— Вы — русская?
Брюнетка поражена не меньше моего.
— Нет. Я просто жила в России. Я — иудейка.
Облегчённо улыбаюсь ей в ответ.
— Позвольте представиться: флаинг-капитан Фриц Штейнбаум.
Тепрь, я уже вижу, что это молодая девушка, она поражена до глубины души:
— Вы — немец?!
— Я — член III Интернационала!
— О! Левина, Мария. Можно просто — Маша. Тоже Интернационалистка.
С наслаждением перекатываю на губах её имя: "Маш-ша. Мария". Мне нравится её имя! Да и сама она… Глубокие чёрные глаза, правильный овал лица, характерные чувственные губы…
— Вы знаете, не подумайте плохого, но не согласились ли бы скрасить вечер товарищу по партии и офицеру в увольнении?
С замиранием жду ответа и он следует незамедлительно:
— Конечно, товарищ!
…Мы сидим в небольшом пабе и пьём пиво. Это единственное, что я могу пить у англичан. Выясняется, что мы оба были в Испании, Мария — военным переводчиком в бригаде имени товарища Троцкого, я — вначале в "Чрезвычайной Комиссии", затем стал лётчиком. Это ещё больше сближает нас. Через два часа мы оказываемся в моём пансионате. Со мной пакет с бутылкой настоящей водки и даже кусочком шпига. Утром я просыпаюсь от того, что кто-то взъерошивает мне волосы. Это Маша. Вспоминаю, как нам было хорошо. Затем, после повторения ночных занятий мы одеваемся, завтракаем и идём гулять по городу, я провожаю товарища Левину на работу, она и здесь исполняет обязанности переводчика. Мне тоже пора ехать обратно в часть. Торопливо пишу ей адрес и телефон, по которому меня можно найти. Затем она скрывается в метро, я же еду на вокзал. Меня ждёт служба.
Подполковник Всеволод Соколов. Окрестности Бэйпина
Дан приказ на штурм Бэйпина. Самые худшие подозрения оправдались: мы будем атаковать "своими силами". Те подкрепления, которые прибыли к нам не стоит даже учитывать из-за их незначительности. Собственно говоря, за время всего Гобийского похода к нам прибыли только два полноценных соединения: 10-я мотострелковая дивизия и усиленный моторизованный полк войск СС из состава дивизии СС особого назначения. С немцами я пару раз встречался, и с интересом обнаружил среди них своих бывших учеников. Что ж, приятно встретить старых товарищей…
Джихархан и Малиновский приняли решение. Бэйпин, превратившийся в настоящий укрепрайон, в лоб брать не будем. Два подвижных крыла, сформированных из кавалерийских, танковых и моторизованных частей, должны обойти укрепления с флангов и обрушиться на противника с тыла. В этот момент должна будет вступить в игру воздушно-десантная бригада, которая высадится в тылу японо-китайцев заранее. Нам розданы карты и кроки с маршрутами движения, и мы готовимся к большой драке.
Гладко было на бумаге, да забыли про овраги… Утро штурма не замедлило преподнести нам свои сюрпризы. Случайно или нет, но генерал-лейтенант Сакаи Кодзи решил начать свое контрнаступление против русско-монгольской конно-механизированной группы именно сегодня. Поэтому вместо запланированной на 400 артподготовки уже с 430 развернулась ожесточенная контрбатарейная борьба…
Я сижу на броне своей «тридцатки». Минуты три тому назад, над нашими головами с ревом прошли бомбардировщики, и сейчас слышно гулкое уханье разрывов. Крылатый лихой народ обрабатывает передовые позиции обороняющихся. Судя по частоте грохотания, обрабатывают на совесть. Вчера, когда я, как комполка присутствовал на совещании штаба нашего направления, нам клятвенно пообещали, что авиаторы дорогу расчистят. И, вот чудеса, обещание выполняют. Что ж, всякое в жизни бывает…
Бывает. Великанская рука стряхивает меня с брони и швыряет оземь. В глазах вспыхивают огненные круги и спирали, грудь сдавило точно стальными тисками, а в голове остается лишь одна мысль: "Если я раньше дышал, то каким таким местом и сколько раз в минуту?"
Медленно-медленно сознание возвращается. Рядом сидит Айзенштайн и пытается влить мне в рот спирт. У него получается, и я, мыча от обжигающей рот "огненной воды", резко приподнимаюсь. В глазах снова вспыхивают яркие блестки, звездочки небесные пляшут канкан и водят хоровод. Но вот все успокаивается и приходит в норму. А что ж это так тихо? Бомберы уже закончили свою работу и ушли? А почему я не видел? Откуда-то издалека, точно сквозь слой ваты до меня доносится еле слышное:
— Господин подполковник, господин подполковник, штаб на связи…
Странно, они что, погромче говорить не могут? С трудом поднимаюсь на ноги и бреду к своей «коробочке». ОГО!!! Шагах в пятидесяти от меня пылает «бэтэшка». А чуть дальше — еще одна. Показываю на них рукой. Кто-то, очень далекий шепчет:
— Потеряны три машины, господин подполковник.
Потеряны. С трудом выдавливаю из себя: какие? Тот же голос, похожий скорее на шорох опавших листьев, чем на живой голос, сообщает, что вышли из строя три БТ-7, и еще один поврежден. Пытаюсь обернуться, но чуть не падаю. Еле-еле успеваю схватиться за свою командирскую «коробочку». Все-таки молодцы немцы: на «тридцатке» множество выступов, скоб и рукояток, за которые так удобно может ухватится человек, который не слишком твердо стоит на ногах. Залезаю на башню. О, Господи, как голова-то кружится. С трудом подключаю шлемофон:
— Гнездо, Гнездо! Я — Ворон. Прием!
Далеко-далеко слабый голос, отдаленно напоминающий голос генерал-майора Анненкова произносит:
— Ворон, Ворон. Выходите в точку «112». Выходите в точку «112». Желтозадые атакуют. Как понял, Ворон? Прием!
112? А, 112-й стрелковый полк, из состава 14-й стрелковой дивизии. Соседи, до них километров двадцать пять по дороге…
— Понял, Вас, Гнездо. Начинаем движение в точку "112".
— Ворон, Ворон, сообщите о потерях.
О потерях? У нас что, есть потери? Ах, да:
— Гнездо, три «бэтэшки» горят. Одна чинится. Прием.
— Понял Вас, Ворон. С Богом, Всеволод Львович и удачи Вам!
Высовываюсь из башни. Перед глазами плывут черные круги, и я почти ничего не вижу. Но я уже давно в армии, и видеть мне особенно ничего и не надо. Два флажка, белый и красный, вверх, отмашка и вниз. Я не вижу, но точно знаю, что комбаты, «Воронята» подняли вверх флажки. Кручу вновь поднятыми флажками над головой, и уверен, что одновременно с моей командой взревывают и окутываются сизым дымом выхлопов танки.
— Воронята, я — Ворон! Воронята, я — Ворон! Двигаться в район «112»! Атака противника. Вороненок-1 — лево, Вороненок-2 — прямо! Вороненок-3 — веду я! Повторить!
Должно быть, комбаты репетуют команды, потому что в шлемофоне слышно какое-то бормотание. Наша «тридцатка» трогается с места и мы, раскачиваясь на ухабах, влетаем на дорогу. У меня такое ощущение, что мы куда-то плывем на маленьком кораблике по бушующему морю. Айзенштайн что-то кричит, тряся меня за рукав, по крайней мере, я вижу, как в рваном электрическом свете шевелятся его губы. Я изо всех сил вслушиваюсь в слабый шелест из наушников и, наконец, понимаю:
