— Так вот, девочка, думаю, скоро у тебя будет братик или сестричка.
— Такие речи могут накликать беду, — нахмурилась Бекка.
— Ты говоришь совсем как твоя ма, не так ли? Хотя на прочих девчонок совсем не похожа, разве что у Пола была какая-нибудь, которая умерла… Ладно, не будем искушать судьбу. Задам тебе совсем уж невинный вопрос — ты действительно хочешь стать травницей, когда подрастешь, или просто торчишь у меня за спиной, отлынивая от честной работы?
— Я хочу быть травницей! И все свои обязанности я выполняю…
Линн успокаивающе подняла руку.
— Тихо, тихо, малышка! У меня и в мыслях не было тебя обидеть. Просто такая уж манера — говорить напрямик. Точно такой же была и твоя ма в давно прошедшие времена. Верно, я так никогда и не избавлюсь от старых домашних привычек, даром что вышла замуж и все такое прочее. Я ведь родилась на самом крошечном, самом жалком хуторе во всем этом богоспасаемом Имении. Нас только потому и оставляют в покое, что наши мужчины знают гончарное ремесло. Так-то куда удобнее — меняться товарами между хуторами, а не между хуторами и Имениями, Имениями и Имениями или пытаться заполучить товары прямо из самого Коопа. Еще как удобнее!
— Там вы и обучились траволечению? — застенчиво спросила Бекка. Она все еще держала лошадь под уздцы, будто боялась, что, отпусти она Линн, и та умчится прочь, оставив Бекку с сотней вопросов, которые прямо жгли ей язык. — И вы научились всему этому на своем маленьком, Богом забытом хуторе? А кто же вас учил?
Линн показала пальцем на свои глаза — холодные и серые, будто дождевые облака.
— Вот они — самые лучшие учителя в мире. Но если ты действительно хочешь учиться, а твой па не будет против, я могла бы начать обучать тебя хоть сейчас, во время своих объездов.
Бекка не могла скрыть восторга. Она так вцепилась в уздечку, что резко рванула ее вниз. Старая кобыла только всхрапнула да лениво мотнула головой.
— Ой! Неужели вы согласны… Я… Я умею хорошо шить. Я могла бы сделать какую-нибудь хорошенькую вещицу для мал…
Она резко оборвала начатую фразу — разговор о белье для еще не родившегося ребенка тоже мог накликать беду.
— Ну насчет оплаты мы поговорим позже. — Линн забрала поводья из рук Бекки. — Все равно никаких официальных уроков до этого не будет. — Она похлопала себя по животу. — Но ты можешь пока учиться сама. Я была ничуть не старше тебя, когда начала, а других учителей у меня не было. Я ведь до сих пор помню, как твоя ма кончает собирать свои вещички, чтобы успеть до прихода твоего па, который должен забрать ее в свой дом, и говорит мне, что пора перестать тратить время на возню со всякими зельями и прочим, иначе, дескать, меня никто не захочет взять замуж.
Бекка так и вытаращила глаза.
— Моя ма жила на вашем хуторе? — Ей никогда даже в голову не приходила мысль, что Хэтти могла когда-нибудь жить в другом месте, кроме Праведного Пути. Казалось, эта суровая худощавая женщина, будто лозинка, сама собой выросла из почвы этого хутора. — Вы и ма — родственницы?
— Сестры, — поправила ее Линн. — Один отец, одна мать. Совсем как ты и тот новый росточек. Твоя ма — хороший человек, но ее предсказания далеко не всегда сбываются. Как, например, в моем случае. С тех пор как я вошла в брачный возраст, я принесла в этот мир семь новых жизней, и «это куда больше, чем у многих старых травниц в Имении Добродетель. Мужчина, взявший меня в жены, получил нечто большее, чем просто пару рабочих рук, ведь у Заха отличный нюх на хорошую прибыль. — Она весело улыбнулась. — Знаешь, ты присматривайся к тому, что я буду делать в свои следующие приезды, когда стану осматривать твою маму. И наблюдай, как меняется ма, особенно теперь, когда тебе известие, что она понесла. И наблюдай за родственницами, да и за собой тоже. Из этих наблюдений ты извлечешь многое.
Линн затрусила прочь. Узнав о кровных узах, связывающих ее с травницей, Бекка всем нутром ощутила нечто странное — как будто по ее телу разливается приятная теплота. Ма сочла бы такое чувство чем-то близким к богохульству, ибо настоящая порядочная женщина, входя в дом своего мужа, оставляет все прежние узы родства и дружбы за порогом. Она никогда не оглядывается назад, никогда не упоминает об этих узах. Бекка же ощущала их скорее как благословение.
Линн приезжала и через месяц, и потом еще раз. И у нее всегда находилась минутка расспросить Бекку о том, что той удалось узнать новенького, а затем дополнить наблюдения девушки сокровищами собственного опыта и знаний. Она даже позволила Бекке положить ладошки на свое еще не родившееся дитя, чтоб ощутить его движения.
