и пошла на разворот. Вот он!
Мишень– полотняный конус – тащил за собой древний по авиационным меркам аэроплан. Такой древний, что впору было списать его еще лет десять назад, но ни у кого рука не поднималась. Шутка ли дать распоряжение на списание аэроплана, числящимся под названием «Орел Энгельса»?
Да у кого из красвоенлетов на такое рука поднимется?
Энгельс, конечно, был не тот. Не настоящий, хотя как сказать…
Это «Товарища Троцкого» можно было бы в одночасье переименовать. Полтора пуда краски и все. Сегодня на боку одно название, а завтра – другое. Все-таки главвоенмор к дирижаблям отношения не имел. Ну, может быть, только вдохновлял немного красвоенлетов своим именем, а с самолетом все обстояло совсем по-другому. Самолет сделал самый настоящий Энгельс. Нет, конечно, не тот, что с Марксом, но все равно настоящий. Евгений Робертович, штабс-капитан русской армии. Что характерно не белогвардеец, так как погиб в 16-м году и не успел им стать. Он собрал машину в мастерских Севастопольской летной школы и хорошо собрал, на совесть, раз дожил аэроплан до нашего времени. Его чинили, латали. Раз в пол года перебирали 80-ти сильный «Гном» и аккуратно подновляли надпись на борту «Орел Энгельса» Проверяющие, кто добирался до него не разбирались, что к чему и только похваливали за политически правильное название.
Пока он думал, белый конус мишени оказался заключен в сжимающиеся круги прицела. Зачерненные проволочные кольца казались ребрами тоннеля, уходящего к конусу.
Гашетку на себя…
К грохоту мотора добавился треск пулемета. Аэроплан задрожал, от далекого конуса полетели клочья, он дернулся, теряя воздух и проваливаясь вниз. Попал!
Пару секунд Федосей раздумывал, не уйти ли снова на радостях в «мертвую петлю», но не рискнул. Комполка обязательно припомнит воздушное лихачество и на политзанятиях вставит фитилище, толщиной с руку, как он это умеет, с присовокуплением тяжкого положения мирового пролетариата, Интернационала, угнетенных народностей. Придется стоять и чувствовать себя предателем Мировой Революции… Нет, не надо….
