Ливия коснулась рукой воды в бассейне. Холодно, брр. Раздевшись, она взяла из рук рабыни полотенце и, небрежно набросив его на плечо, прошла в кальдарий. Несколько пар глаз завистливо прошлись по ее совершенной фигуре. Шепоток за спиной:
— Это кто такая?
— Ливия, купчиха. Содержит инсулу у Эсквилинских ворот.
Всегда найдется в женском обществе та, кто знает все про всех. Вроде бы четыреста тысяч человек живет в Городе, а попробуй-ка скрыться от сплетен и бабских пересудов. Сейчас все косточки перемоют, еще вспотеть Ливия не успеет.
— У Эсквилинских ворот, а сюда пришла? Далековато.
— Часто сюда ходит, не первый раз ее тут вижу.
— Потому и ходит, что место здесь пристойное, а про Ливию говорят, что она весьма целомудренна.
— Целомудренна? По виду не скажешь, — голос скрипнул неприязнью, — уж больно ухожена.
— Да кто бы говорил, Марсия, ты сама-то сколько на мази и духи тратишь? На эти деньги можно каждый день званый обед устраивать!
— Ухожена. Ни волоска на теле...
— Она лысая, что ли? — чей-то смешок, — в парике?
— Я про другое.
— Верно-верно. "Волчица", как пить дать. Из дорогих гречанок.
— Какие гречанки? Римлянка она, говорят же тебе. Многие ее знают.
— А я слышала, она этим летом овдовела. Муж в море потонул.
— Какой ужас! — одна из женщин прикрыла рот ладонью.
— Вот бедняжка! — неискренне всплеснула руками другая.
— Ничего, — вновь скрипучий голос, — с такой задницей себе еще десяток найдет. Может, ваши мужья к ней и сбегутся...
— Ну, хватит! Раскудахтались...
Звучный голос, немного низкий, выдавал женщину средних лет. Его обладательницей могла бы оказаться сорокалетняя домна, привыкшая самостоятельно вести дела, командовать рабами и клиентами. Тем не менее, к прозвучавшим ноткам не подходил эпитет — "властные". Нет, помимо твердости здесь угадывалась и приятная мелодичность, свойственная женщине благородной. Впрочем, это не отменяло тот факт, что многие из благородных дам иной раз вели себя хуже крикливых купчих.
Аврелия Котта такой не была. Дочь консуляра, жена бывшего претора, она славилась, как примерно-добродетельная мать семейства, известная умом, образованностью и манерами. Но, конечно, при первой встрече обращали внимание вовсе не на эти достоинства. Аврелия отличалась броской красотой, которая к тридцати четырем годам, после рождения троих детей, не только не потускнела, но расцвела.
Аврелия поднялась с ложа, на котором ее спину разминала рабыня и холодно, но без тех презрительных ноток, которыми сплетницы пропитали воздух раздевальни, произнесла:
— Не судите всех по себе.
С этими словами она проследовала в кальдарий за Ливией. Ее обсуждать никто не решился — есть женщины, к которым никакая грязь не липнет.
В кальдарии очень легко забыть, что на улице зима. Большую часть помещения занимала ванна, в которую могли залезть сразу десять человек. От горячей воды валил пар, скрывавший очертания комнаты. Из одной стены под напором била струя воды, менее горячей, чем в ванне.
Ливия, раскрасневшаяся, расслабленная, блаженствовала, сидя на ступеньках, ведущих в воду. Рабыня Хлоя массировала ей плечи. Когда появилась Аврелия, Ливия приветливо поинтересовалась:
— Прошу прощения, домна, ты ведь замужем за Гаем Цезарем, который был претором пять лет назад?
— Да, — ответила Аврелия, — почему это тебя интересует?
— Я как-то видела твоих девочек, еще не зная, из какой они семьи. Они восхитили меня своей красотой. Теперь понимаю, что обе удались в мать. Боги очень щедры к тебе, Аврелия Котта.
— Благодарю за добрые слова, — улыбнулась Аврелия, — еще бы девчонки отличались послушанием...
— Кто слушает матерей в пятнадцать-шестнадцать лет?
— Старшая сама уже мать, три года замужем.
Ливия не удивилась. Тут, скорее, стоило удивляться, что младшую до сих пор не сбыли с рук. Она вдруг засмеялась.
— Прости меня, трещу о детях, а сама даже не представилась. Меня зовут Ливия.
— Ты, случайно, не из Ливиев Друзов? — вежливо поинтересовалась Аврелия.
— Нет, моего покойного отца звали Марком Ливием Дентером.
— Никогда не слышала это имя. А о тебе, немного приходилось. Там, — Аврелия кивнула в сторону двери в тепидарий, — тебя бурно обсуждают.
— Вот как? Подозреваю, слово "волчица" прозвучало хотя бы раз.
— Ты недалека от истины, — уклончиво сказала Аврелия, — не каждая женщина способна спокойно терпеть рядом с собой более красивую. У тебя нет детей?
