Он с грустью посмотрел на понурое лицо сына. Ростислава было жалко. Четыре сына у него, Мстислава, и все четверо до сих пор своих уделов не имеют, хотя даже младшему из них, Андрею, уже двадцать пять годков этой зимой исполнится. Рязанское княжество и впрямь выходом было бы, но и то, что предлагал Ростислав, ни в какие ворота не лезло. Мягче надобно, тоньше. К тому же пока многое неясно было – сколько сил у младшего Ингваря, решится ли он вообще на войну со своим двухродным стрыем[6]. А главное – будет ли просить помощи у соседей? А если будет, то у каких? С одной стороны, в Чернигове прямая его родня сидит – туда ему дорога. С другой – уж много больно там безудельных князей или на такой вотчине сидящих, что лучше ее и не было бы вовсе. Придется делиться. И хорошо делиться.
У суздальских соседей своей земли в избытке, но захотят они подсобить меньшому Ингварю? Константин миролюбив, тих и робок. Юрий, как воевода, одной гривны не стоит. Разве что Ярослав… Словом, вопросов было много, пожалуй, даже слишком много. Но главное – не было ни одного ответа, так что рассуждать обо всем этом можно хоть до бесконечности – все равно без толку.
И Мстислав Романович протяжно вздохнул, тем не менее подтвердил свое окончательное решение, которое в последние годы все чаще и чаще срывалось с его губ:
– Обождем малость. Тут горячку пороть – себе дороже выйдет, – и как бы в свое оправдание добавил: – Вон черниговцы, хоть и родичи, а сидят тихо, выжидают. И нам сидеть надобно.
Киевский князь, как умудренный опытом человек – как-никак седьмой десяток давно разменял, говорил разумно, взвешенно и толково. Все в его словах было правдой, кроме одного – у князей черниговских все было далеко не так спокойно, как ему думалось. И там вот уже который день судили и рядили – как быть дальше.
С одной стороны – такие же Святославовичи на Рязани, свой род, да к тому же женка одного из убиенных под Исадами князей – Кир-Михаила – меньшая дочь недавно умершего Всеволода Чермного. Его брату Глебу Святославовичу, который ныне на черниговском столе сидит, племянницей родной доводится. А самое главное – уже больно много их – без уделов – собралось ныне в княжестве. У усопшего Чермного – двое сынов, вовсе никуда не пристроенных толком, у самого Глеба сын такой же, да и у младших братьев черниговского князя потомство будь здоров. Одни Мстиславовичи чего стоят – Дмитрий, Андрей, Иван, Гавриил. Куда их всех девать?
Трещит Черниговское княжество по швам от такого обилия. Трещит и лопается, как куриное яйцо. И вылупляются из него все новые и новые уделы – то в Новгороде-Северском князь свою независимость провозгласит, то в Курске. Последние же годы и вовсе беда: один за другим города отпочковываются – Вщиж, Трубчевск, Рыльск, Путивль, Карачев, Козельск… А как иначе? Каждому из потомства долю надобно, да не сельцо какое-то захудалое, а град, хоть и небольшой.
Потому и разгорелась пря нешуточная. Повсюду щитами бряцают, мечами звенят. У наследников неимущих глаза как яхонты горят – подсобить немедля надо меньшому Ингварю, чтоб справедливость на Рязани восторжествовала!
А с другой стороны посмотреть – как подсобить, когда он за помощью не шлет? Самозванно-то идти негоже.
Опять же неведомо, о чем там суздальцы думают. Они-то хоть и Мономашичи, но в еще большем родстве с покойным Ингварем были, чье потомство одно только и уцелело. А главное – что скажет Мстислав Удатный, который всем родня – и убийцам и убиенным.
И как ни горячились молодые черниговские княжичи, у которых кроме этого звания да городишки небольшого за душой ничего не было, как ни настаивали, все равно не по-ихнему порешили. Уж больно свежи воспоминания у князя Глеба Святославича от раздора трехлетней давности, когда сводные дружины смолян и новгородцев смерчем пронеслись по Черниговской земле. Нет, в таком деле спешка даже не вредна – смертельна. Наследников понять можно – такой удобный случай, чтобы поживиться за счет межусобиц соседских, навряд ли представится. Но он, Глеб, в ответе за все княжество в целом, и ему ошибаться нельзя. А посему надобно ждать слова Удатного. Благо, что он медлить не любит, поди, надумал уже что-то.
Мстислав Удатный и впрямь уже было надумал, но перед тем как собрать вече новгородское, решил в светлицу к дочери Ростиславе заглянуть. Ежели в поход на Рязань идти, то через переяславские земли. Тут князя Ярослава никак не миновать, а жена его – вот она, в светлице сидит, с девками дворовыми рубаху вышивает.
Это для всех прочих Мстислав в такой обиде на зятя за свой Новгород, что даже жену у него – свою дочь – забрал в качестве наказания. Да мало того – уже два посольства от Ярослава ни с чем отправил восвояси. Не отдам Ростиславу, и все тут!
На самом деле именно за город он особой обиды на зятя своего не таил. Ну, поцапались малость, пришлось поучить, на будущее урок дать – серчать-то чего. К тому же на битых и вовсе зла держать негоже. Наоборот, сейчас самое время к окончательному примирению прийти. Но для этого Ростиславу – дочку свою старшенькую – непременно вернуть надо. А как это сделать, когда она всякий раз на своего батюшку глядит, а в глазищах такая тоска смертная застыла, что все внутри переворачивается. Отец же родной – не зверь какой-нибудь.
О том, что не все ладно в их супружестве, Мстислав понял еще давно, спустя всего полгода после веселой шумной свадьбы. И пусть гордая дочь не жаловалась, но в весточках своих к отцу и добрыми словами тоже не сыпала. Вкратце если суть посланий ее изложить, то смысл их таков – нормально все. Живем, как и прочие. Да просьбы частые – румян с белилами прислать заморских, самых лучших. Слал, конечно, и гривен за них не жалел.
Чуть позже, и то от людей верных, а не от самой Ростиславы, прознал он и кое-какие подробности их совместной жизни. Тогда он и понял вмиг – зачем его умнице и красавице в таком количестве румяна с белилами понадобились. Негоже, когда на лице синяки видны. Что для холопки иной не в поношение, то для княгини переяславской – позор страшный. А для Ростиславы вдвойне – гордая у него дочка.
Однако и у каждой гордости предел наступает. Последнее письмо от Ростиславы ему в Галич привезли. И вновь жалоб в нем не было, только просьба с выбором подсобить – какой монастырь лучше всего выбрать. Да еще подпись внизу необычная – Феодосия. Никогда ранее дочь своим крестильным именем не подписывалась. Не любила она его. Ей больше по душе гордое княжеское было – Ростислава. Да и к монастырской жизни тяги у нее отродясь не было. Скорее напротив. «Чем рясу на себя надевать, так уж лучше сразу к русалкам. У них-то жизнь попривольнее», – говорила она всегда.
