чтобы поддерживать производство.
— Все так плохо?
— Это еще не самое ужасное. Главное, что практически во все логистические цепочки встроены какие-то непонятные посредники. Сырье покупаем не напрямую у поставщиков, а через их дочерние фирмы. То же самое и со сбытом. В результате все прибыли генерировались непонятно где, а на мою долю оставались лишь расходы.
— Погоди-ка, в таком случае поучается, что ОЗК…
— Находилось на грани банкротства!
— Черт побери!
— Впрочем, потери хоть и велики, но все-таки не фатальны. Опекунский комитет ликвидировали внезапно, и причастные к разграблению компании люди просто не успели замести следы, а из следственного изолятора это делать несколько затруднительно!
— Так, значит, украденное получится вернуть?
— Во всяком случае, большую часть. По крайней мере, я на это надеюсь.
— Понятно. Помощь нужна?
— Пока вроде справляемся. Кстати сказать, Семен Наумович весьма отличился в поиске украденного. Надо бы его поощрить, но пока не придумаю как. Просто дать денег вроде неудобно, а что еще…
— Ну, это как раз просто, — усмехнулся Зимин. — Сделай его акционером, и тогда получится, что, как ты выразился, «эффективные менеджеры» залезли непосредственно в его карман.
— Хорошо. Пожалуй, я так и сделаю. Однако хотелось бы выразить и личную признательность.
— Это было бы правильно, — одобрительно кивнул адмирал. — В таком случае, подари ему адамант.
— Вы думаете? Он ведь не одаренный…
— Он — нет. Но у него есть сын.
— Я даже не слышал, что у Бенчика есть семья…
— Ну, семья — это громко сказано. Скорее, последствия бурной личной жизни. К слову сказать, об этом вообще мало кто знает. У таких людей, как Беньямин, много врагов, поэтому он старается держать своих близких в тени. Я сам узнал случайно и тебе говорю только потому, что ты умеешь хранить секреты.
— А сколько лет его сыну?
— Пять лет или около того, точно не знаю. А что?
— Хм, подходящий возраст для процедуры инициации. Вы ведь знаете, я кое-что могу.
— Ну да, ну да. Лечишь все болезни, от ангины до простатита, инициируешь безнадежных и поднимаешь покойников… Прости, кажется, я становлюсь ипохондриком!
— Да нет, все нормально.
— В таком случае, будь добр, пожалуйста, прекрати мне выкать. По крайней мере, в неофициальной обстановке. Мы ведь не чужие люди, не так ли? А показную вежливость оставь для тещи. Вот уж где она тебе точно пригодится.
Это было, что называется, не в бровь, а в глаз! Поначалу Татьяна Александровна относилась к будущему зятю с откровенной враждебностью, которую она и не думала скрывать. Потом, когда выяснилось, что он не просто Колычев, а тот самый, или, если точнее, самый-самый, ее мнение резко переменилось. Все-таки гросс, сенатор, да к тому же еще до неприличия богатый…
— Теперь, дорогой Мартемьян, вы можете называть меня maman, — милостиво разрешила она новообретенному зятю сразу после венчания, одарив при этом самый любезной улыбкой и сунув под нос руку, которую пришлось почтительно поцеловать.
Теперь же любимая теща сидела рядом с отцом, как бы подчеркивая, что она дочь самого Колчака. Кроме дедушки Саши в этом углу кучковались и другие почетные гости. Многих из которых Март видел впервые, но, тем не менее, хорошо знал из уроков истории. Герой недавней войны барон Врангель. Прославивший себя в одной из прошлых компаний генерал Слащев. Чуть в стороне от них бывший военный министр Антон Иванович Деникин…
— Вот морды белогвардейские! — помимо воли вырвалось у Колычева.
— Что, прости? — не расслышал его тесть.
— Я говорю, что у нас на свадьбе очень много заслуженных людей!
— Это да, — усмехнулся адмирал. — Причем, большинство из них терпеть друг друга не могут!
— Владимир Васильевич, — решил сменить тему Март, — а что в Китае, про Асано и его демонов ничего не слышно? Не появлялись снова?
Зимин хмыкнул и пожал плечами.
— Чкалов мне тоже все уши этими «чертями» прожужжал. Нет, Мартемьян, об этих аякаси больше ни слуху, ни духу. Может, конечно, они где-то и злодействуют, но делают это тихо. Но я все же думаю, что вам тогда померещилось. Не бывает такого. Черти — они больше души людские смущают, служа врагу рода человеческого… Может, какие амулеты у них были особенные? Впрочем, тут гадай, не гадай, толку никакого.
