Кроме того, для домны требовалось завезти сырья. Много сырья. Это ведь не тигельная плавка. Домна жрет уголь, руду и известь в поистине промышленных масштабах. Быстро и отчаянно. Поэтому наверху продолжали строится просторные полуземлянки, в которые методично свозили руду со всей Руси. Что было непросто и не быстро.
Посмотрел Иоанн.
Послушал очередные объяснения, почему не получится сделать все в срок. Послушал, как приглашенные немцы ругались на качество руды. Повздыхал вместе с ними. И поехал на верх — на вершину Воробьевых гор, дабы оценить фактические запасы руды и угля, что там удалось накопить. А когда выехал на вершину Воробьевых гор, то замер, мрачно уставившись на плод своих трудов. На Москву. Она дымила и парила. Не хватало для полного счастья только башни Саурона в центре этой «красоты». Экология и красота просто игнорировались. Все шло на откуп получения как можно более быстрого результата.
Вокруг столицы были раскиданы, на первый взгляд бессистемно, укрепленные посады. А за горизонт уходило пять крупных дорожных насыпей с трамбованной щебенкой поверх. Плюс какие-то домики да склады, разбросанные всюду и стоящие вне стен. И дымы. Несмотря на лето, казалось, они были всюду. Ветряные мельницы, каковых в обозрении имелось несколько десятков. Многочисленные водяные колеса. Каскад плотин на Яузе-реке. И прочее, прочее, прочее. На Москве-реке по меньшей мере два десятка каких-то лодочек, спешащих по своим делам. А на дорогах люде пешие, всадники и подводы. Много. В целом — вид больше напоминал какой-то промышленный район, чем столицу.
Король с некоторым раздражением потер лицо.
— За все нужно платить, — прошептал он сам себе, впервые лицезрев всю эту панораму и ужаснувшись.
Он совсем забыл за своей рациональностью о представительских функциях. И о том, какое впечатление на окружающих производит его город. Неудивительно что дела не ладились на дипломатическом поле. Ведь что видели дипломаты? Огромное село, дыру, что коптила дымами, «красуясь» земляными стенами, а не столицу крупнейшего в Европе королевства. Не то, что Краков, но и даже Вильно выглядели много богаче, лучше и ухоженнее. А тут… духота, мрачность и какая-то сальность… грязь что ли. Вот какие ассоциации наводил этот вид. Дело не спасало даже то, что в Москве ныне мылись лучше и больше, чем в остальном мире.
Общий эффект — он оказывался крайне угнетающий… И с этим нужно было что-то делать… Срочно делать. Хоть что-то, спасая положение. Потому что иначе он будет с боями прорываться через любые, даже самые незначительные препоны. И каждый его успех будет провоцировать все возрастающее сопротивление окружающего мира. В нем ведь испокон веков встречали и провожали по одежке. А «серые мышки» может быть и ценились, но уж точно не уважались. Оттого монархи и стремились к блеску да роскоши. Это была не прихоть. Увы. Это была жизненная необходимость, которая наравне с физической силой являлась альфой и омегой дипломатии как внешней, так и внутренней…
* * *
В это же самое время в Экс-ан-Прованс к Рене Доброму графу Прованса и бывшему герцогу Анжуйском прибыл Джан Батиста делла Вольпе, известный также, как Иван Фрязин, трудившийся уже который год личным доверенным человеком короля Руси Иоанна.
— Что привело тебя ко мне? — Устало спросил Рене. — Я знаю кому ты служишь и не хочу влезать в его дела.
— Ваша Светлость, — произнес Джан Батиста, обращаясь к графу, как к герцогу. — Меня к тебе привели лишь деньги.
— В самом деле? Твой хозяин перестал тебе платить?
— О нет, ты меня не так понял. Меня привели деньги, которые мой хозяин хочет заплатить тебе.
— Что?! Не интересует.
— Но ты даже не выслушал…
— А что ты можешь мне сказать дельного? Я стар. И я хочу спокойно дожить свою жизнь.
— Но у тебя есть дети.
— Вот именно. Есть. И я не хочу, чтобы их кто-нибудь вырезал.