— Будто верхом скачет, должно быть, мальчик, — сказала Линн.
Бекка ощутила толчки крошечных ножек под тонкой кожей травницы, и это вызвало у нее улыбку.
— Какой сильный…
— Он и должен быть сильным. Когда-нибудь он станет альфом хутора Миролюбие. А за это ему придется немало побороться.
Бекка сняла ладони с живота Линн и опустила голову.
— И сил понадобится еще больше потом, — сказала она печально.
Линн обняла худенькие плечи девушки.
— С моим сыном все будет иначе. Я уж об этом сама позабочусь. Он будет добр. Будет добр ко всем юным, а не только к тем, кто сумеет убежать. На нашем старом хуторе убийств не было, и я слыхала, что и в других местах они вовсе не обязательны.
— Моя ма говорит иначе. — Бекка содрогнулась.
— Твоя ма думает, будто Имение Добродетель — это весь мир. Но мир меняется, Бекка. Вот погоди немножко, и ты сама убедишься, что он меняется прямо на глазах. А может, и сам мир увидит, как станете изменять его вы — ты и другие такие же молодые. — Линн снова прижала ладонь к животу и нежно улыбнулась. — И вот этот — тоже! Он обязательно внесет в мир что-то новое. И вы все будете изменять мир к лучшему.
Но не изменилось ничего. Линн родила девочку, а девочек на хуторе Миролюбие родилось уже слишком много, так что пустых колыбелек не осталось. И Линн на горьком опыте убедилась, что доброе отношение к ней Захарии имеет свои границы.
Бекка все еще безмолвно стояла посреди дороги. Стальные цепи памяти обвивали и сковывали ее лодыжки. Тихий голодный плач, доносившийся с холма, будто лезвием бритвы кромсал ее душу, заставляя ее кровоточить. Вот точно так же было и в ночь бдения, но тогда все ее помыслы были связаны с другим холмом — с Поминальным. Те хутора, которые совместно владели холмом, где сейчас исходило криком дитя Линн, так и не дали ему собственного имени. Имя придало бы ему большую реальность, о нем было бы труднее не вспоминать. Ведь вся суть этого безымянного места заключалась в том, что там оставляли нечто и уходили, стараясь ни о чем не вспоминать. Так было всегда, так будет всегда. А Поминальный холм — дело совсем другое. Поминальный холм — место поминовений. Бекка попыталась вздохнуть поглубже, и, хотя у нее заломило грудь, сил уйти не было — неподвижная и окаменевшая, как костяки, что покоятся в Поминальном холме, она не могла сдвинуться с места.
— Бекка?
Не имея сил повернуться, она все равно узнала этот голос.
— Джеми!..
Не вскрик, а вздох… но радость освобождения придала ему силу осанны. И вот Джеми уже в поле ее зрения — коса на плече, рубашка испещрена пятнами пота — признак нелегкого труда в поле. В его глазах Бекка читала собственную надежду на спасение.
— О Джеми! — Не думая ни о чем, она бросилась на грудь юноше.
— Нет, Бекка, нет… — Он мягко отстранил ее свободной рукой. — Дом совсем рядом, нас могут увидеть.
— А ты боишься?
— Ты уже почти взрослая женщина, и этого нам не простят. — Он говорил тихо, но за каждым словом стояла глубоко продуманная мысль. — Ты уже прошла через Перемену и бдение, а я ведь старше тебя. Так что это совсем не то, что было в наши детские годы. По обычаю нам не следовало бы быть тут вообще. Если б Пол узнал…
— Па ничего бы не сказал! — Бекка чувствовала свою правоту. — И если я взрослая женщина, то моя прямая обязанность дать тебе Поцелуй или Жест, когда ты этого попросишь. — А ее глаза молили: «Попроси…»
Джеми покачал головой, его черные волосы упали на глаза цвета доброго ржаного хлеба.
— Ты же знаешь, что это не то, что я захочу получить от тебя, когда придет время. — Он оглянулся на поле, где работали другие мужчины. — Лучше я пойду. Они тоже скоро отправятся домой.
Ее рука рванулась к нему, не отпуская.
— Джеми, любимый, меня томит жизнь в постоянном ожидании и неутоленном желании. — Ее лицо пылало, выдавая стыд перед собственными чересчур смелыми словами, хотя в сердце ее стыда не было и в помине. — То, что ты задумал… Откуда ты знаешь, что из этого хоть что-то получится? Чтобы добиться этого, чтобы стать альфом Праведного Пути…
— Только не Праведного Пути! — Его загорелое на полевой страде лицо выражало твердую уверенность в своей правоте. — Этому не бывать, Бекка. Хоть Пол мне и не отец, я никогда не выйду с ним на бой из-за этого хутора.
