Линге бросил быстрый взгляд на дверь.
— Вероятно, ночной кошмар.
Сказав это, он понял, что опасается заходить в спальню к фюреру. Но Бауэр тоже не горел желанием идти первым.
— Вам следует проверить, все ли в порядке, Хайнц.
Он был прав. Линге одернул мундир и сделал шаг к двери.
Фюрер порой кричал во сне — ему снились сражения Первой мировой, облака газа, наползающие на немецкие окопы, солдаты, выкашливающие свои легкие. Возможно, так было и на этот раз. И все же требовалось удостовериться, что фюрер жив и здоров.
Линге осторожно постучал в дверь.
И вздрогнул, отпрянув: из спальни донесся новый крик, полный животного ужаса.
— Заходите! — зашипел за спиной Линге Бауэр. — Что вы медлите?
Линге с трудом проглотил скопившуюся во рту слюну. В горле встал ком, в животе заледенело: из спальни текла тяжелая волна страха, он чувствовал ее, как если бы это был сильный порыв холодного ветра прямо в лицо. И Линге, несмотря на собачью преданность вождю, медлил, никак не решаясь перешагнуть порог.
— Черт вас побери! — рявкнул Бауэр. — Пустите!
Этот крик вывел Линге из ступора. Он оттолкнул капитана и решительно повернул ручку двери.
В спальне горел свет — крохотный красный ночник, стоявший на столике у изголовья кровати Гитлера.
Сам фюрер сидел на кровати, обхватив руками колени и трясся от ужаса. При виде ворвавшегося в спальню Линге он перестал кричать и ткнул дрожащей рукой куда-то в темноту.
— Там! — каркнул Гитлер хриплым голосом. — Там, там, в углу!
Камердинер сделал несколько неуверенных шагов в глубину комнаты. Ему показалось, что во мраке действительно затаилось нечто — какой-то неясный силуэт, размытый и зыбкий, колебался, подобно медузе в толще воды, хотя это могло быть всего лишь игрой ночных теней.
— Капитан! — крикнул Линге, расстегивая кобуру. — Включите свет!
Сейчас же в спину ему ударили лучи мощных фонарей охраны. Силуэт на мгновение стал четче, теперь Линге был почти уверен, что перед ним человек, разве что прозрачный как медуза — свет фонарей проходил сквозь него, как через мутноватое стекло. Камердинер вырвал из кобуры пистолет и прицелился в прозрачного человека.
— Стоять! Руки вверх!
— Нет! — тонко вскрикнул за его спиной фюрер.
От неожиданности Линге обернулся.
— Не смейте стрелять! Это же он! Он! — истерически кричал Гитлер.
Ворвавшиеся в спальню люди Бауэра замерли с оружием в руках. По комнате заметались лучи фонарей, но прозрачный силуэт уже исчез, словно растворился в воздухе.
Бауэр подошел к Линге и тронул его за локоть.
— Что вы видели, Хайнц?
Камердинер пожал плечами.
— Как будто чью-то тень… потом я на мгновение отвернулся, и тень пропала.
— Обыщите помещение, — приказал Бауэр охранникам.
Линге сунул пистолет обратно в кобуру и приблизился к Гитлеру.
— С вами все в порядке, мой фюрер?
Какой глупый вопрос! То, что с фюрером творилось что-то неладное, было видно невооруженным глазом. На землистом лице великого человека выступил пот, губы побелели и тряслись. Гитлер дрожал так, что тяжелая кровать с панцирной сеткой ходила под ним ходуном.
— Вы видели, Дитрих? — пробормотал он, всхлипывая. — Вы видели?
— Я не Дитрих, мой фюрер. Я Хайнц Линге, ваш камердинер.
— Он пришел! — Гитлер, казалось, не слышал его. — Он снова пришел сюда! Сюда!
Внезапно фюрер подался вперед и схватил Линге за рукав.