— Понимаю. И все же…
— Думаю, самое время вернуться в зал, — прервал его Зимин, — что-то мне подсказывает, что с тобой хочет приватно поговорить один очень важный человек.
Важным человеком оказался ни кто иной, как сам государь император. Александр III любил иногда прикинуться простачком, эдаким «мужиком в короне», как прозвал его, будучи еще кронпринцем, германский коллега Вильгельм III [1]. Вот и сейчас он хватил за здоровье молодых несколько рюмок, после чего позволил себе расслабиться, много шутить и даже немножечко волочиться за дамами, благо, что императрица Евгения по нездоровью не смогла посетить бал.
Впрочем, все мало-мальски знавшие царя были прекрасно осведомлены, что это всего лишь маска. Его величество, как и большинство гроссов, мог запросто перепить взвод гусар, оставаясь при этом в полном сознании и твердой памяти.
— Что, брат Мартемьян, — с обезоруживающей фамильярностью обратился он к жениху. — Небось рад до смерти, что отхватил эдакую красавицу?
— Я счастлив! — ничуть не покривил душой Колычев.
— Николаша хотел прилететь, да обстоятельства не позволили. Надеюсь, ты не в претензии?
— Как можно, ваше величество!
— Ну-да, ну-да… Странный ты все-же.
— Отчего вы так думаете?
— Ну как же. Уговорил наследника просить наместничество в Желтороссии, а сам с ним не поехал. Другой бы из штанов выпрыгнул, чтобы стать его советником, а паче того наперсником, а ты здесь остался…
— Дел много, ваше величество! К тому же мы с Николаем и без того друзья. Если ему понадобится помощь, я всегда готов. Но сейчас, полагаю, ему больше всего необходима самостоятельность.
— А если напортачит? — нехорошо прищурился император.
— Не ошибаются только те, кто ничего не делают, — пожал плечами Март. — Отрицательный опыт тоже нужен.
— Ну не скажи. Ты вот, еще ни разу не ошибся. Даже зло иногда берет…
— Увы, ваше величество. Безгрешен один Господь, да и то…
— Богохульствуешь? — почти обрадованно сверкнул глазами Александр.
— Как можно-с! Просто читал про открытия палеонтологов. Бог создал динозавров, а я едва не позволил растащить наследство деда.
— А я слышал, что ты все это ворье поприжал!
— Если бы. Самые главные от меня ускользнули.
— Ты, верно, про Полякова? — хмыкнул царь. — То не твоя печаль. Поверь, строже меня не накажешь. Он теперь по всему миру деньги собирает, чтобы кредитовать наш Дальний Восток, причем под самый мизерный процент. Это для таких, как он, хуже смерти. Да к тому же, он хоть и сукин сын, но наш. Понимаешь?
— Понимаю. Значит, то, что он украл у меня, вернуть не получится?
— Ну что ты за человек, Мартемьян, — с досадой вздохнул император. — Ты ж и без того богаче меня, а все мало! Ну нельзя у Полякова просто так все конфисковать. Не поймут нас на Западе, черт бы его драл!
— Это вам Александр Лазаревич рассказал?
— То есть, я сам, по-твоему, ни черта не понимаю? Ладно-ладно, не делай такое честное лицо, я по ауре вижу, что угадал… Претензии твои хоть и не принимаю, но… можешь считать, что негодую вместе с тобой. Просто не время сейчас. Однако обещаю, ты внакладе не останешься. Через его банк будет финансироваться много разных проектов. И при любом раскладе значительную долю заказов получит ОЗК, а стало быть, ты!
«То есть он еще и заработает», — подумал про себя Март, но вслух сказал:
— С паршивой собаки хоть шерсти клок.
— Не такой уж и клок! — деланно возмутился царь, после чего расплылся в улыбке и добавил. — Считай это моим свадебным подарком!
— Кто тут говорит о подарках? — как будто из ниоткуда возникла новоиспеченная мадам Колычева и, заметив государя, очаровательно улыбнулась. — Ваше величество…
— Чаровница наша! — расплылся в улыбке Александр, после чего обернулся к жениху и шутливо погрозил пальцем. — Ах ты, разбойник! Похитил самую прелестную фрейлину нашего двора и в ус не дует!
— Вы слишком добры, государь, — мило зарделась Саша. Март восхитился ее идеальной игрой. Что и говорить, придворная школа и выучка давали себя знать.
— Что есть, то есть, — как с очевидным легко согласился царь.
— Неудобно прерывать ваш разговор, однако у нас
