Бекка не торопилась вытаскивать из своего ящика последнюю вышивку, чтобы добавить к ней несколько стежков. Некоторое время она болталась возле растопочного дуба, наблюдая, как другие женщины и ребятишки заканчивают уборку кухни. Она готова была делать все что угодно, а не просто пялить глаза на работающих, лишь бы оттянуть время возвращения к своему ящику с приданым. Однако стоило ей предложить свои услуги, как около нее возникла Хэтти.
— У нас достаточно рабочих рук, Бекка, чтоб заниматься такими делами. Иметь много слуг почти так же плохо, как иметь их слишком мало. Чего ты тянешь? Что, тебе нечем заняться, что ли? Праздник Окончания Жатвы не успеешь и мигнуть, как настанет, а я готова спорить на что угодно, что ты будешь первой из наших девушек, кто получит предложение. Да, сразу же, как начнутся танцы и ты покажешь свои хорошенькие ножки!
Осторожно (на случай, если кто-то из родичей мужского пола наблюдает за ними) Хэтти на дюйм приподняла оборку юбки Бекки, так что стала видна ее босая ступня — длинная, узкая и такая несказанно белая на фоне пыли, устилавшей ферму. Улыбаясь, Хэтти тут же опустила оборку.
— Откуда, скажи на милость, у тебя такая ножка… — задумчиво покачала она головой. — Городская ножка. Ножка для Коопа, точно как у твоего брата. У большинства наших ребят, кого забирает к себе Кооп, ноги такие, что только глянешь на них, сразу видно, откуда они. А вот у нашего Елеазара… Наверняка они там уже считают, что он прямо в Коопе и родился. Если он хорошо учится и привык там… — Взгляд Хэтти скользнул к восточной части горизонта. Много миль и много Имений лежало между Имением Добродетель и городом Коопа, с которым у этого Имения были постоянные торговые связи. Но Бекка знала, что ее мать видит там — за линией, разделяющей небо и землю, — лишь одно лицо и никакие проклятущие расстояния этому помешать не могут.
— Уж пора бы нам получить от него весточку, — сказала Хэтти. Сказала с тоской и одновременно с ноткой надежды, которая, правда, лишь еле-еле окрашивала ее слова. — Ведь прошло так много времени с тех пор, как я известила его через последних торгашей, которые проходили мимо нас, что я снова понесла.
— Должно быть, он занят, мама, — сказала Бекка и тихонько вложила пальцы в материнскую ладонь.
Это прикосновение разом пробудило Хэтти от грез и грустных мыслей. Она бросила на дочь суровый взгляд.
— И тебе бы следовало сделать то же самое! А не терять свободное время и не отрывать меня от дел! У меня на станке лежит кусок ткани, который я обязательно должна доделать сегодня же. Сию минуту бери вышивку и приходи с ней в ткацкую. Я хочу видеть, как продвигается твое шитье.
Бекка опустила голову.
— Хорошо, мама.
Теперь уж вывернуться не удастся. Хэтти никогда не просит, она отдает приказы. Бекка ощутила холод, сродни тому, что приносит ветер, дующий со снежных горных вершин. За шитьем надо было бежать в общую девичью спальню, а значит — мимо Поминального холма.
Кто же там плачет в холодной пугающей мгле?
Это овечка твоя, мой всесильный и добрый Господь.
Кто же грядет, чтоб овечку доставить домой?
Это Дитя, защищенное шпагой Твоей,
Наш Господин, Повелитель и Царь.
Бекка, дрожа, пробиралась хорошо утоптанной тропинкой, вьющейся по мягко всхолмленной земле. Во времена последней войны, которую вело Имение, низкие холмы фермы Праведный Путь дали ее мужчинам казалось бы незначительное, но на самом деле важнейшее преимущество перед мародерами с запада. В стране по преимуществу равнинной любой холмик позволяет издалека увидеть тех, кто готовится напасть на вас, когда войска врага еще только на подходе. Захватчики с запада, потеряв преимущество неожиданности, были отбиты, и их гнали чуть ли не до самых скалистых пустошей. Так, во всяком случае, рассказывали. Непонятно только, как они живут в тех краях, где плодородной земли всего-то ничего…
Есть вещи, о которых лучше не думать. Узенькие плечики Бекки дрогнули, голова качнулась, изгоняя рожденные памятью призраки. Она было попыталась изгнать из памяти все лишнее, оставив в ней лишь образ коробки с приданым. Она старалась не думать даже о том, как радостно было бы готовить ее, будучи нареченной невестой Джеми. Уловка, однако, не сработала. Образы — воспоминания прошедшей войны — были слишком настойчивы. Подумав о разведчиках, карабкающихся по склонам холмов, чтоб следить за врагами, Бекка тут же вспомнила о другом холме и о другом дозорном на нем.
