есть внутренняя уверенность, что такое могут купить иностранные товарищи.
— Однако, — развеселился Брежнев, — от скромности ты не умрешь. Но ладно, Патоличеву тоже можно. Ну все, граждане, — заявил он наконец во всеуслышание, — мне стало гораздо лучше и надо отдохнуть. А ты, Петя, далеко не уходи…
— Леонид Ильич, — ответил я, — завтра у меня два дела… нет, даже три — троим я обещал повторные сеансы.
— Это кому? — сдвинул брови Ильич. — Что Юрию, это понятно, а остальные двое кто?
— Андрей Миронов и завлаб из клиники на Мичуринском, — ответил я.
— Миронов это ладно, а завлабу что надо?
— У его дочки церебральный паралич…
— Хорошо, осматривай, — нехотя согласился он, — но ты должен быть в пределах досягаемости товарищей из девятки.
— Раз надо, значит буду, — со вздохом сообщил я, — так мы пошли, чтобы не мешать вам, да?
— Идите, — отпустил он всех нас мановением руки, — и позовите медсестру, она уже наверно извелась вся. А насчет квартиры в этом подъезде сегодня решим вопрос…
Хорошо быть на короткой ноге с руководителем большой страны, подумал я, выходя из этой комнаты, все вопросы решаются щелчком пальцев… а Галина последовала за мной и перед тем, как я покинул эту нехорошую квартиру, сказала, что вопрос о моем новом местожительстве решится завтра. А до завтра я свободен, как вольная птица-дятел.
Ну и отлично, отправился на метро в свою родную уже гостиницу. С двумя пересадками. Дама на ресепшн посмотрела на меня странно-изучающим взглядом, но ничего не сказала, а только протянула ключ. А возле двери моего номера меня ждал… ну вы догадались наверно, Семен Наумыч Гинденбург собственной персоной. А рядом с ним и девочка Олечка с ноги на ногу переминалась.
— Три встречи за день это уже не случайность, а суровая закономерность, — сказал я в пространство и добавил, — привет, Оля.
Она кивнула мне через силу, а Наумыч сразу взял быка за рога:
— Поговорим?
— Заходите, конечно, — распахнул я дверь, — только у меня и угостить-то вас нечем.
— Не беда, — бросил Наумыч, переступив порог, — у меня все с собой. Оля, а ты подожди меня в нашем номере.
Оля спорить не стала и испарилась. А с собой у него был коньяк в три звездочки и коробка с тонко порезанной колбасой… мне почему-то сразу вспомнился эпизод из «!7 мгновений», где Штирлиц беседует с генералом в поезде (— у меня есть коньяк, — у меня тоже есть коньяк, — зато у вас вероятно нет салями, — у меня есть салями, — значит мы с вами кормимся из одной кормушки).
Стул у меня только один был, я его себе забрал, а Наумыча усадил на застеленную кровать. И пододвинул поближе журнальный столик.
— Итак? — вопросительно посмотрел я на бывшего начальника, когда он разлил содержимое бутылки по стаканам.
— Итак, дорогой Петр, — отвечал он, выдув одним махом полстакана, — вопрос у меня очень простой. Ты, как я знаю, теперь в большом фаворе у власть предержащих лиц…
— Ну я бы не стал утверждать, что в большом, — перебил его я, — и у предержащих…
— Не скромничай, — в свою очередь перебил он меня, — про Юрия Владимировича я в курсе. Так вот — в ближайшее время ты круто поднимешься в горку… и не надо спорить, я знаю, что говорю… меня при этом не забудь, лады? Я-то к тебе по-доброму отнесся, когда мы вместе работали.
Я чуть не поперхнулся — в упор мне что-то не вспоминалось его доброе отношение. Но вступать в дебаты не стал, а перешёл к стандартному торгу.
— А что мне за это будет, Семен Наумыч? Дорога с односторонним движением это не совсем то, что меня привлекает в этой жизни.
— У меня много связей, — он налил вторую порцию и опять выцедил ее, не дожидаясь меня, — могу пригодиться.
— Например? — продолжил я пытать его о деталях, — в Минвнешторге есть кто-то знакомый? А в Минэлектронмаше?
Сентябрь 83 года. Эйзенхауэр против Шапошникова
Эта необъятных размеров дура находилась так близко к нам, что можно было прочитать её наименование — «Дуайт Эйзенхауэр» это был. Я непроизвольно вспомнил, что у них там считалось правилом хорошего тона называть корабли такого класса именами бывших президентов — за Эйзенхауэром последуют Кеннеди, Рузвельт, Линкольн и Вашингтон, а там и до Форда с Рейганом недалеко. А у этого вот президента было, если мне не изменяет память, водоизмещение под 100 тысяч тонн, длина в 350 метров, два атомных реактора по 130 тысяч лошадиных сил каждый и 90 самолетов и вертолетов на борту. Истребителей F-14 и штурмовиков А7. Серьезная техника.
Ну а наш большой противолодочный корабль именовался просто и незатейливо — «Маршал Шапошников». И от них обоих, как это было отчетливо видно, только что стартовали по одному вертолетику, которые оба направлялись в нашу сторону.
— Это они сейчас из-за нас конкурировать будут что ли? — недоуменно спросил Василий.
— Сейчас все и увидим, — ответил я.
— Да, а где Ираклий с Сергеем? — опомнился он.
— Сидят под замком на корме, — сказал я, — думаю, что вопрос с ними решится очень скоро.
Обе вертушки тем временем материализовались над нашим многострадальным десантником — штатовский Апач над кормой, а наш Камов (по-моему, 27-й модификации он был) завис прямо над мостиком. Из обоих вылетели веревочные лестницы, и по ним в быстром темпе спустились по нескольку вооруженных товарищей.
— Капитан-лейтенант Гордеев, — представился первый из них, запрыгнувший в нашу ходовую рубку, — Тихоокеанский флот, вторая эскадра. Кто тут старший?
Вася посмотрел зачем-то на меня, а потом выдвинулся на первый план.
— Вроде я, — неуверенно сказал он, — вообще-то Ираклий Сванидзе был за старшего, но сейчас он недоступен, а я его помощник.
— Где этот ваш Сванидзе? — продолжил Гордеев, а его подручные между тем заняли позиции у всех выходов из рубки.
— На корме, — пришел я на помощь Васе, — сидит под замком в техническом помещении, американцы посадили. Долго же вы до нас добирались, — зачем-то добавил я.
— Все разговоры потом, — резко оборвал меня каплей, — сначала дело. Показывай, где там твои американцы.
Я вздохнул, показал рукой примерное направление к Ираклию с Сергеем и сделал попытку двинуться в ту сторону.
— Стоять, — притормозил меня каплей, — первым старшина пойдет, — и он кивнул головой одному из спустившихся с вертушки.
* * *
Скоро, как говорится, сказка сказывается, да нескоро дело делается. От спустившихся на корму американских вояк на переговоры выдвинулся видимо старший из них, владевший в общих чертах русским языком. Переговаривались прямо на палубе где-то посередине корабля на среднем этаже.
— Мы забираем своих, вы — своих, — на ломаном русском сообщил американец, — на этом расходимся.
— А с этим корытом чего? — мрачно ответил наш каплей.
— Пусть тут остается, нам оно не нужно.
— А наш
