Приговоренный - Виктория Викторовна Михайлова

– Вы что, его на казнь вернёте? – растерянно прошептал я, – это же бесчеловечно!

– Садись, раз пришел, – недовольно буркнул профессор Санаев, – и расскажи мне, что это вы там у себя в спортзале хлещете, что так сильно логику «выносит»?

Я растерялся, а мальчик чуть улыбнулся, и потупился.

– Ты не думал, – продолжал Коловрат Вавилович. – отчего это ты царевича из осьмнадцатого года к себе домой припер, а жизнь твоя не поменялась? Дом на месте, родители живы. Россия не часть Китая или Европы. Жив остался наш Алексей Николаевич! И без тебя было, кому его из Еката увезти.

– Я думал, – буркнул я, краснея, – что меня на всю жизнь посадят.

– Да если бы всякий историк кинулся спасать из костра Жанну Д'Арк или Джордано Бруно, – невесело усмехнулся профессор, – тут сажать было бы некого. Мы бы вообще не знали той реальности, в которой твоим двум отцам разрешили пожениться. При Иване Четвертом «Грозном» тут за такую любовь ноздри рвали. А при Николае Александровиче Втором "Кровавом" твой Батя у себя в Воронеже землю бы пахал, а Папка, сын профессора, молча бы на бабе женился. Из приличной семьи. Моя бабка польская еврейка, а дед казак. Тоже бы в Москве не встретились, кабы не единый госэкзамен, да ни институт. Все ещё хочешь всех спасти? Внести немного истории в свою жизнь?

Я понурился.

– Работать ко мне пойдешь? – вдруг неожиданно спросил Санаев.

– Так меня же из института поперли, – удивился я.

– Кто сказал? – опешил Коловрат, – практику ты сдал на «отлично», характеристика прекрасная. Как Аппарат Хокинга фурычит, я тебе за два дня на пальцах объясню. Аликбек Усманов на тебя не нахвалится. У тебя от него штук сто "входящих". Ищет тебя друг твой, волнуется.

–Какое же это «отлично», – я кивнул на Алешу, молча слушавшего наш разговор, – это у меня ничего не поменялось. А там, может, вся Европа в огне.

– Стоит, родимая, – успокоил меня Коловрат, – чего ей сделается? Не погиб на казни твой царевич, история дальше своим ходом пошла. Просто обычно его Юровский выносил, а тут ты подвернулся.

Я замер. Было слышно, как шепчутся в коридоре мои родители.

–Не первый раз я на этом расстреле присутствую, – продолжал Санаев, – а вот студента, который в одиночку мальчика спас, своим ходом до безопасного места без машины и документов довез, и даже операцию ему организовал, вижу впервые. Молодежь нынче не та. Без телефона шагу ступить не может. Это тебе не маленькие партизаны Великой Отечественной. Что до меня, то лежа под завалом в Брестской крепости, или заразившись холерой в Питере девятнадцатого века, я хочу иметь рядом надежного помощника, а не просто человека с дипломом истфака.

Утро в Екатеринбурге выдалось прохладное. Вечером прошел дождь, и мне приходилось старательно обходить лужи, чтобы не промочить бесценные исторические сапоги, пожалованные мне «с царского плеча», как говорится. Коловрат Вавилович всю дорогу пилил меня за то, что были постираны выданные мне из спецхрана (серьезно!) обноски. Хорошо ещё, кожанку можно быстро вернуть к первоначальному состоянию. Баба Стефания к таким вещам относится с пониманием, кожаную куртку ни чистить сама, ни отдавать в химчистку не стала. А вот косоворотка, портки, и даже портянки были заботливо постираны с кондиционером и выглажены. Пришлось мне под чутким руководством моего куратора потоптать их ногами, и потом сутки использовать вместо подушки под задницей.

Родители с нами не поехали. Папочка сослался на срочную воскресную операцию, а Батя так, без объяснений. Только глаза у обоих были красные. Инвалидную коляску тоже пришлось оставить в Питере. Хотя Папа пытался уговорить профессора Санаева на повторное изъятие Алеши через пять лет для замены протеза, согласия не получил. Коловрат действительно не знал, где будет жить отставной царевич в это время. В ночь казни императора с семьей сам он неизменно находился в подвале, а потом вынужден был присутствовать при сожжении трупов. Однажды, правда, ему удалось проследить за Юровским. Но остаться потом с мальчиком не было никакой возможности. После своей несостоявшейся казни Алеша будто бы растворился в мире. Варианты его дальнейшей судьбы были, но историк не мог на них опереться. Ни один исторический источник не указывал на спасение царевича.

У Алеши погибла не вся семья. На британском линкоре спаслась его бабушка, вдовствующая императрица Мария Федоровна, и кто-то из её детей. По счастью старушка встретила революцию в Киеве, и не погибла при штурме Зимнего Дворца, в котором проживала все последние годы. В Киеве её, конечно, тоже арестовали, но караулили не слишком старательно. По крайней мере, она смогла сбежать, и почти без приключений добраться до Ливадии. Свои дни она доживала на Родине, в Дании. Для того, чтобы воссоединиться с принцессой Дагмарой, Алеша должен был своим ходом добраться до Копенгагена. Как это мог в начале двадцатого века сделать инвалид, лично я себе не представлял. Кроме того, вдовствующая императрица была не из тех, кто легко сдается. И если бы знала наверняка, что внук и наследник престола жив, то не отступила бы до полной реставрации монархии в России. Дания была страной небогатой, в Первой мировой войне не участвовала, экономила силы. Свалить молодую Советскую Республику с её слабой малочисленной армией помогли бы белогвардейцы.

Вторым человеком, который мог приютить мальчика у себя, была фрейлина его матери, Анна Вырубова. Отношения семьи Николая второго с прислугой вообще были для меня загадкой. Считалось, что жили они уединенно. Но, фактически, члены царской семьи никогда не оставались в одиночестве. Двери им открывали лакеи-мулаты. Молчаливые стражи, функцию которых сейчас выполняют светочувствительные датчики. И эти же самые лакеи привозили маленькому царевичу американские лакомства, когда возвращались из отпуска, и относились ко всей царской семье, как к своим близким. Лакей Трупп был после революции освобожден от должности и отправлен в Тюмень. Но при первой же возможности ринулся в Екатернбург, чтобы разделить с бывшим господином его крест. Анна Вырубова жила в семье царя едва ли не на равных. Была свидетельницей их горя и радости. А после ужасной катастрофы, оставившей женщину инвалидом, царевны были при ней сиделками. Коловрат считал, что фрейлина была бы только рада встретить старость в компании Алексея Николаевича. Но в восемнадцатом году Анна находилась под арестом. И в спасительную Финляндии вырвалась только в двадцатом. И вряд ли она стала бы скрывать от принцессы Дагмары, что её