— Но ведь здесь же не Байройт! Скажите, мы же не в Байройте? И это не дом Вагнера?
— Нет, мой фюрер, — Линге изо всех сил старался, чтобы его голос звучал спокойно. — Мы не в Байройте. Мы вообще не в Германии, мой фюрер, мы в вашей ставке «Вервольф» на Украине.
Сердце Линге бешено колотилось. «Неужели фюрер сошел с ума? — думал он растерянно. — И что же тогда делать? Надо срочно вызвать доктора Мореля… но ведь он остался в Берлине! Сколько потребуется времени, чтобы организовать самолет? И где все это время держать фюрера? Если в таком состоянии его увидят генералы, это конец…»
— Хайнц? — спросил вдруг Гитлер слабым, но куда более спокойным голосом. — Это ты, Хайнц? Как хорошо… мне показалось, что со мною Эккарт и мы снова в Байройте, как двадцать лет тому назад…
— Все хорошо, мой фюрер, — от облегчения Линге позволил себе приобнять фюрера за плечи и погладить по дрожащей руке. — Ваш верный старина Хайнц с вами, вам ничего не угрожает. Вам приснился сон, просто страшный сон. Сейчас я дам вам успокоительную микстуру, и все пройдет…
— Нет, — живо возразил Гитлер, — это был не сон! Я видел его, видел явственно. Вон там, в углу!
— Мы никого не нашли, — хмуро сказал капитан Бауэр. — В спальне никого нет, окно закрыто, по периметру расставлены мои люди. Проникнуть в дом невозможно.
— Что делают здесь эти дуболомы из охраны? — прошептал Гитлер на ухо своему камердинеру. — Ясно же, что они никого и никогда не найдут!
— Фюрер просит всех покинуть помещение, — хорошо поставленным голосом распорядился Линге. Гитлер благодарно сжал его руку холодными, как у покойника, пальцами.
— Хайнц, — прошептал он, когда за последним охранником закрылась дверь, — ты ведь тоже его видел, не так ли?
Линге заколебался. Подтвердить слова фюрера? А вдруг это вызовет очередной приступ паники? Солгать? Но ведь невозможно лгать вождю нации!
— Ты тоже его видел, — настойчиво повторил Гитлер. — Он стоял возле той стены!
— Что-то я определенно видел, мой фюрер, — ответил камердинер, тщательно выбирая слова. — Очертания человеческой фигуры… но я не уверен…
— Потому что она была прозрачной, — Гитлер успокаивался на глазах. — Человек в углу был прозрачным, будто стекло!
— Но ведь это невозможно, мой фюрер, — рассудительно сказал Линге. — Нам с вами наверняка показалось. Знаете, ночью, бывает, и не такое привидится…
Гитлер натянул одеяло почти до ушей, как это делают боящиеся темноты дети.
— Это было не привидение, мой добрый Хайнц. Это был он! Он!
«Ох, только бы не новый приступ!» — подумал Линге.
— Кто «он», мой фюрер?
Гитлер ответил не сразу. Лицо его вдруг осунулось, постарело.
— Их называют Высшими Неизвестными, — прошептал он, наконец. — Они приходят из подземного мира. Ты знаешь, Хайнц, что мы живем в перевернутом мире?
Подтверждались худшие опасения Линге.
— Нет, мой фюрер. По правде говоря, я ничего в этом не смыслю. Я ведь простой рабочий, не закончил даже училища…
«И никогда бы не попал в ваши личные камердинеры, если бы не рыжий шваб Зепп Дитрих, герой Первой мировой, которому почему-то приглянулся верзила-каменщик», — мог бы добавить Линге, если бы отличался разговорчивостью. Ах, как бы ему хотелось сейчас отвлечь обожаемого фюрера пустой болтовней! К несчастью, от природы он был не слишком словоохотлив. Это качество, обычно весьма полезное для слуги, сейчас обернулось досадным недостатком.
