Она слышала голоса. Сухой перестук, который превращал ее нервы в серый пепел, перекрывался другими звуками и переплетался с ними — со слабыми голосами, называвшими имена женщин Праведного Пути — как живущих ныне, так и умерших. Те голоса, что звали умерших, казалось, исходили с большей глубины, они звучали слабее и были вроде бы старше, нежели тоненькие и сильные голоса, называвшие имена живых. Но Бекка и не пыталась вникать в эти различия. Она с радостью отдала бы все те грядущие годы, в которые ей будет суждено сохранить слух, за то, чтобы Господин наш Царь наказал ее глухотой до того, как она услыхала первые имена, выкрикиваемые голосами из глубин Холма.
Было там и имя Хэтти, хотя голос, который звал ее, звучал совсем по-детски и даже слова произносил неразборчиво.
Женщины сказали Бекке, что пост, предшествующий бдению, иногда становится причиной того, что девушки слышат голоса, исходящие из Поминального холма, и что когда уходит ночь, она уносит с собой и память о происшедшем. Но в дальних тайниках сердца Бекка знала, что женщины лгут. Никто не мог бы услышать то, что слышала она, а потом не выдать этого никогда хотя бы случайно.
Хэтти обняла Бекку за плечи и сказала, что гордится смелостью своей дочки — тем, что та не убежала, как иногда бежали другие девушки, и что Пол тоже будет горд. Хэтти считала, что на том все и кончилось.
Бекка так и не могла довериться матери и рассказать, что каждый раз, когда она поспешно пробегает мимо широко распахнутой калитки, ведущей в темное чрево Холма, ей теперь постоянно слышатся эти тихие голоса. Бывает это лишь в тех случаях, когда Бекка одна. Если на дороге есть кто-нибудь еще, если раздается смех людей, то этот звук загоняет голоса глубоко под землю. Зато когда она одна, голоса преследуют ее. А кроме того, ведь было еще и видение.
Единственной причиной, по которой Бекка тогда не убежала, была уверенность, что призрак — всего лишь обыкновенная девушка, сошедшая с ума и изгнанная из своего хутора искать пропитание и жилье где захочет. Некоторые альфы так боялись безумия, что беднягам от них ждать пощады не приходилось. Обычно те бродили по округе, пока Господин наш Царь не забирал их туда, где они могли наконец обрести покой. Предугадать, как далеко они могут забрести, прежде чем милость Царя снизойдет на них, было поистине невозможно. Для этих безумных пилигримов место, подобное Поминальному холму, было просто вторыми небесами, не отягощенными ни благостью, ни страхом.
Девушка, которую видела Бекка, стояла, прислонясь ко входу в Поминальный холм, и, подняв лицо к луне, улыбалась ей. Бекка сжалась в комочек на том пятачке, что был отведен для бдения, и, молитвенно сложив руки, но не произнося ни единого слова, таращилась на девушку. По виду девушке было не больше шестнадцати, а ее странно длинные ноги, как показалось Бекке, были щедро испещрены пятнами теней. Ее лицо, ее тело, шелковистый водопад ее волос, даже ее глаза, казалось, впитывали в себя лунный свет, и вся она становилась такой светлой, что виден был лишь светящийся абрис девичьей фигуры.
Девушка нагнулась, сорвала стебелек травы и сунула его конец в рот.
Рядом с Поминальным холмом не принято даже дотрагиваться до травы. Там вообще никто не задерживается лишнюю минуту, разве что он послан с каким-то специальным поручением. И уж никто не стал бы там стоять улыбаясь, когда из гулкой пустоты холма раздаются жалобные зовы и глухой перестук.
Девушка повернулась так, что теперь смотрела прямо туда, где находилась Бекка. Бекка попыталась стать еще меньше и быть неподвижной как камень. Девушка медленно протянула руки к луне, заставив Бекку вспомнить старинную детскую сказку, которую Кэйти читала малышам, сказку о светлой принцессе, которая упала на землю, свесившись с лунного диска. Теперь, когда девушка подняла руки к небу, Бекка смогла получше рассмотреть странный, ни на что не похожий фасон ее платья, особенно юбку, которая была так коротка, что никак не соответствовала требованиям приличия. Одежда была разорвана, обнажая твердые, бледные и совсем юные груди.
Из них лилась кровь. Глубокие узкие раны рассекали их подобно разрывам меж лепестками бутона, открывающегося навстречу солнцу. Кровь медленно стекала черными вязкими дорожками на живот, но девушка, казалось, ничего этого не ощущала. Она спокойно зевнула и села на корточки, прислонившись спиной к выступу холма. Ее ноги были широко раздвинуты, будто она никогда не слыхала о приличиях, и пятна, разбросанные по коже ног, оказались кроваво-красного цвета.
