Замок «святорусский», древненовгородский, деревянный, одноразовый. Мешок завязывается шнуром, концы шнурка вставляются в продольный канал цилиндрической деревяшки длиной сантиметров 8 и толщиной — 5. В середине деревяшки пробивается второй канал, поперечный, до первого, продольного. Концы шнурка выпускаются наружу через поперечный канал и завязываются. Теперь узел пропихивается внутрь, забивается деревянной же пробкой, которая срезается заподлицо. Открыть такую упаковку можно только срезав шнур или распоров саму тару. Развязал-вынул-завязал — не получиться. Этот конкретно замок делали не торопясь — на деревяшке нет коры. Некоторые новгородские замки так и остались для потомков — не ошкуренными.
— Ну и что?
— Ох, господь вседержитель! Спаси и помилуй! Ты чего? Ты не понял?
Николай, тревожно оглядываясь, шепчет мне на ухо:
— Княжий гонец.
— И чего?
Николая аж трясти начинает. Потом, крепко сцепив руки, потряся ими для восстановления непонятно чем нарушенного душевного равновесия, он тихо сообщает:
— Розыск будет. Сиё есть смерть. Я этого не видал, в руки не брал. А тебе… Христом-богом заклинаю… Никому. Ни показывать, ни рассказывать. Даже из наших. Никому. Сжечь тайно.
И широко креститься.
— А ободрать-то его можно?
Николай начинает отрицательное движение головой, потом останавливается и в удивлении смотрит под стол.
— ЧуднО, однако. Одежонка на нем простая, купеческая. А сумка… Вот же, господи помилуй, новая напасть…
— Ладно. Обдери до кожи. Чтоб ничего не осталось. А личико мы ему тряпкой прикроем. Так и закопаем. А там — видно будет.
Ловлю взгляд Ивашки. Зовут на допрос пленного.
«Бойцы вспоминают минувшие дни.
И битвы где вместе рубились они».
А также — собирали хабар, грабили мёртвых, дорезали раненых… И — пытали пленных.
Криков не было, но запах горелого мяса… После манипуляций Ноготка…
— Ну и как?
— Молчит, морда поганская.
— Ну и ладно. Ивашко, вы бы с Чарджи с оружием разобрались. Да вон ещё Звяга принёс пояса с кинжалами.
Ивашко с Чарджи и Николаем перебираются к ряду узлов вдоль стены. На узлах — мечи, щиты, топоры. Оружие — воинам, остальное — Николашке. Не худо покойнички прибарахлилсь — узлы не пустые.
А я пересаживаюсь ближе к потенциальному источнику информации. Ноготок задумчиво крутит раскалённый в печи железные прут. Вопросительно посматривает меня: ну, боярич, какую ещё хитрую пытку придумаешь? Ты же обещал, что с тобой — палачу интересно будет.
У литвака — расширенные на всю радужницу зрачки. Так проверяли вменяемость Камо в Берлинской психбольнице при российском запросе об экстрадиции. Реакция на боль есть. Вменяем. Но очень упрям. Пена в уголках рта, капли пота на лбу.
— Русский язык понимаешь?
Молчит. И чего с ним делать? Последний живой «родник информации» не желает «рожать».
«Дети в подвале играли в гестапо
Насмерть замучен сантехник Потапов».
«Играем гестапо»? Как же они работали-то? Помню, что девушек из «Молодой гвардии» сажали на раскалённую печь верхом. Ещё картина — «Допрос партизана». Прусского? В середине «Святой Руси»? Опять сплошной сюрреализм. Как-то… стыдно мне, что ли… Как-то я вроде не на той стороне себя чувствую. А на какой? На той, где эти придурки, которые с малых детей кожу живьём снимают?
Стоп, эмоции — побоку. С чего начинается стандартный допрос подпольщика в стандартном советском фильме? — С умывания. Если только он не Штирлиц.
Иду к столу, беру кружку. Что-то там ещё есть на дне. Прусс отворачивается, но я, ухватив за косичку, запрокидываю ему голову и лью бражку на лицо. Половина попадает в глаза, в ноздри, в рот. Остальное мимо. Ну, хоть рот открыл. Теперь он им тяжело дышит. Уже прогресс — со сцепленными зубами не разговаривают. «Ванька спрогрессировал — мурло открыло хайло».
«Тут — чуток, и там — чуток.
И расколешься, дружок».
Все много раз слышали интернациональную мудрость: «деньги идут к деньгам». У разных народов на этот счёт есть куча вариантов и дополнений: «деньги женятся на деньгах», «тугрик — тугрика найдёт, тугрик — тугрика поймёт». И нет ни одной народной мудрости на тему: «информация идёт к информации». А ведь это ещё более жёсткое правило. Бедняк может найти мешок золота и воспользоваться им, неуч таблицу интегралов — никогда. То есть — найти-то он может. А дальше?
