Погода нагоняла тоску, добавляя темных красок к мыслям Квинта, и без того мрачным. Центурион стоял на стене, кутаясь в теплый шерстяной плащ, натянув на уши войлочную шапку, выменянную у варваров. В последние дни непрерывно шел дождь со снегом. Промозглая слякоть. Кашель выворачивал наизнанку, солдаты все в соплях, человек десять лежат пластом. Ноги практически все время сырые, Квинт купил у местных кожаные сапоги, но они все равно очень быстро промокали. Не крепость — болото. Весной лягушки заквакают.
Вновь согнул кашель. Где-то в глубине глотки сидит какая-то зараза и никак от нее не избавиться. Север перегнулся через частокол и склюнул противную на вкус кислую слизь.
"Начинаем гнить. Снаружи и изнутри".
Последние дней десять почти ничего не происходило. Даже Злой Фракиец куда-то исчез. Перестали лететь стрелы в спину, фуражиры и разведчики, рыщущие по округе, возвращались в крепость невредимыми. Покой, как в могиле. Может на охоту сходить, развеяться? Ага, давай, вперед. Они там только того и ждут, что римляне расслабятся. Доставят назад вместо кабаньей туши, твою собственную.
"Что я здесь делаю?"
Этот вопрос, еще совсем недавно совершенно невозможный для него, осознанно выбравшего военную стезю, теперь жег мозг каждый день.
Служи, Квинт, исполняй свой долг.
"Да какой долг? Кому я чего должен?"
День и ночь стоит перед глазами картина той бойни в пограничной деревне. Головы, подвязанные к попонам рослых кельтских лошадей. Он всегда отличался впечатлительностью, с раннего детства. Легко мог, к примеру, дорисовать человеческие черты замшелому пню, превратив его в прилегшего отдохнуть козлоногого сатира, чудо лесное. Однако богатое воображение вполне мирно уживалось в нем с холодной головой. Окружающие плохо знали младшего отпрыска семьи Северов. Даже для его собственных родителей было бы откровением узнать, каков внутренний мир их немногословного сдержанного сына. Это внешнее хладнокровие нравилось Серторию и он сразу стал выделять молодого трибуна из компании нацепивших доспехи мальчишек, только вчера оторвавшихся от титьки.
Квинт насмотрелся на смерть и кровь, тем удивительнее было его нынешнее состояние. Впрочем, вовсе не глаза мертвецов мешали ему спокойно спать, а ощущение бессмысленности происходящего. Зачем Республике эти гниющие соломенные крыши, когда мир балансирует на краю пропасти? Север понятия не имел, где сейчас Фимбрия, что он делает, но только круглый дурак в нынешней ситуации не поставил бы на Суллу.
"Консул сместит Суллу".
"Это заблуждение, сын. Даже больше — это ошибка и она может стать роковой!"
Сердце замирает при мысли о том, что же будет дальше. К гадалке не ходить — Сулла со своими закаленными ветеранами высадится в Италии. Гражданская война. А он, Квинт Север, сгниет в этих диких горах.
"Мы предотвратим гражданскую войну".
Бесславный конец глупого самоуверенного мальчишки.
"Что я здесь делаю?"
И все же он продолжал честно и ответственно исполнять свой долг, по привычке, настолько глубоко укоренившейся, что она заменила собой часть сознания, по краю которого, время от времени, все чаще, пробегала мысль:
"Надо бы выбираться отсюда".
Дороги, ведущие к Браддаве, меньше чем за месяц превратились в реки грязи, перемешанной солдатскими калигами, конскими копытами, тележными колесами. Не пройти, не проехать. Перспектива очередной вылазки за пределы стен порождает ропот в солдатских рядах. Наружу никто не хочет, все жмутся поближе к печкам, стонут и ноют. Дисциплина падает. Уже сбежало двое одрисов, ни одного не поймали. Они хоть и не местные, но в здешних горах все равно ориентируются гораздо лучше римлян, которые лишний раз боятся нос высунуть за пределы крепости. А тут еще Злой Фракиец, будь он неладен.
Последний беспокоил Квинта особенно, ибо при каждом его появлении в груди центуриона возникало смутно знакомое ощущение растекающегося по жилам огня. Как тогда, в Адрамиттионе... Север об этом никому не рассказывал, однако пытался поймать варвара с таким рвением, что легионеры по углам шептались:
— Юпитер, защити от этого безумца. Носимся по горам, как угорелые, по уши в говне. Этак к Орку на огонек забежим и не заметим.
— Дался ему этот Злой Фракиец...
— Выслуживается, может?
— Похоже на то. Он же трибуном был, а тут в центурионах прозябает. Кому такое понравится?
Роптали даже те, кто уже успел зауважать командира, а все потому, что солдаты — не дураки. Слышали, чтобы кто-нибудь смог поймать призрака? То-то. А этот ловит...