Туго сцепленные пальцы обеих рук Бекка с силой прижала ко рту, стараясь заглушить тихий стон, готовый сорваться с ее уст. Девушка, теперь казавшаяся сотканной из лунного света и крови, лениво подняла голубоватые веки, и ее горящие глаза сфокусировались на…
«Привет, Бекка!»
Ох, нет! Ни капли сомнения в том, что ее зовут, ни единой, самой малой капли сомнения…
Это было далеко не все, что сказала Бекке девушка-призрак той ночью, и это был не последний раз, когда это видение посетило ее. И если слышать голоса в ночь бдения не считалось предзнаменованием беды, то все остальное, безусловно, было им. Пол был альфом и опорой добрых старых традиций. Он разделался бы с обладательницей дурного глаза быстро и беспощадно.
С земным благоденствием шутить не приходилось, даже если в этом деле оказывались замешанными кровные родичи. Предания были полны всевозможными предостережениями, и мудрый человек должен был с ними считаться и не медлить в случае чего.
А потому Бекка крепко хранила свой секрет, хотя из-за этого она почти сразу почувствовала, как между нею и другими женщинами начинает расти стена отчуждения, а разделяющая их пропасть расширяется с каждым часом. Нет, не могла она поведать об истерзанных грудях девушки, и ни один мужчина не должен был знать об истинном происхождении этой крови.
Только однажды у Бекки возник соблазн во всем довериться Линн. После встречи с девушкой-призраком любопытство Бекки буквально переливалось через край, но у травницы не было ни единой свободной минутки, которую она могла бы уделить разговору о чем-то, не относящемся к хворям и к врачеванию. К тому времени, когда Бекка набиралась смелости, Линн уже уезжала. Бекка каждый раз надеялась, что ей еще выпадет возможность поговорить с травницей о той ночи и о том призраке. Оказалось — она ошиблась. Теперь Бекка знала, что мысли, которые и по сей день мучили ее, так и не дойдут до ушей Линн. Во всяком случае, сейчас. Сейчас Линн было не до чужих проблем.
А может, это и к лучшему? Бекка не была уверена, что ей теперь когда-нибудь захочется остаться с Линн наедине. Она опасалась, что уже никогда не сможет поглядеть ей в глаза, не услышав последнего жалобного вопля ребенка травницы. И Бекка ускорила шаги, пытаясь убежать и от своих мыслей, и от своих воспоминаний.
На какое-то время ей это удалось. Полушаг-полубег вышиб у нее из головы все, кроме звуков прерывистого дыхания и шлепанья подошв по твердой спекшейся земле. Радуясь наступившему освобождению, Бекка задала ногам еще больше работы. А затем — впрочем, слишком поздно — она поняла, что добилась лишь одного — оказалась в тени Поминального холма быстрее, чем ей хотелось.
Поминальный холм весь был покрыт свежей зеленью, хотя вегетационный период уже близился к концу — еще один признак его отдельности, его обособленности. Травы свисают вниз, они похожи на прямые нечесаные волосы, окаймляющие дыру в боку холма. Уже один этот вид, даром что дело происходило при ярком свете дня, наполнил душу Бекки тем же ужасом, который окрашивал все ее воспоминания о той ночи. Взглянуть на вход ей было ничуть не легче, чем вспомнить о том, что лежало там — на склоне совсем другого холма. И это несмотря на то, что причина, делавшая Поминальный холм таким страшным местом, была полностью скрыта от глаз любого наблюдателя.
Нет, Бекка не видела между ними большой разницы. Она-то знала, что скрывается в глубинах Поминального холма. Она видела это так же ясно, как если б покрытые травами склоны были сделаны из стекла. И зная это, ей все равно предстояло преодолеть оставшийся путь. Хэтти воспитала дочку не в тех правилах, чтобы та уклонилась от своих обязанностей из-за глупой слабости. Бекка крепко зажмурилась, чуть замедлила шаг, концентрируя свой внутренний взгляд на коробке с приданым, на празднике Окончания Жатвы и на своем долге.
— Бекка! Бекка, это ты?
Нет, голос не принадлежал к числу тех. Это был обыкновенный человеческий голос, но обыденный звук ее имени, слетевший с губ явно живого человека, казалось, лишил всех сил ее мышцы. Бекка подумала, что вот сейчас она шлепнется на дорогу, не выдержав внезапного высвобождения от гнета наложенного на себя заклятья. То был голос Тома, и она знала, что тот не осмелится покинуть подземные пустоты холма, чтобы помочь ей встать, а у нее самой не хватит сил подняться из пыли, если она в нее упадет.
