— Десять дней всего про Злого ничего не слышно, а ты уже расслабился. Он того и ждет.
— Да и насрать! Я тут скоро в мухомор превращусь. Со мной пойдешь?
— Знаешь ведь, что не пойду. Запрещено. На кого крепость оставим? Базилл узнает, головы снимет.
— Как головы снимать, так он первый... — пробурчал Марк, — а как сменить нас в этом болоте... Эх, Квинт, позабыты мы с тобой, позаброшены.
— Так говоришь, будто Базилл сейчас в бане кости греет, а остальные под пуховыми одеялами на перинах спят.
— Может и на перинах. Интересно, у этих дикарей есть хоть одна баня? Я еще в Фессалии, как узнал, куда идем, насторожился. Про немытых дарданов пословицу слышал?
— Кто ее не слышал...
Аттий потянулся до хруста в костях.
— Нет, точно завтра на охоту пойду. Ничто меня не остановит.
— На кого хоть? — спросил Север.
— Да мне все равно, кто попадется.
— Заяц выскочит, на него с рогатиной кинешься? — усмехнулся Квинт.
— Зачем? Рогатину вообще не возьму. Я, брат, пострелять люблю. Видал мою игрушку?
— Какую игрушку? — удивился Квинт.
— Что, мои балбесы не растрепали? Меня же весь легион зовет — Аттий-Выбей-Глаз.
— Такое слышал, — кивнул Север, — да только подумал...
— ...да не, — перебил его Марк, — тут смысл в другом. Пошли, покажу.
С Марком Аттием Квинту исключительно повезло. При всей своей показной грозности, командир третьей центурии десятой когорты оказался чуть ли не единственным начальником в легионах Базилла, кто ни разу не плюнул в сторону Севера прозвищем "поганый марианец" или иным подобным.
После того, как воины тарабоста Девнета сложили перед легатом оружие, без боя сдав ему крепость, Базилл оставил в Браддаве римский гарнизон — две центурии и полсотни ауксиллариев. Легионы двинулись дальше, на Скопы, а Квинт, второй центурион гарнизона, застрял здесь, вместе с Марком. Аттий, простой служака, лет на пять старше Севера, не заморачивался сулланской ксенофобией и два центуриона мигом нашли общий язык.
За месяц по дороге на юг проскакали трое гонцов, везших Сулле донесения легата. От них гарнизон, казалось, всеми позабытый, узнавал последние новости о ходе войны. Собственно, к середине декабря войны никакой уже и не было.
Дарданы собрали чуть больше десяти тысяч воинов и рискнули затвориться в каменном кольце стен своей столицы. Среди тарабостов не было согласия. Часть из них еще до подхода римлян предлагала князю Кетрипору покинуть Скопы:
— Это мышеловка, — говорили они, — только не для римлян, а для нас.
Некоторые из них советовали дать сражение в чистом поле, дескать: "силы равны, даже если римлян больше — мы не бабы". Другие предлагали послушаться Веслева и уйти в горы. Впрочем, и среди этих начались раздоры: "уйти в горы" каждый понимал по-своему. Всякий тарабост считал, что защищать нужно именно его гнездо. В конце концов, князь склонился к мнению тех, кто предлагал защищать Скопы. Дарданы решили пересидеть за стенами. Не нашлось никого, кто бы им рассказал, какие города брал Луций Базилл. Так, по мелочи, всего-то два — Рим и Афины.
Легионные машины отстали от армии на несколько дней, обоз с ними застревал буквально на каждом шагу. Когда до города оставалась пара переходов, Базилл вызвал Асдулу, которого держал при себе с тех пор, как тарабост добровольно согласился служить Риму.
— Скажи-ка мне, какое войско могли собрать твои соплеменники.
Асдулу не зря прозвали "Скорым" — решения он принимал быстро и всегда держал нос по ветру. В нынешней ситуации сориентировался мгновенно, и с тех пор всячески старался показать свою полезность. Непривычно было ему, важному тарабосту, лебезить и унижаться, но римляне ведь все равно когда-нибудь уйдут, даже если не все, а противостоящие им, считай, скоро Залмоксиса увидят. Такой шанс в князья угодить, раз в жизни выпадает. Вот и сейчас он недолго губами жевал, прикидывал.
— Десять тысяч могут собрать, пятнадцать — вряд ли.
Базилл кивнул, такая точность его устроила.
— И все здесь сидят?
— Того мне не ведомо, однако, Ратопор всех скликал сюда и, вроде бы, согласились. Разве что, кто-то не успел подойти.
— Понятно. Какие там воины? Много ли доспешных?
Асдула покорно отвечал. Легат внимательно слушал. Потом спросил:
— Ты большой вождь своего племени, Асдула?
— Совсем маленький, мой легат, — ответил тарабост.
