пароли и перлюстрирует всю электронную переписку, все облачные хранения, дешифрует любую скрытую запись, сделает анализ телефонных звонков, маршрутных схем навигаторов… Медленный при первой итерации он с наработанным кэшэм дальше будет работать быстрее.
— Ну так понимаю — поиск ограничен 2020 годом.
— Да это барьер. Все что было оцифровано на тот момент.
Черников проводил Эвелину, и вдруг почувствовал, что не хочет сейчас оставаться здесь — в «зателевизионном» пространстве. Уж слишком обостренно обозначилась его одиночество. Он снова на мгновение оказался в раздумьях — направо — налево — куда ему, да, податься в 2000 или в 1976. Он свернул к черно-белому телевизору.
Он смотрел на приклеенные листочки с надписями-датами сделанными фломастером. Выбрал телевизор за 25 января. Пустая квартира, полдень. Черников расхаживал по квартире Семенчука (он еще живой на работе), потом в прихожей слегка приоткрыв дверь, прислушался к тишине коридора, и, наконец, вышел, спокойно спускался вниз.
Он действительно здесь не был давно. Там позади (а в каком-то смысле и впереди — и поэтому в этом не было никакого смысла) остались такие события: его знакомство с Панышевым и Ириной Вайц, арест и потом большое Колумбовско-Магеланово путешествие в зазеркалье, встреча с «андроидшей» Ганской, наконец, его сказочное омоложение. И теперь он снова, оказался здесь в январе 1976.
Снег скрипел под ногами. Улица жила своей обыденной жизнью. Много-немного людей, автомобильный звучащий, гремящий, дымящий антиквариат: совсем редко «Жигули-копейка», и черные, белые новые «Волги», чаще самосвалы грузовики с утепленными ватниками капотами…
Он зашел согреться в блинную, и сначала спонтанно встал в очередь, а потом уже очарованный ли этим местечковым уютом продолжал подвигаться к окошку с раздачей. А все было, так как только могло — и в блинной было относительно чистенько, хотя и натоптано и мокро от подтаявшего снега на обуви. Он ел эти вкусные, сладкие тонкие блинчики со сметанной, чаевничал из граненого стакана, смотрел на подружек-студенток (в 2000 им будет лет сорок пять, в 2020 — пенсионерки со стажем).
Черников оказывается легко снял квартиру в пригороде. Выйдя из автобуса, он зашел в семейное общежитие и на проходной ему посоветовали обратиться к одной хозяйке, имевшей дом на земле. Пенсионерка учительница обычно сдавала комнату студентам, но последние двое уехали на каникулы с перспективой получить в следующем семестре общежитие.
Удобства были на улице. Черников уже хотел немедленно вернуться в Кишинев, но решил проверить себя на выживание.
Он заснул только под утро, ворочался на железной кровати, на железных пружинах (кровать скрипела, была с большим прогибом посередине). Он спал в одежде, пока брезгуя выданным бельем, еще полностью приоткрыл форточку — провентилировать помещение. В комнате было холодно, стыло, а он лежал без одеяла. Эвелина когда-то объясняла, что его организм при необходимости может понизить значительно температуру вплоть до анабиоза.
Он проснулся утром и все-таки прикрыл форточку, сходил «до ветра» в каменный сарайчик типа сортир. Сделал небольшую разминку возле сарая с дровами. Валялись топор и чурки. Он никогда раньше не рубил дрова и сейчас, наверное, через свой вживленный (квантовый биокомпьютер?) вызвал образ-инструкцию рубки дров. Он подступался и так и эдак, обучаясь вживе, но когда показалась хозяйка, включил (включилась?) автоматика — и он замахал топором так споро и ловко (а между тем, не контролируя наперед алгоритм движений, а чувствуя только эти сторонние вздрыги своих конечностей). «Быстрое нейронное обучение» — об этом тоже предупреждала Ганская. — Если не хочешь превратиться в робота, старайся только при крайней необходимости вползать в этот режим».
Пожилая женщина (ей было под шестьдесят) сначала настороженно отнеслась к инициативе жильца. Но он, порубив несколько чурок, сложил дрова аккуратно стопкой, ничего не говорил, только, как бы пояснял, что это он сделал утреннюю зарядку.
«Нет, надо сваливать, лучше к себе в Кишинев». Черников стоял на автобусной остановке, и потом ехал, как-то втиснувшись, в переполненный «Лаз», и не видел где едет, куда — стекла были подморожены в изморози с небольшими процарапанными чьим-то пальцем прорубями-окошками.
Он ехал в автобусе с закрытыми глазами, не за кого не держась, кругом его плотно обжимала людская масса.
«Заплатил за месяц вперед, надо продержаться, оставил у хозяйки паспортные данные, исчезну — начнет искать через милицию. И вообще — быстро раскис. Но куда мне сейчас? Где-то позавтракать, а потом?»
Кондуктор так и не пробрался к ним в середину салона, на остановках забегал то в переднюю дверь, то в заднюю. В центре у рынка автобус, наконец, опустел. Черников вышел тоже. Он не спешит на работу.
Одиночество в зимнем городе.
Он позавтракал в той же блинной, улыбнулся краснощекой раздатчице-девушке, потом посетил местный музей. Был первым и единственным посетителем. Он почувствовал, как легко все запоминает: все фотографии, все этикетки, как будто после апгрейда установили новую память. Смотрительница лет сорока пяти ходила за ним из зала в зал, а он задержался, завис у витрины с кинжалом из дамасской стали.
Музей постепенно наполнялся людьми. Черников боковым зрением (как будто он в постоянной готовности отслеживал все изменения) увидел Ирину Вайц.
«Зачем она здесь? Неужели существуют силовые нити судьбы, которые объективны? И я все равно должен был встретиться с ней? Она иронично под Штирлица (сериал прошел два года назад) во глубине Сибири назначает встречу своим контактам в музее?»
Черников поперхнулся смешком. Ирина подошла совсем близко к витрине. Она была совсем такой же, какой будет через полгода при его аресте. Тот же нежный и строгий овал лица, средний рост, юбка макси, деловой пиджак. Он вдруг, чтоб окончательно ее опознать захотел услышать ее голос и поэтому первым заговорил сам:
— Это очень редкий кинжал.
— Ну да, здесь написано, что он из дамасской стали. — сказала она.
— Он из дамасской стали, но сделан по сварной технологии. Оружейники сталкивались с дилеммой «прочность или пластичность». Чем больше содержание углерода в стали, тем тверже и острее будет лезвие изготовленного из него клинка, но одновременно с этим возрастает и его хрупкость. Чем меньше содержание углерода в стали — тем лучше клинок будет сопротивляться ударным нагрузкам, но он будет хуже резать. Однако существовали особенные клинки, которые обладали, казалось бы, несовместимыми свойствами: и твердостью, и пластичностью. Клинки можно было довольно сильно согнуть. При этом они не ломались, а при снятии нагрузки восстанавливали свою форму. Внешне от обычных клинков они отличались узором на клинке. Но этот узор не был искусственно нанесен на поверхность клинка, а был одним внешних признаков стали, из которой он был изготовлен. — Черников говорил, нес