— Нет.
— Заметно. Ты не юная девочка и боги одарили тебя фигурой, которой можно только позавидовать. Моя старшая дочь гораздо моложе тебя, но после тяжелых родов очень долго приходила в себя. Подурнела, муж охладел. Теперь нередко плачет. Дети забирают красоту матерей, а ты ее сохранила.
Ливия покачала головой.
— Поверь, в этом нет счастья.
Аврелия помолчала немного, глядя собеседнице прямо в глаза и согласно кивнула.
— Да. И мне понятно, почему ты завела разговор о детях. Но, все-таки, очень многие завидуют тебе. Я слышала, ты успешна и свободна. Сама ведешь дела.
Ливия вздохнула.
— И в этом тоже кроется немилость богов.
— Значит, ты действительно недавно потеряла мужа, как говорят?
— Он погиб в море. А мне оставил кучу долгов.
— Искренне соболезную. Большие суммы?
— Приличные. Конечно, я все смогу отдать, но, если дела пойдут плохо, мне придется продать инсулу. Окажусь на улице, совсем одна, без денег.
— Ты молода и очень красива, — сказала Аврелия, — легко выйдешь замуж.
— Замуж? — скептически хмыкнула Ливия, — я не девчонка, чтобы жить иллюзиями.
Аврелия смотрела на нее и думала:
"Она права, кому нужна жена без приданого? Она немногим моложе меня, но до сих пор бездетна. Однако вряд ли найдется мужчина, который не пожелал бы видеть ее на своем ложе".
После недолгого молчания Ливия сказала:
— Не хочу в Сатурналии об этом думать. Лучше о приятном. Ты, кажется, упомянула, что у тебя уже есть внук? Сколько ему? Три?
— Два с небольшим.
— Наверное, уже смешно лопочет?
Аврелия улыбнулась.
— Да. Оставались бы дети всегда такими маленькими.
Они говорили еще долго. Устав сидеть в кальдарии, вышли в раздевальню и там продолжили беседу, не обращая внимания на любопытные взгляды. Ливия, казалось, могла часами слушать истории о детях, а ее собеседнице было, что рассказать. Вместе они смеялись, когда Аврелия вспоминала проделки своих малышей, давно уже выросших и разлетающихся из родительского гнезда. Вместе вздыхали, печалясь судьбе молодого Гая, младшего из детей Аврелии, которого Цинна, не оставив семейству Цезарей выбора, прочит на должность фламина Юпитера. Все закончилось обоюдным приглашением в гости и обе женщины покинули бани Вокония с уверенностью, что каждая из них приобрела в лице другой подругу, родственную душу.
На выходе Ливию поджидал Помпей. Он не стал тянуть кота за яйца и сразу же ринулся в бой:
— Здравствуй, красивая. Прости мне мою настойчивость, но ты назвала меня по имени, а я все никак не могу припомнить, где же мы встречались?
Ливия улыбнулась.
— Кто не знает Гнея Помпея? Видела тебя несколько раз на Форуме.
— Вот как? Странно, что я не заметил тебя. Как можно не заметить богиню?
— К чему этот высокопарный слог?
— Почему нет, если он отражает истину? Но, прошу тебя, скажи, как тебя зовут?
Смеющиеся глаза женщины превратились в щелки: через разрывы облаков пробился луч солнца, по-зимнему холодного, но от того не менее ослепительного.
— Кто же называет свое имя первому встречному? Это знание должно быть заслужено.
— Мы же не в Галлии!
— Верно, — Ливия повернулась боком, собираясь уходить, взмахнула рукой, — прощай, Гней Помпей.
— Постой! — Помпей попытался схватить ее за край лазоревой столы, но в грудь ему уперлась ладонь невозмутимого раба-сирийца, словно из-под земли выпрыгнувшего.
— Подожди, скажи, хотя бы, где ты живешь?
— В Субуре! — донес ветер приглушенный смешок.
Ливия, сопровождаемая Хлоей и сирийцем, скрылась, растворилась в нарядной толпе. Помпей стоял, как столб, глядя ей вслед.
— Ищи иголку в Субуре, — пробормотал он себе под нос, покосился на вывеску Вокония и просветлел лицом, — кто найдет, того и будет!
Браддава. ЗимаЛес уснул, затих. Смолкли птичьи голоса и треск оленьих рогов. Всех звуков теперь — завывание ветра да сдавленный кашель часового на башне.
Со всех сторон открывался один и то же унылый вид: грязно-бурые склоны с нерастаявшими снежными островками в тени стен. Вдали, на расстоянии трех полетов стрелы крепость кольцом охватывал черный лес. Снег пытался укрыть землю плотным ковром уже не один раз, но ему не хватало сил и он, с ночи заявив о своих правах, к полудню сдавался и исчезал. Зиме никак не удавалось столкнуть с трона осень, но попыток она не прекращала, вот и сейчас в промозглом воздухе неспешно пропархивали невесомые хлопья.