Ублюдок за месяц отправил к праотцам почти тридцать солдат, по одному в день, выходит. Стрела из кустов — труп. В основном стрелами бьют, двоим горло перерезали. И ведь до сих пор никто его не видел. Любого варвара в пору подозревать. Да те и не пытаются ласково смотреть, глядят исподлобья, хоть всех их на кресты прибивай, начиная от мальчишек. Квинт уже отнимал у одного самодельный лук. Простой, слабосильный, а с десяти шагов в незащищенную спину пустят стрелу, даже без наконечника, заточенный прут, на костре отожжённый, да с оперением, держащимся на соплях — мало не покажется. Радуйся, Перевозчик.
Гоняясь за Злым Фракийцем, Квинт старался не обижать селян, не провоцировать. Сложно было добывать продовольствие. Коматы при виде обчищаемых амбаров, не скрывали ненависти. Квинт и здесь пытался действовать, как можно мягче. Не помогало. Даже пузатые беременные бабы волчицами смотрели.
"Глядят волчицы на волчицу. Ждут, у которой первой начнут зубы сыпаться", — скалился Марк Аттий, командир третьей центурии. Только у него одного, похоже, осталось настроение шутки шутить. Правда, они с каждым днем все злее. Утренние построения Аттий начинал с одной и той же фразы в небольших вариациях:
— Здорово, лешаки! Сколько мха на ногах за ночь наросло? Как там у тебя, Нумерий, конец еще не сгнил? Когда отвалится, скажи. Я его в местной бормотухе замариную и потом своей бабе в Клузии покажу. Она такого длинного отродясь не видела.
— Так это, что же, командир? — прозвучал голос из второй шеренги, — у тебя короче что ли?
Несколько смелых дураков прыснули, большинство сдержалось, кривясь и таращась на собственные грязные, синие от холода пальцы, торчащие из калиг.
Аттий свирепо посмотрел на смешливых и с расстановкой произнес:
— Короче. Но толще. Потому, весельчаки, разрабатывайте пока дыру себе.
— Может тебе бабу, командир? — плаксивым голосом притворно простонал солдат с другого края, — ты скажи, мы мигом найдем! До Клузия когда еще доберешься?
— У меня в каждой деревне Клузий! — осклабился центурион.
Ни ему, ни солдатам жениться до окончания службы не позволялось. Впрочем, никому не запрещалось заводить подружек без обязательств. Не в походе, конечно.
— Эх... — завистливо вздохнул еще один легионер, стоявший в первой шеренге, и почесал в паху.
Аттий, начальник гарнизона Браддавы, обвел взглядом солдат.
— Доложить!
Из строя выскочил опцион.
— Третья центурия. По списку семьдесят три человека, больных шестеро, за ночь умер один, в караулах десять.
Шагнул вперед Барбат.
— Шестая центурия. По списку семьдесят шесть человек, больных четверо, в караулах десять.
Следом отчитался опцион, временно исполнявший обязанности командира ауксиллариев-фракийцев, коих в гарнизоне Браддавы числилось около пятидесяти человек. Теперь уже меньше, чем в начале, спасибо Злому Фракийцу.
— Жалобы есть? — спросил Аттий.
— Холодно! Ноги мерзнут!
— А у меня хер вообще в прыщ превратился и льдом покрывается!
Легионеры захохотали, даже Север, стоявший позади Аттия, не сдержался. Командир гарнизона тоже растянул, улыбку до ушей и скомандовал:
— Все, кому холодно, три шага вперед!
Из строя неуверенно вышли восемь человек.
— Ноги не беда! Вот хер отморозить — страшно. Задвинь соседу и согреешься! А крайние в кольцо замкнутся! Ну, чего застыли? Выполнять!
— Так это... командир... у нас-то все нормально с ентим делом, — заскулила мерзлота, — мы по бабской части...
— Нормально? Значит, мужеложцев поганых среди вас нет?
— Так точно!
— Ну, тогда разойтись!
Это здесь только что двести человек стояло? И куда все делись?
— Не, Квинт, — скорчил страдальческую рожу Аттий, когда во дворе крепости они остались вдвоем, — я так больше не могу. Или на охоту, или...
Центурион повращал глазами, пожевал губами, но фразы не закончил.
— Короче, на охоту. Завтра же. Если никого не убью, своих ведь начну резать!
— Фракийцы там шныряют, — напомнил Север.
— Да какие фракийцы? Все давно по норам, по берлогам завалились, как медведи.
— Десять дней всего про Злого ничего не слышно, а ты уже расслабился. Он того и ждет.
— Да и насрать! Я тут скоро в мухомор превращусь. Со мной пойдешь?
— Знаешь ведь, что не пойду. Запрещено. На кого крепость оставим? Базилл узнает, головы снимет.
