В то время, когда дело при Ториджа подходило к своему логическому завершению, маршировавшие всю ночь легионеры вышли к мосту через Бадиэль. К их удивлению, он не только не был взорван – он не был даже заминирован, а в самом Торе дель Бурго, к тяжелому штурму которого они уже морально приготовились, не оказалось ни одного вражеского солдата. Командование обеих наступающих групп решило дать передохнуть своим солдатам (да и новый год, все ж таки), так что выступление в сторону Гуадалахары состоялось только утром первого января. К вечеру этого же дня произошло соединение наступающих ввиду местечка Тарасена – последнего препятствия на пути к славной своими средневековыми храмами Гуадалахаре.
Тарасена – поселение некрупное, но расположилось для атакующих крайне неудачно. С запада от него нес свои воды Хенарес, а с востока подступал горный массив, тот самый, что не давал атаковать с юга Ториджа. Именно тут, в еще одном "бутылочном горлышке", республиканцы и создали эшелонированную линию обороны из шести батальонов пехоты, их полевых орудий и батареи 155-и миллиметровых гаубиц. Конечно, у наступающих был решающий перевес в тяжелой артиллерии (изрядно расстрелявшей боеприпасы в предыдущих боях), но защитники буквально зубами вцепились в эту землю, и все атаки первого и половину дня второго января оканчивались неудачей. Неудачей окончился и налет немецкой авиации – у республиканцев оказалось несколько истребителей "Рата", вынудивших бомбардировщики сбросить свой груз раньше времени и спасаться бегством. Лишь ближе к вечеру второго числа, когда с востока, от Киенафуэнтоса, подошел и переправился через Унгриа, противнику в тыл, батальон итальянской пехоты, республиканцев удалось потеснить и утвердить сине-желто-красный флаг на руинах Тарасены.
Третьего января начались бои за окраины Гуадалахары, где ее защитники попытались закрепиться. Потратив последние заряды гаубиц и потеряв несколько танков, к ночи их удалось оттеснить из северо-восточной и восточной частей города. Бои за город продолжались всю ночь и половину следующего дня, обе стороны понесли серьезные потери, однако уже к полудню судьба города была окончательно решена – немногие уцелевшие защитники были выбиты в его западную часть и прижаты к реке. Гуадалахара пала.
Республиканскому правительству теперь необходимо было отзывать для защиты столицы часть войск из Каталонии, где в это время шли основные бои – этой операцией Франко открыл себе дорогу на Мадрид. Открыл, в основном, руками союзников.
Москва, Кремль 05 января 1939 г. четыре часа дня (время местное)
– Польская сторона желал бы проведения границы по Даугаве. – заметил Риббентроп. – Это вполне логичное требование, если учесть то обстоятельство, что они согласны передать Германии Мемель. Польше нужен нормальный выход к морю, а протяженность побережья Литвы, остающаяся после удовлетворения Польшей наших требований, будет не так велика. Скорее даже, совсем мала.
– Это совершенно неприемлемое предложение. – отрицательно покачал головой Литвинов. – Латвия, если мы правильно поняли суть ваших предложений, переходит в сферу интересов Советского Союза, а поляки требуют фактического разделения ее пополам. Мы настаиваем на том, что Рижский залив должен полностью и без каких либо оговорок считаться нашей зоной влияния.
Максим Максимович быстро глянул на Молотова, получил утвердительный кивок с его стороны, после чего продолжил.
– Конечно, мы можем удовлетворить притязания Польши, уступив им часть побережья на юге Латвии, но не в таком объеме. Кроме того, польская сторона должна понимать, что в случае конфликта с СССР форсирование Даугавы не станет такой уж большой проблемой для РККА.
– Германии хотелось бы избежать конфликтов в окрестностях ее восточных границ. – дипломатично заметил Йоахим фон Риббентроп.
– СССР также не желает конфликтов в районе своей западной границы. – парировал Максим Максимович.
В переводе с дипломатического языка этот диалог означал ни что иное как:
"- Мы не позволим вам напасть на Польшу.
– А мы – вам".
Переговоры между немецкой и советской делегациями продолжались уже пять часов.
– Товарищ Литвинов рассуждает умозрительно. – вмешался в беседу Молотов. – Совершенно понятно, что президент Мощицкий, руководствовался скорее военными, нежели политическими резонами. Однако Советское Правительство в моем лице заверяет вас, что никаких военных действий против Польши мы не планируем, и не намерены планировать в будущем. Да, у нас имеются некоторые территориальные претензии к Польше, однако они не настолько значительны, чтобы решать их военным путем.