— Пока не твой, — хмыкнул Базилл, — хочешь возвыситься, послужив Риму?
— Хочу, господин, — склонил голову Асдула.
— Сделаешь, что прикажу, награда не замедлит.
— Что прикажешь, господин?
В тот же день тарабост беспрепятственно покинул лагерь римлян вместе со всеми своими людьми и ускакал в Скопы.
— Если обманет? — спросил Базилла Гортензий.
— Посажу на кол, по их обычаям, когда доберусь. Он это знает.
— Ты так уверен в успехе, Луций? Что если варваров гораздо больше? Даже те десять тысяч о которох он говорил — серьезная сила.
— Я разбираюсь в людях. Этот ублюдок мать родную продаст. Я его страхом не ломал, за выгоду служить станет.
Все прошло по задуманному. Тарабост без труда проник в город, рассказав басню о том, как он самоотверженно пытался спасти неразумного костоправа, встретившегося с вождем римлян и своей дерзостью возбудившего в том жажду крови. Римляне казнили глупца, и ему, Асдуле Скарасу, не оставалось иного, кроме как бежать, дабы предупредить князя.
— Быстро идут, на пятки мне наступают. Думаю, завтра будут здесь.
Асдула убеждал вождей оставить Скопы, уйти в горы, но при этом утверждал, что римляне равны по силе дарданам.
— Они в поле сильны, а в горах мы их рассеем.
— Если они не превосходят нас числом, а равны по силам, как ты говоришь, почтенный Асдула, — сказал князь, — я вижу больше пользы в том, чтобы защищать Скопы. Не отдадим город на разграбление. Пусть лезут на стены, мы дадим им такой отпор, что запомнится надолго.
Асдула нехотя подчинился большинству, а в условленную ночь его люди составляли половину стражи у ворот. Справиться с остальными, ничего не подозревающими воинами, не составило труда и после полуночи, около третьей стражи по римскому счету, ворота города отворились перед римлянами.
Базилл-Агамемнон, вступил в Скопы к полудню. К этому времени резня на улицах почти сошла на нет. Горстка дарданов, ведомая Ратопором, смогла прорваться из города. Большая часть тарабостов сложила оружие, остальные — свои головы. Скопы горели три дня и превратились в груду головешек.
Допросив пленных, легат восстановил историю нападения на Гераклею. Дромихет, главный виновник, с горсткой своих то ли гетов, то ли даков, один Орк разберет этих варваров, затерялся в горах. На вопрос, сколько у него воинов, пленные тарабосты отвечали, что не меньше двух тысяч. Показания Глабра с их словами не сходились. Трибун уверял, что напавших на авангард варваров было немного и успеха они достигли лишь за счет внезапности, когда же Публий Гарса вступил в бой, фракийцы бросились наутек. Две тысячи не побежали бы от одной когорты. Это не простые коматы-пахари, а опытные головорезы. По всему выходило, что Дромихет ускользнул. Вывел большую часть своих бойцов по западной дороге, да козьими тропами. Где он теперь, откуда ударит? Ищи-свищи.
Тарабосты гнули шеи, косо поглядывая в сторону Асдулы, который ощущал себя чуть ли не богом. Впрочем, ему хватало ума поменьше попадаться на глаза Базиллу. Так, на всякий случай. Легат слово сдержал, провозгласил Асдулу князем дарданов и другом римского народа. Над воротами княжеского буриона Скарас водрузил на копье голову Кетрипора. У нового князя мигом сыскалась тысяча и одна обида на тех, кто еще вчера был равен ему по положению. Асдула упоенно мстил. За обидное слово, косой взгляд — голову долой. Все-все припомнил, любую мелочь. После того, как он выяснил, что легат намерен в Скопах оставить гарнизон, радости у князя поубавилось, но с другой стороны, уйдут римляне — а ну как эти овцы снова волчьи клыки покажут? Нет, пусть уж остаются, так спокойнее.
Базилла резня, которую учинил "друг римского народа", не заботила совершенно. Враг наказан, награбленное возвращено и готовится к отправке в Македонию. Солдаты получили Скопы на три дня, поменьше станут вздыхать, что с Митридата добычи не досталось (по крайней мере, тех золотых гор, которые обещал Сулла. Пленные горячо валили свои грехи на Дромихета и синтов, соседнее фракийское племя. Дромихет бегает, пусть его, легат не собирался за ним гоняться.
"Я предпочитаю заниматься захватом и удержанием крепостей".
Один легион Базилл распределил по ближним крепостям вокруг спаленной столицы варваров, так, чтобы сторожить основные дороги. Нужно перезимовать здесь, а весной вернуться к Сулле, добивать Митридата. Базилл не сомневался в том, что понтийский царь, несмотря на обещания Архелая способствовать заключению мира, еще попьет римской крови. Его надо уничтожить. Впрочем, это решать Сулле.