А вот и сам холм. Выше любой естественной возвышенности поблизости, куда выше… И тем не менее ни один дозорный никогда не взбирался по крутым склонам Поминального холма, чтоб оттуда обшаривать взглядом горизонт в поисках грабителей. Наверняка оттуда их можно было увидеть задолго до того, как они будут замечены с других возвышенностей. Однако никто этого не делал. Просто не было никого, кто отважился бы на такое.
Бекка чувствовала, как по мере приближения к Поминальному холму ее кожа как бы стягивается и становится суше. Она не останавливалась только потому, что знала — стоит ей остановиться, и члены скует ледяной ужас перед этим местом. Она снова услышит звуки, доносящиеся из самых глубин подземной пустоты, из обители молитв и размышлений. Звуки исходили из тьмы, и если бы сейчас, когда она снова была одна, она опять услыхала их, если б остановилась, чтоб прислушаться к ним, если б вновь перед ней возникло прежнее видение, Бекка всем сердцем ощущала — она сошла бы с ума.
В тот первый раз, когда она услышала их зов, ей чудом удалось не потерять рассудок — она сама слышала, как ее мать говорила это другим женщинам. Когда девушка переживает Перемену, то есть когда кто-нибудь из женщин замечает, что мужчины начинают смотреть на девушку совсем по-иному, ноздрями улавливая, как это могут делать только мужчины, запах новых соков, которые предшествуют появлению запаха первой крови, пожилые женщины начинают следить за ней. Если же за этими соками следует кровь — свидетельство того, что девушка превращается в женщину, взоры всех женщин хутора уже не отрываются от нее, пока не пройдет Полугодие, в течение которого не должно быть новых свидетельств превращения в женщину — ни новых выделений, ни новой крови. (Если по недосмотру сама девушка может не заметить первого раза, то никакие силы в мире не дадут ей пропустить второй).
И хотя все с тревогой ждут, чтоб благополучно миновал последний месяц Полугодия, но у женщин есть и другие способы убедиться в том, что девушки их хутора в будущем станут достойными женами и матерями. Есть такие проверки, которые позволяют предсказать заранее, что из этой девушки будет толк.
На хуторе Праведный Путь этим установленным женщинами испытанием было бдение на Холме в течение бесконечно тянущихся часов одной-единственной ночи. Вопрос о желании или выборе времени не стоял и не обсуждался. Хуторская девчонка в эту ночь была, конечно, в относительной безопасности — Пол был бы никудышным альфом, если б не смог удержать своих мужиков под двойным замком — собственного приказа и угрозы проклятия, ожидавшей дурака, что осмелится вмешаться в женские дела.
В безопасности… но только от мужчин.
Очередь Бекки пришлась на весну. Погода была на удивление хороша, воздух тих и полон недолговечной свежести. Проснувшаяся после зимней спячки мелкая живность наполняла сумерки шуршанием и жужжанием. Бекка призвала на них милость Господина нашего Царя, возблагодарив небеса за то, что они послали сих малых и незначительных созданий уничтожать тех, что с незапамятных времен наносят ущерб полям и нивам.
Бекка произнесла слова молитвы очень громко, но даже если б она прокричала их во весь голос, то и тогда они вряд ли заглушили бы тот, другой звук, ту, другую, полную скорби песнь. Впервые она коснулась слуха Бекки в самые глухие часы той памятной ночи. Звуки сочились из глубинного мрака холма, а странный, леденящий, приглушенный перестук лишь подчеркивал этот главный мотив. Он плыл на крыльях обманчивого ветерка, он крался сквозь ночь, полную разноцветных звезд, обволакивая несказанным ужасом замирающее сердце Бекки. Вновь и вновь повторяла она слова молитвы, вновь и вновь молила о милосердии Бога и Господина нашего Царя, но молитва была тщетной.
Песнь как бы растворялась в Бекке, в ее теле, в ее уме, и теперь она знала — песнь никогда не покинет ее.
И утром, когда женщины пришли за Беккой, им было достаточно одного взгляда на ее лицо, чтобы понять то, что она слышала этой ночью.
— Что это было? — настойчиво выспрашивала Сара. — Что-то похожее на плач?
Бекка отрицательно качнула головой. Она напрягла все силы, чтобы, несмотря на спазм, который свел ей горло и затруднил речь, воспроизвести те звуки, которые донеслись до нее из глубин Поминального холма. Пожилые женщины обменялись взглядами. Бекка увидела, как Рэй ограждает себя знаком от дурного глаза, но ведь всем известно, что Рэй глупа и суеверна. Слышать то, что слышала Бекка, бесспорно, было Знамением, но отнюдь не дурным.
