Мы с батей переглянулись.
— Болотину не хотелось бы, — честно ответил я. — Да и не столь важно, чтоб к городу впритык. Я бы и в Карлуке взял, места привычные.
И не так уж далеко, честно скажем. Мы с Афоней замеряли: от почтамта до батиной усадьбы четырнадцать километров выходит, одиннадцать по тракту, да три от отворота. На машине — минут двадцать ехать, всего делов.
— В Карлуке? — оживился Савва. — Так это совсем другое дело! Есть участочек. И даже, господа, весьма интересный. Между трактом и деревней. Из низинки между сопками выходит. Луговина и чуть-чуть лес захватывает. Единственно — вытянутый он. С полкилометра в ширину и почти на два километра этак вдоль тракта полосой тянется.
— А видел я, — вспомнил батя, — летом чё-то землемеры там шарашились.
— Именно-именно. Там два участка вышло. Один вдоль самого тракта, выделен в собственность, тоже по предписанию, а этот вот — уточняли границы. Там и метки свежие поставлены. Вернёмся сейчас в кабинет, господа, я покажу вам планы.
И показал. И данные замеров предоставил.
— Так он побольше выходит, чем мне назначено.
— Ну, чуть побольше, — великодушно согласился Сава Панкратьевич.
— Что ж нам, — как-то меня это несоответствие тревожило, — землемеров ждать да отчекрыживать кусок? И с какой стороны?
— Пустое! — махнул председатель рукой. — Это в столицах, может быть, каждый метр дотошно вымеряют, а у нас тут… особого ажиотажа нет, так посмеем выразиться. Сделаем приписку, что отделение малой части сочтено нецелесообразным. В конце концов, — он с удовольствием посмотрел на кинжал, — спасение Великого князя — подвиг для иркутского гражданина значительный. Оформим прибавку как поощрение от губернских властей.
08. ОТПУСКНОЕ
ЗИМА
Из Земской управы заехали к Серафиминому отцу, подарочек завезли, от него — к Афоне, там посидели. Свернув в Карлук, сразу заехали на теперь уже мой законный кусок земли. Вглубь-то, конечно, не пройдёшь особо — снегом по луговине всё завалено, но с той стороны, что к дороге ближе, походили, по сугробам бороздя, поприглядывались, нашли метки землемеровские.
— Ну как, Илюха? — слегка толкнул меня в бок батя. — Чувствуешь себя помещиком-землевладельцем?
Я сдвинул папаху на затылок и засмеялся:
— Честно — пока не чувствую.
— Помнишь, как оно летом тут?
— Так-то но. Вольготно. Бычков, мож, на выпас пустить?
— Тоже дело. Ограду ток поставить, чтоб не разбрелись.
Домой прикатили довольные, как коты, сметаны обожравшиеся. Женская половина как увидала документы на землю — ну охать, руки к щекам прижимать. Скатерти-самобранки раскинули… В общем, заново вышло торжество.
И потекла чередом жизнь мирная, приятная. Торжественные крестины, Рождество с длинными весёлыми святками, новый год, Крещенье (назвали сына в честь прадеда — Аркадием), мой день рождения, множество дней рождений и именин — родни-то у нас сколько! — в общем, праздники вплоть до самой Масленицы. Из гостей да в гости, как говорится.
И каждую ночь — жена любимая в моих объятьях.
Не жизнь — малина.
К весне я начал замечать, что матушка сделалась задумчива и пару раз даже показалось мне, что глаза у неё заплаканные, но при виде меня она сразу бодрилась… пока не дошла, видно, внутри себя до крайности. И уж тогда явилась с разговором. Точнее, меня зазвала на свою с отцом половину, деловито усадила за небольшой стол, за которым она иногда пишет письма, и сама села напротив. С таким похоронным видом, что я начал всякое худшее подозревать.
— Маман, не томите. Что случилось?
Она тяжко вздохнула:
— Илья… Я с тобой давно хотела поговорить.
И замолчала.
— О чём? — терпеливо переспросил я.
— Дело серьёзное, — она снова тяжко вздохнула.
— Да что такое, маманя? Помирает кто⁈
Она подпрыгнула и замахала на меня руками:
— Что ты! Сплюнь!
— А что вы меня пугаете тогда? Мраку навели.
— Да я… Не то же всё. Я вот о чём хотела. Смотри. Ты сейчас на цельный год на учёбу уезжаешь. А коли хорошо сдашь — так и ещё, да ещё дальше, в Тверское.
— Ну! Так мы это уж обсуждали. Учёба — не война, выходные бывают, да и каникулы. На дирижбандель подходящий сел — и дома. Сутки-двое с вами.
— Я, Илюшенька, не про то, — мать слегка подалась вперёд. — Вы вот с отцом да с зятевьями дом новый обсуждаете, чертежи смотрите…
— Конечно. Выбрать же надо получше.
Планы мы обсуждали всей мужской компанией: я, отец, зятья, Хаген и время от времени — дядья с матушкиной стороны. Проектов пересмотрели и бумаги исчеркали — страсть!
— А ты не думал, как твоя жена в том доме одна будет с хозяйством хлестаться, да с малым дитём. А если не с одним? Тебя с учёбы, чай, опять куда-нибудь пошлют, по фронтам да службам будешь мотыляться, наезжая изредка, а она там одна кукуй! А мы тут, — неожиданно свернула матушка и горько заплакала, — одни с дедом, два старика…
Я аж растерялся. Обошёл столик, склонился, приобнял её:
— Маманя… А вы хотели как?
— Не бросайте нас, Илюша… — она повисла на моей шее.
Я гладил мать по голове и думал, что в таком разрезе идея отселиться в собственный дом уж не кажется мне такой блестящей. Нет, понятно, прислугу можно нанять, работников, но это ж чужие люди, всё не то. Каково будет Серафиме одной в пустой домине? Месяцами? И родители тоже, но они хоть друг с другом…
— Батя-то знает?
Маманя неожиданно икнула:
— К! Ой… М-км, — она помотала головой. — Он мне вообще