Чтобы задать вопрос нужно знать ответ. Хотя бы в «попугаях».
— Сколько отсюда до Луны?
— Два суворовских перехода.
Ну, если в этих «попугаях», то, может быть, и правда. Но, явно, не 384 467 км. Поскольку про «попугаев» из породы «км» — ещё никто не информирован.
Как задать вопрос, чтобы получить ответ? Причём такой, который я правильно пойму? Нужно хоть что-то знать про «ответчика». Ну и что я знаю про этих «зембов»? Которые, вроде бы пруссы, хотя такого народа нет, и вроде бы балты, хотя и это тоже не народ.
«Битая голядина», боевой волхв, которого я притащил из Велесова святилища, кое-что мне рассказывал об их богах. Этот явно не из голяди. Какое-то другое племя. Но боги у славян и у балтов очень похожи. И по обрядам, и даже по именам. И — по суевериям. Проверяем гипотезу о подобии религиозного идиотизма у родственных народов.
Я вытаскиваю из-за пазухи шнурок с костью. И сразу у стены движение — сидевший на корточках в стороне Сухан немедленно поднимается на ноги и неотрывно смотрит. Присматривает за целостностью своей души. А этот?
— Знаешь что это?
Молчит. Напряжённо разглядывает. Потом начинает скалиться. И говорить!
— Ха! Сопливый червяк! Ты хочешь меня испугать костями Велниса? Перкунас поразил твоего хвостатого овечьего вора молниями! Витинг Фалет из рода Витавоев из народа Самбиев не боится ни костей, ни хвостов. Великий Криве-Кривайто будет молиться за меня под священным дубом. Мои родичи поднимут чаши за мою доблесть! Ты ничего не услышишь от меня! Ты ничего не можешь сделать со мной! Я не боюсь смерти, я не боюсь боли! Дайте мне меч, трусы, и я умру с честью! Ха!
Во как! Пафосно. Но — сработало. Экспериментальная проверка гипотезы показала: по сравнительному божественному маразму соседствующих народов наблюдается подобие, но отсутствует эквивалентность. Перкунас, насколько я помню — это балтский вариант нашего Перуна и германского Тора. Воин, громовержец, простофиля и пьяница. Самбы или зембы — одно из главных племён пруссов. «Криве-Кривайто» — титул тамошнего верховного жреца. Какой-то вариант папы римского из ихнего туземного болота.
Что же хорошенького я могу вспомнить про этот народ, полностью исчезнувший, но наградивший своим именем своих завоевателей?
«Ничто на земле не проходит бесследно
И прусскость ушедшая все же бессмертна…».
Там же столько всего наворочено. В угоду политическим веяниям разных эпох и противоположных направлений. Стремление сделать из музы Клио — Истории — послушную шлюху — распространено среди правителей всех времён и народов не менее широко, чем стремление сделать красивую женщину — «своей» — среди мужчин. Причём на неё «западают» даже законченные импотенты, уже успокоившиеся по всем остальным направлениям.
Придётся покопаться на собственной свалке. «Врут — все. Но сравнивая разные лжи — можно узнать правду».
Прежде всего — народ степной. «Более всего ценят они резвых лошадей». «Их знатные люди пьют кумыс и кровь своих коней. Отчего становятся как бы пьяными. Простолюдины же и рабы их пьют мёд». Но — юбки? В юбках на конях не поездишь. Это, скорее галльская одежда. Шотландцы, например. Остальные европейские народы носили разновидности туник. И странное, всеми давно замеченное созвучие названий «руссов» и «пруссов». Ломоносов на этом строил свою гипотезу происхождения руси от пруссов. Созвучие не только в названиях народов. Старое названия нижнего течения Немана — Рус. Такие же названия сохранились в Южном Приильменьи. Немецкая историография всегда выводила название «пруссы» вот от этого названия части реки.
Ну-ка, быстренько напрягаем свои попаданские мозги, пока следующие придурки топорами их на дождь не выкинули — как бы вторая лодочка с такими «топорными юбочниками» не подвалила. И решим, между делом, историко-этнографически-политическую задачку, которая несколько веков куче историков спать не давала. Или наоборот — давала. Мягко спать и сытно есть.
Итак, жили-были готы. И вдруг обнаружили, что живут они на рельсах, которые называются «река Днепр». И по этим рельсам уже идёт поезд под названием «гунны».
«Наш паровоз вперёд лети
Нас мама породила
Иного нет у нас пути
И впереди — Аттила».
А гудок этого паровоза слыхать от самого Дона. Там в очередной раз режут аланов и сарматов. И все побежали. Кто-то на юг, кто — юго-запад, а кто-то — тоже на запад, но — на северный.
