Атаманы и сами понимали невыгодность союза с казаками для многих мурз. Поэтому татар в бою использовать не только не планировали, а даже к полю боя их подпускать не собирались. Чтобы не вводить в искушение. Оставалось надеяться, что крайне заинтересованный в союзе хан сможет удержать своих подданных в рамках договоренностей.
Москва атаку на поляков одобрила, хоть князь и усомнился, что казакам удастся одолеть такого сильного врага. В этом году Россия участвовать в боевых действиях пока не планировала. Правительство предпочло сначала посмотреть, чем закончится битва казацкой и польской армий. Но на всякий случай полки западного строя, дворянскую конницу, несколько позже и стрельцов, князь Борис обещал выдвинуть к границе Великого княжества Литовского. Блокируя таким образом возможность помощи полякам от литовцев.
Спросил князь и о предсказании погоды:
– Точно ли будет в сем году засуха?
Станица, прибывшая в Москву прошлой поздней осенью, предупредила о грядущих лютых морозах и засухе летом. Холода грянули действительно нешуточные, теперь был основательный повод тревожиться за урожай.
– Все в руке господней! – отвечал Потап князю. – Однако да, есть такая опасность. И к сильным морозам в следующую зиму лучше бы приготовиться заранее.
Глава Посольского (и Стрелецкого, и…) приказа информацию к сведению принял, станице лишний раз милость выказал.
Но, как ни надо было спешить Аркадию, оставить ракеты недоделанными или смириться с их сомнительным качеством он не мог. Поэтому продолжал стоять над многогрешными душами кузнецов, пороховщиков, сборщиков, понукая их к исполнению работ только на «отлично». Здорово ему в этом помог друг, Срачкороб, чье знаменитое чувство юмора начало опять просыпаться на страх всем лодырям и неумехам. Стать объектом его шуток? Да лучше к медведю в берлогу с голыми руками залезть!
Противостояние
Лагерь возле побережья Ак-дениз (Мраморного моря), 22 муххарама, 1048 года хиджры (5 июня 1638 года)
– …нашел его с трудом. Очень сильно Истамбул пострадал, половина города сгорела, не меньше. От наших казарм один пепел остался, теперь выжившие воины Аллаха в Еникале расположились, крепость уцелела.
– И как он тебя встретил? – поинтересовался новый великий визирь Зуграджи-паша, не так давно возглавлявший оджак.
Стоявший перед всей верхушкой армии оджака и новоизбранным султаном Исламом, янычар чуть замешкался с ответом. Молодой, с еще скудной бородой, не успевший обзавестись дорогим трофейным оружием и роскошной одеждой, в которой пристало появляться перед глазами светоча Вселенной падишаха. Стоял он, разумеется, вполне свободно, тянуться, как гяуры в своих новомодных войсках, янычары не могли в принципе. Больше всего ему хотелось сейчас побыстрее отсюда выйти. Вздохнув, янычар ответил:
– Настороженно. Удивился, когда увидел. Прав был чорбаджи[3], когда предупреждал об осторожности. Уж не знаю как, но всех янычар, что выжили при пожаре Истамбула или пришли из Буды, убедили, что новым султаном должен быть сумасшедший Мустафа, да продлятся годы его. Хотя все знают – управлять страной он не может. О вас, великий и непобедимый, – янычар упал ничком на ковры в султанском шатре и закончил фразу, уткнувшись в его ворс, – и слушать не хотят. Готов понести наказание за такие дерзкие слова.
– Не за что тебя наказывать, воин. Ты выполнял волю пославших тебя командиров и слова передаешь чужие, о которых нам надо знать! – милостиво ответил ему Гирей. Правда, даже в неверном свете масляных светильников было видно, что ответ его не порадовал. – Можешь встать на ноги и продолжить рассказ. Мы не гневаемся на тебя.
Янычар быстро выполнил приказ султана и продолжил рассказ:
– О, повелитель мира, я честно рассказал своему бывшему другу, что весь оджак, все вышедшее в поход с прежним султаном войско, единодушно поддержало выполнение его воли: избрание вас падишах, халифом и султаном. Но он, порождение рака и собаки, осмелился лить на вас слова хулы, повторить которые мои уста не способны!
Янычар опять бухнулся лицом в ковер. Храбрец, как и большинство янычар, он сейчас трусил, как никогда в своей короткой жизни. Знал – случалось, султаны отправляли на казнь и за меньшие дерзости.
– Прекрати падать на ковер! – прорезалась в голосе Гирея нотка недовольства. Не успевший обжиться в новом, сверхвысоком ранге, он прекрасно понимал чувства разведчика, вынужденного докладывать ТАКОЕ самому султану. – Мы уже высказались, что на тебя не гневаемся. Продолжай.
– Объявленный в Румелии султаном Мустафа, как все там говорят, ничем не правит. Сидит в своем дворце у окна на Белое море и бросает в воду золотые монеты, думая, что кормит рыб чем-то особо вкусным. Правят, так мне сказали, Еэн-паша, бывший бейлербей Румелии, объявивший себя великим визирем и каймакамом Стамбула Мусса-паша. Он как был каймакамом, так и остался, только еще и должность сердара (главнокомандующего) себе присвоил. Большая часть янычар, будто заколдованные, им верны. И… – янычар помялся, собираясь с духом, – они готовы воевать с нами.
– Ты не опасался, что он тебя попытается схватить и выдать своим командирам, порождениям нечистого животного в человеческом облике? – вступил в разговор новый великий визирь, даже не испросив на это разрешение у султана. Несколько зорких глаз в шатре заметили при этом тень неудовольствия, мелькнувшую на полном султанском лице.
– О нет! – без раздумий и сомнений ответил воин. – Мы ведь в аджеми оглан[4] из одного села попали, всю учебу рядом спали и ели из одного котла, в поход на бунтовавших арабов вместе ходили. Не мог он так поступить!
Султан и визири улыбнулись наивной горячности молодого человека. О способности человека, вроде бы самого храброго и верного, к предательству, причем коварнейшему и подлейшему, они знали не понаслышке.
– Так возвращаться к границе, которую он призван охранять, Еэн-паша не собирается? Никто о таком не говорил?
– Нет, повелитель! Наоборот, войска к проливу подтягиваются, появилось много татарской конницы, буджакская орда пришла, ходят там слухи, что они в Добруджу перекочевали, там теперь живут. А узурпаторам трона за разрешение поселиться на тех землях они обязались служить. В городе много гяуров из окрестностей появилось, с жалобами на бесчинства ногаев, но Еэн-паша и Мусса-паша ничего для наказания грабителей, убийц и похитителей людей не делают. А тут еще по Румелии пошли отряды ростовщиков, собирающие особый военный налог, отбирают у людей последнее. Если нечего отбирать, хватают и увозят детей. Стон и плач по всей Румелии стоит. Они ведь заплатили недавно покойному султану, урожай еще не вызрел, очень плохо местным райя приходится.