— Ты ведь хочешь, чтобы у них не было хорошо?
— Ты угрожаешь мне!? — рявкнул бывший герцог вставая.
— Рене, дай мне сказать и вот увидишь — я не предложу тебе ничего, что вызовет твое раздражение. Всего одно предложение. И поверь — оно тебя заинтересует, ничуть не умалив ни твоей чести с благородством, ни чести и благородства твоих детей.
— Говори, — нехотя произнес Рене и сел на место. — Но говори быстро.
— Твои дети, увы, не могут стать твоими наследниками, ибо выжили лишь девочки. Но есть способ передать им толику наследства, обеспечив им если не безбедную жизнь, то верный источник дохода. Ты ведь хотел бы, чтобы твои девочки чувствовали себя более уверенно, когда тебя не станет?
— Допустим, — чуть подался вперед Рене. — И о чем речь?
— Мой руа готов дать тебе часть своих акций Персидской торговли. Она уже начала приносить прибыль, так как товары из Каспия по ней потекли в Балтику. Пока маленькую, потому что дело только пошло. Но дальше будет больше и лучше. Та торговля ничем не беднее, чем венецианская былых времен. Это стабильный доход, словно с крупных имений. Только крестьяне не разбегутся, и враги их не смогут разграбить или отнять. И ты сможешь эти акции завещать или даже просто подарить своим дочерям, дабы укрепить их положение.
— А что взамен?
— Иоанн просит тебя уступить ему твои права на престол Константинополя, Иерусалима и Неаполя. Ты ведь все одно ими не пользуешься, и завещать никому не сможешь.
— Почему же? После моей смерти их получит мой руа.
— Который отнял у тебя герцогство Анжу прежде срока, хотя ты и так завещал ему его? И тем самым лишив тебя доходов и положения, унизив? Ты действительно хочешь сделать ему такой подарок?
— Ты понимаешь, что я могу сдать тебя Луи и остаток своих дней ты проведешь в его подвалах? Весьма невеселых дней. Ибо слова, что ты говоришь — есть не что иное, как измена.
— Разве милостью Божьей Император Константинополя и руа Иерусалима не в праве распоряжаться своим наследством?
Рене скрипнул зубами и откинулся на спинку трона, уязвленный в самое больное место. А Джан Батиста делла Вольпе же изобразил на своем лице самый что ни на есть удивленный вид. Можно даже сказать — потрясенный…
[1] Воробьевы горы нависают над Москвой-рекой на 70–80 м.
Глава 10
1477, 2 октября, Москва
Король Руси Иоанн свет Иоаннович сидел в своем кабинете за достаточно легким столом резного дерева. Ему не очень была по душе массивная мебель. Поэтому и ограничился такой вот поделкой, которую, впрочем, назвать воздушной, увы, не выходило. Он представлял собой самый что ни на есть обычный прямоугольный писчий стол, покрытый плотным, тонким темно-зеленым сукном. Учитывая, что надавливать на приспособления для писания почти не требовалось — очень хорошее решение.
Справа и слева под столешницей у стола стояли врезные колонки с выдвижными ящичками. Достаточно легкие. А спереди — небольшой барьер с мелкими ящичками для рабочей мелочевки и парапетом, на котором довольно жестко крепилась ацетиленовая лампа.
Одна из немногих первых. Только-только начали производить.
Металлический бачок с карбидом. Над ним второй — с водой. Латунный вентиль для регулировки интенсивности выделения ацетилена. Ну и сама горелка, вынесенная вверх на условно гибкой латунной трубке в окружении металлического полусферического зеркала.
Иоанн читал. Вычитывал рукописный макет первого букваря, который готовился к выпуску огромным тиражом в двадцать тысяч экземпляров. Смотрел что к чему. Читал сопроводительные заметки людей, уже посмотревших букварь.
И тут в приемной раздался какой-то шум. Возня. Упало пара каких-то тяжелых предметов.
Это очень нетипичные звуки. И они напрягли короля. Никто не смеет так себя вести в приемной правителя Руси.
Он недолго думая достал свои эспаду с дагой и положил их на стол перед собой. Так, чтобы от двери их было не видно.
