Ознакомительная версия.
– Государыня-царевна, я хотел еще о финансах сказать…
– А вот это уже не твоя забота. И без тебя будет кому финансами заняться. Ты уже пробовал…
Насмешки в моем голосе мог не услышать только совершенно глухой. Да я еще демонстративно перевела взгляд с Волынского в угол кабинета, где приказала поставить знаменитую трость Петра Великого, «ужасную мебель», как величали ее современники. Стояла она там в назидание: Петра Алексеевича Бог прибрал, а дубина его на месте осталась.
Волынский проследил направление моего взгляда и слегка побледнел. Он-то эту «мебель» на собственном хребте в свое время испытал.
– Думаешь, не осилю? – усмехнулась я.
– Осилишь, государыня-царевна, – отвесил мне низкий поклон Волынский и ретировался. От греха подальше.
Н-да… Ну, как всегда в России – гладко было на бумаге. Я выдернула Артемия Петровича из конюшен герцога Бирона, где он, как мне теперь казалось, был вполне на месте, только потому, что помнила дошедшую до потомков его «Памятную записку» императрице. Там был и про то, что беглых мужиков нельзя силой обратно возвращать, что добрый хозяин должен своим холопам-арендаторам инвентарь предоставить, лошаденку-коровенку помочь купить, соху опять же. И про необходимость колонизации пустовавших в то время богатейших южных земель – тоже было. Даже о вреде пьянства, кажется, что-то дельное было прописано.
И вот передо мною лежит теперь бесспорный оригинал этой самой «Записки», новенький, не тронутый временем, не прошедший еще вместе с его автором сквозь пытошные застенки. И все там именно так и написано: витиевато, конечно, но понять можно.
Только вот как до дела дошло, почему-то знаменитый прожектер сник и заблеял нечто не вполне вразумительное-побирушечье.
Ладно, другие-то еще хуже, других помощников у меня пока не густо, придется работать с этими. И только после того, как выясню, что происходит с патриархом, чем он там занемог и как его лечат. Феофан мне был нужен не меньше, ежели не больше, чем все остальные мои сторонники, церковь при нем только-только начала подниматься из той пустоты и разрухи, в которую ее вогнал великий Петр.
А России без православия – ну никак нельзя. Пустое место тут же заполняется таким… не буду говорить, чем именно, что об этом без содрогания и подумать невозможно. Хотя тот же владыко Феофан и ратовал всеми силами за «просвещенный деспотизм», но подсознательно на первое место ставил второе слово. Поскольку просвещенный деспот – это всего-навсего более или менее образованный человек, к которому можно апеллировать с точки зрения здравого смысла. Огульное же просвещение масс без опоры на религию… это Россия еще будет проходить, увы. Если мне не удастся хоть как-то воспрепятствовать зарождению этого процесса здесь и сейчас.
Я позвонила и приказала закладывать карету, а также вызвать доктора Лестока, дабы сопровождал к занемогшему Феофану. Слушались меня уже беспрекословно, не то что в первые месяцы моего пребывания в теле принцессы-племянницы. Хотя я крайне редко прибегала к физическим мерам устрашения, только грозила ими время от времени, но всю черную работу аккуратно спихивала Ушакову или самой августейшей тетушке.
В покои к патриарху меня допустили мгновенно. Владыко был действительно нездоров – и это еще мягко сказано. С первого взгляды было заметно, что у него жар, а дышал он с таким хрипом и свистом, что даже я сразу подумала о пневмонии. Н-да… таки плохо, этот недуг пока еще лечить никто в мире толком не умел, да и в то время, которое я так скоропостижно покинула, до конца не научились.
– Благослови, владыко, – привычно приветствовала я Феофана. – Что с тобою? Сказывали мне, занедужил ты.
– Правду сказывали, пресветлая царевна, – с трудом вымолвил Феофан. – Видно, Господь решил меня к себе призвать… хотя не все еще дела здесь завершил…
– На все воля Божия, – перекрестилась я, – только мнится мне, не его то воля, а козни лукавого. С ним же бороться нужно, владыко. Вот я врача с собой привезла, дозволишь ли осмотреть тебя.
– Как прикажешь пресветлая царевна…
Диагноз Лестока был витиеват и двусмыслен, но в общих чертах подтверждал мои подозрения.
– Излечимо ли сие? – осведомилась я.
Мой замечательный доктор только пожал плечами. Оперировать он явно умел много лучше, чем лечить ОРЗ.
– Тогда так, – решилась я, мысленно перекрестившись. – Перво-наперво устройте так, чтобы его святейшество могло подышать парами травы мяты и чабреца. Из тех же трав приготовьте настойку, в кою добавьте корень солодовки…
Монахи, ухаживавшие за патриархом, смотрели на меня с оторопью, но кивали, причем двое порскнули разыскивать все необходимое для лечения. Лесток же просто не знал, как реагировать на внезапно открывшиеся во мне медицинские способности.