– Миролюбие Советского Союза общеизвестно. – кивнул Риббентроп, припомнив, как русские надавали по шее японцам у озера Хасан.
– Господин министр должен понимать, что дипломатию Польши очень хорошо описывает пословица: "Аппетит приходит во время еды". – дождавшись пока Пауль Шмидт, личный переводчик Риббентропа, сможет передать этот его пассаж своему начальнику, Литвинов продолжил мысль. – Если сегодня, на предварительном согласовании позиций, мы удовлетворим их требования, то завтра поляки захотят получить и остров Сааремаа.
– Видимо, – улыбнулся фон дер Шуленбург, – господин Мощицикий знаком с другой русской пословицей: "Проси вдвое больше, получишь столько, сколько желал".
– И все же, хотелось бы, в первом приближении, уточнить, о каком именно участке побережья Латвии, передаваемом Польше, может идти речь? – продолжил гнуть свою линию Риббентроп.
Молотов взял карандаш, подошел к висящей на стене карте Европы, и аккуратно отчеркнул прибрежный кусок латвийского побережья, проведя будущую границу по реке Вента.
– Примерно вот так. – произнес он. – В первом приближении.
Риббентроп задумчиво побарабанил пальцами по столешнице.
– Президент Мощицкий не уполномочивал меня вести переговоры от его лица, но, полагаю, немецкая дипломатия сможет убедить его удовольствоваться этим предложением.
– Ну вот и славно. – ответил Молотов. – Господа, предлагаю сегодня сделать перерыв, а завтра подробнее обсудить вопросы с Буковиной, Финляндией и черноморскими проливами.
Берлин, Вильгельмштрассе, 77. 06 января 1939 г., четверть двенадцатого утра
– Ты что, совсем не отдыхал, Йозеф? – Гитлер смотрел на осунувшееся лицо своего "министра правды". – Или отпраздновал Рождество и Новый Год с особым размахом?
– Какое там, отпраздновал. – Йозеф Пауль устало махнул рукой. – С этой "программой культурно-исторического рывка" даже выспаться удавалось раз в две недели. Однако, – тут Геббельс довольно улыбнулся, – все готово.
– Знаю я, почему ты не высыпался. – добродушно усмехнулся Фюрер. – Небось опять лично отбирал актрис на главные женские роли. И не оправдывайся, лучше по делу давай.
– По делу, так по делу. Хотя я, между прочим, примерный семьянин и отец.
– Ну-ну. – усмехнулся Гитлер. – Ладно, я не твой исповедник, чтоб ты мне в грехах каялся. Рассказывай, что у нас хорошего.
– Хорошего у нас следующее: стартовало три музыкальных проекта – остальная музыка никак не подходит для граждан Третьего Рейха. Ну, разве что Linkin Park… Этот вопрос пока изучается. Конкретно запущено: "Rammschtein", "Nachtwunsch" и "Berliner hotel"… От ссылок на Токио мы решили отказаться – мало ли как у нас потом разовьются отношения с Японией.
– Это правильно. – кивнул рейхсфюрер. – Надеюсь, внешний вид у солиста будет не как у прототипа?
– Да мне самому чуть с сердцем плохо не стало, когда я узнал, что это мальчик. – усмехнулся Геббельс. Не так уж он и преувеличил, поскольку реакцией на крупный план Билла Каулица (была у Карла в мобильнике пара клипов Tokio Hotel) являлись слова "Страшноватая девочка, честно говоря". – Нет, конечно. Немного расхлябанности и вольности в одежде, ведь песни-то молодежные, – но в меру, строго в меру, и со стилизацией под фельдграу, – а так все вполне прилично. Два концерта они уже дали, а сегодня, без десяти двенадцать, запускаем их первую песню на радио.
– Непременно послушаю. – сказал Гитлер и сделал пометку в своем дневнике. – Что по фильмам?
– По фильмам… – рейхсминистр пошуршал бумагами. – Пересказ их моим однофамильцем, конечно, убог, но мы подключили лучших фантастов и сценаристов Германии, и, в качестве приятного дополнения, получили семь новых фантастических романов разных направлений. Писатели меня умоляли познакомить их с автором идей.
– И что ты? – усмехнулся Фюрер. – Пообещал знакомство?
– Нет, я сказал, что рейхсканцлеру некогда встречаться с ними. – иронично заметил Геббельс. – И что он уступает все права на идеи им.
– Так ты сказал им, что это мои фантазии? – расхохотался Гитлер. – И, конечно же, проследил за тем, чтобы слухи об этом распространились?
