И совершенно понятно, почему арендаторы передвигались только в сопровождении большой охраны, в основном – тех же нанятых ими казаков. Нельзя не отметить, что позиция верхушки общины, в которую входили раввины, была проарендаторской и враждебной к местному населению. Уже к тому времени евреи были окружены морем ненависти. И не они одни: униатов ненавидели как бы не сильнее, да и к католикам отношение было далеким от христианских заповедей.
На Правобережье то вспыхивали, то затухали «погашенные» карателями очаги восстания. Самый крупный возглавили Нестор Бардаченко и Солома. Для их разгрома пришлось привлечь коронные части, настолько много оказалось восставших. Возглавил карателей сам новый коронный гетман, Николай Потоцкий. Все районы, охваченные этим восстанием, были «украшены» посаженными на кол или повешенными крестьянами. «Кара над несколькими, а страх – для всех», – заявил магнат-каратель.
Запылало и Левобережье – там восставших возглавил отказавшийся уходить в Азов казачий полковник Скидан. Имения панов на Полтавщине и Черниговщине горели ярким пламенем. Именно туда, в свои новые владения, направлялся Ярема, как называли здесь Иеремию, да вынужден был притормозить. Обнаружилась большая опасность, чем восставшие хлопы.
Появление в степи большой армии не могло пройти мимо внимания польского командования. Не случайно коронное кварцяное войско[2] размещалось именно здесь. Толстяк Николай Потоцкий не один год прослужил при действительно талантливом военачальнике, Конецпольском, опасность почуял быстро и реагировал на нее правильно. Сначала к нему доставили двух ногаев, сумевших вырваться из калмыкско-черкесско-казацкого бредня. Впрочем, черкесов эти беглецы не видели и о них не знали, однако и рассказа о появлении в пограничье большого войска, пришедшего с востока, хватило, чтобы встревожить такого опытного командира. Вскоре сведения ногаев дополнили продавшиеся панам запорожцы. Они подтвердили появление в степи калмыков и донесли о шедших с донцами черкесах. Пан Николай поначалу решил, что это черкасы, как часто тогда называли запорожцев, однако успокаиваться по тому поводу не стал, забил тревогу.
Варшава отозвалась на его сигналы об опасности неадекватно. Король ничем помочь не мог, польская шляхта из своего золотого сна возвращаться в неприятную реальность не желала. Кого интересуют какие-то там азиатские орды на какой-то там Украине, когда вокруг бьет ключом веселая столичная жизнь? Выбить их из этого состояния можно было только грубой силой.
– Увеличить коронную армию для отпора врагам? А не хотите ли вы помочь королю в ограничении наших вольностей? Не позволям!
Куда оперативнее отреагировала шляхта местная. При всей своей дурости она нарастание опасностей для собственной опоры организма при сидении ощущала. Уметь твердо держать саблю в руке здесь было по-прежнему жизненной необходимостью. На призыв авторитетного воеводы откликнулись многие. Подавляющее большинство шляхты имело местные корни, многие продолжали исповедовать веру предков – православие. Что не помешало им встать в общий строй против казацко-татарской опасности. В русских воеводствах юга по призыву их воевод срочно собрались сеймики и объявили местное Посполитое Рушение, которое здесь, на окраине, еще не превратилось в пустой звук, как в метрополии.
Потоцкий срочно стал собирать войско для отпора предполагавшемуся вторжению. По просохшим после весенней распутицы дорогам запылили отряды ярко одетых всадников в доспехах. Большей частью – небольшие, почти все с обозами и прислугой, по числу превышающими количество бойцов, которых они сопровождали. Многие восседали на породистых конях и могли похвалиться дорогим оружием. Магнаты, такие, как Ярема Вишневецкий или Станислав Конецпольский, приходили с небольшими частными армиями. Это к середине мая дало возможность собрать немалое число воинов в дополнение к силам, имевшимся в распоряжении Потоцкого.
Ведь кварцяного войска у коронного гетмана было сейчас всего двенадцать тысяч пехоты (несколько тысяч было переброшено в Смоленск и другие пограничные с Россией крепости из-за сосредоточения там русских войск), две с половиной тысячи гусар, красы и гордости Речи Посполитой, и три тысячи «казаков», то есть облегченной панцирной шляхетской конницы. Подошли, не слишком спеша при этом, к польской армии и три тысячи настоящих казаков, реестровцев. Из шести, что были признаны по ордонансу на сейме в январе. Хотя пехота называлась венгерской и немецкой, а конница рейтарами, драгунами, гусарами, львиную польского войска долю составляли местные уроженцы. Собственно поляков здесь было совсем мало – в основном в гусарии.
Тысяч двадцать пять шляхетского войска присоединились к кварцяному, встав под знамена коронного гетмана. Конечно, боеспособной там была половина, а с шляхтой пришел огромный обоз, резко ограничивший скорость передвижения польской армии, но коронный гетман успокоился:
«Дикари-калмыки, много раз мной битое казацкое быдло, даже в большом числе… разве это серьезные враги? Эх, дал бы господь возможность ополчиться против осман… так эти варшавские павлины, пся крев, уперлись, дальше своего короткого носа видеть не желают!»
По европейским меркам – армия значительная и, безусловно, сильная. Разве что артиллерии у поляков было маловато да обоз слишком велик. Гетман, уже участвовавший в подавлении не одного казацкого восстания, рассчитывал справиться и с казацко-татарским войском. «Бил их по отдельности, побью и разом!» – заявил он своему окружению. Наличие среди врагов еще и каких-то дикарей-калмыков его не смущало ни в малейшей степени. Польское войско медленно двигалось на юг, постепенно увеличиваясь в размерах за счет постоянно присоединявшихся к нему новых отрядов шляхты.
Тягомотина и нервотреп
Азов, травень 7147 года от с. м. (май – начало июня 1638 года от Р. Х.)
Изгнание целого народа с родных земель до сих пор весьма терзало совесть Аркадия. И хоть и уговаривал он себя, мол, иногда приходится выбирать не между добром и злом, а между злом разного размера, нет-нет да и начинал он рефлексировать в лучших традициях российской интеллигенции. Хорошо еще особо самоедством заниматься работа не позволяла. В этот раз ее было особенно много, и проблем, связанных с ней, вылезло с избытком.
Во-первых, ракет предстояло делать существенно больше, чем раньше, а переход от мелкосерийного производства к серийному немедленно выявил неготовность многих задействованных в процессе к такому скачку. Неприятности посыпались одна за другой. Сделать на коленке несколько штук и начать серийный выпуск – правы одесситы – оказалось ДВУМЯ БОЛЬШИМИ РАЗНИЦАМИ.