– И еще сыщите мне плесень, – добила я служителей Божьих. – В кадушках с соленьями прошлогодними поищите, должна там быть плесень на поверхности. Соберите мне, сколько сможете, только с молитвою, и с молитвою же в серебряном сосуде сюда доставьте.
– Ваше высочество, – вышел, наконец, из ступора Лесток, – зачем вам это понадобилось?
– После объясню, – отмахнулась я. – А вы, сударь, вспомните, доводилось ли вам слышать или читать о банках, кои на спину и грудь недужным ставят? Дабы дурную кровь оттянуть и дыхание облегчить.
– О да, ваше высочество! – тут же оживился врач. – Читал я, что римляне такие банки использовали и даже сам пробовал, когда нужно было из ран гной отторгнуть. По моему заказу их изготовили, всегда с собой вожу.
– И сейчас прихватили? – поинтересовалась я.
– Нет… но могу послать немедленно.
– Так посылайте! – жестко отрубила я. – Сами, небось, видите, что сейчас все средства хороши, лишь бы скорее.
– Государыня-цесаревна, – робко подал голос один из монахов, ухаживавших за владыкой, – банок, о коих толковать изволишь, у нас нет, а вот горшочки особые имеются. Их, правда, при пупных болезнях больше применяют, но…
– Давайте их сюда! И святой воды побольше принесите. Да, проветрить бы тут не мешало, а то владыко у нас задохнется от жары и смрада. Укутайте его потеплее, да какое-нибудь окно откройте.
– Они запеча…
– Знаю, что на зиму законопачено-запечатано, так ведь не замуровано же. Ну, быстренько, с молитвою, всей братией беритесь за исцеление столпа церкви нашей святой. Не время еще ему помирать, здесь надобен. Господин Лесток, вы мне головой за лечение патриарха отвечаете.
В этот момент принесли дымящийся котелок с травяным настоем и мисочку с самой что ни на есть натуральной плесенью. Быстро управились, молодцы.
– Господин Лесток, организуйте ингаляцию…
Глаза у господина доктора стали большими и круглыми.
– Ну, не знаю я ваших медицинских терминов! – потеряла я терпение. – Нужно, чтобы патриарх минут десять вдыхал лечебный пар от травяного настоя. Это понятно?
– Да, ваше высочество.
Пока доктор с монахами-помощниками суетились вокруг больного и выполняли мои ценные указания, я взяла мисочку с плесенью и, перекрестившись, плеснула туда святой воды, а потом размешала все в не слишком аппетитную с виду жидкость.
– Вот это будете давать через каждые три часа по глотку, – растолковала я монаху, показавшегося мне наиболее смышленым. – Да молитвы при этом честь не забывайте, особливо к младенцу Пантелеймону. Доктора я здесь оставляю, а мне весточки шлите как можно чаще. Я у себя помолюсь…
Той же ночью у патриарха случился кризис, а утром Лесток прислал ко мне монашка с сообщением, что опасности более нет, и Феофан обязательно поправиться.
С этим радостным известием я направилась к августейшей тётушке и застала ее… в постели, страдающей, как она сама утверждала, от несварения желудка. При том, что был Великий Пост, я могла только изумиться: что такого могло попасть в желудок императрицы, если категорически отказывалось там перевариваться? Блиц-допрос с пристрастием выявил, что намедни тётушка согрешила своей любимой буженинкой, сопроводив ее внушительной порцией квашеной капусты и парой вместительных бокалов вина… Н-да, тяжелый случай.
В принципе, из известной мне истории было достаточно ясно, что тётушка моя лет через несколько все едино помрет от камней в почках и мочевом пузыре. Но вот в данный конкретный момент это было бы очень некстати. Императрицу Анну Иоанновну следовало немедленно поставить на ноги и как следует полечить, чтобы она пробыла на престоле хотя бы еще года три. Иначе в России начнется такая смута и кровавая карусель дворцовых переворотов, что времена Дмитрия Самозванца и польского нашествия покажутся новогодним мультиком.
– Помираю я, Аннушка, – жалобно простонала тётушка, завидев меня. – Совсем плохо мне ныне, а врачи только кровь пускают, да клистиры ставить советуют…
– Я им, тетинька, сама клистир поставлю и кровь пущу, ежели они так будут ваше величество пользовать, – посулила я. – Вон патриарха тоже чуть не до смерти залечили, слава Богу, опасность миновала, поправиться Феофан всем нам на радость. И ваше императорское величество вылечим. Допрежь всего прикажите повсюду молебны служить о здравии вашем и патриарха.
Ознакомительная версия.
