– Парадный мундир офицера воздухоплавательных войск.
Ну, еще бы он не обратил внимание… Известный щеголь. И любитель пышных одеяний. Видимо, именно на это расчет Наполеона и был… Вот только – в чем смысл этого расчета? Лично я так и не понял пока… А так… Да – приличную «парадку» удалось построить. По типу нашей, образца 1943 года (или когда там именно парадную-то ввели?). Глухой однобортный приталенный китель с воротником-стоечкой на двух крючках. С голубым кантом по швам, обшлагам и клапанам нагрудных карманов. И золотым шитьем по тому самому воротнику. (Ну куда денешься – эпоха все-таки, а я генерал! Погонов привычных тут еще нет, эполеты вводить – мне самому неохота, а так, в принципе – все очень даже неплохо сочетается с ярким трехцветным генеральским кушаком на поясе.) Цвет сперва хотел было сделать белый – да вовремя сообразил, что это будет знак самого махрового роялизма. Да и маркий слишком… Потому честно оставил обычный защитный. (Ну, мы ж военные воздухоплаватели-то?) Но к нему в комплект придумал синие штаны-бриджи (вот лампасов вводить не стал – пусть как-нибудь без меня до этого додумываются, не впечатляет меня подобный декор), заправленные в легкие сапоги. На груди – золотые «крылышки», знак рода войск, на рукаве – трехцветный шеврон Республики… В общем, говорю – ничего так… Хотя Наполеон и порывался добавить золотой канители. Но тут уж я уперся. Так что пришлось ему смириться…
– Странный покрой, – заметил, искоса глядя, Баррас. – Кажется, в английском стиле: слишком простые линии…
– Простота – основа функциональности! – отпарировал Бонапарт подхваченной у меня формулировкой. – В воздухе, среди строп, в тесной корзине аэростата, длинные фалды и пышные украшения только создают лишние трудности. Потому воздухоплаватель должен быть одет просто, но добротно. Вот как раз примерно так…
Хорошо все же, что я себе свою старую «наполеоновскую» шляпу оставил (ну забавно, конечно, но, как ни странно – вполне себе сочетается головной убор с остальной формой. Надо только малость привыкнуть…). А то бы, боюсь, вверг гражданина Барраса совсем уж в полный ступор по поводу происхождения фуражки… Да и не получилось у мэтра Роньона пока приличную фуражку пошить. Что тоже влияет, да…
Судя по выражению лица Барраса, он не убежден моим доводом, но возражать не собирается. Ну да и ладно, мне оно по барабану…
– Кстати – и вам рекомендую настоятельно обновить свою одежду, друг мой, – продолжает, между тем, свою речь Наполеон. Небрежным кивком обозначая превратившееся за время заключения в лохмотья облачение Барраса. (Ага… Так это он, что ли, именно ради того все и затеял? Чтобы затащить этого мэна к Роньону? Я, допустим, догадываюсь, с какой целью – поскольку сам отдавал распоряжения – но чего ради именно таким образом, уразуметь не могу…) – Я взял на себя смелость распорядиться, чтобы мой портной сшил вам костюм, приличествующий предстоящему визиту – вы не будете возражать, если мы по дороге заедем туда?
В это время мы выходим из-под земли во внутренний двор Тампля. И захваченному врасплох ощущением свободы узнику ничего не остается, как только торопливо согласиться. Хотя и уточняет:
– О каком визите вы ведете речь?
– Ну как же? – с недоумением смотрит в ответ Наполеон. – О визите в Конвент, конечно! Разве может генерал Баррас, освободившись из заключения, спрятаться у себя дома? Нет! Ваш долг, мой друг – безусловно тут же появиться перед депутатами, чтобы засвидетельствовать свое возвращение в этот храм свободы!
– И что я должен буду им сказать? – остро, кинжально врезает свой взгляд мне в глаза «главный термидорианец Франции».
– Дойдет и до этого, друг мой… – бестрепетно отвечает Бонапарт. Но в подробности предпочитает не вдаваться. Вместо того, вытянув руку вперед, он произносит: – А вон там – видите кто вас встречает? Убедитесь, дорогой господин Баррас, еще раз, что я вас нисколько не обманывал…
Ну, посмотреть есть на что…
За воротами на улице – (Ворота у нас обычно распахнуты. Да они, скорей, и не замковые – территорию окружающего башню Тампль сада просто обносит обычный каменный забор. Хотя и достаточно высокий. Так что особой оборонительной ценности эти ворота не имеют.) стоит роскошная позолоченная карета (которую откопали где-то аж в Версале, в полуразобранном состоянии, и мастерам Шале-Медона пришлось повозиться, восстанавливая сей «членовоз»). Запряженная шестеркой лошадей цугом. А из кареты, подобно двум птичкам из гнезда (ага…) выглядывают взволнованные Тереза Тальен и Жозефина (которую вообще-то все зовут Розой, но мне так привычнее). При виде нас с Баррасом немедленно начинающие выбираться из дормеза наружу…
Ну – они ж столько времени ждали этого момента! (Почти цитата)
3Слушай – чего ты за театр устроил? Лавры Тальма покоя не дают?
А ты так и не понял?
Что именно?
Да, у вас там, в будущем, видимо, действительно забыли, что такое сословное деление…
Ты об чем, предводитель французских команчей?
О том, что Баррас – дворянин. А хлеботорговцы – всего лишь разбогатевшие простолюдины. Лавочники.
И что?
И я – дворянин.
Все равно не понял…
Ну, я же и говорю… Если совсем просто – и вашим языком – то: дворянин на простолюдина наехать может, имеет право, а вот дворянин с дворянином ДОЛЖЕН обращаться уважительно! Революция отменила сословия, но люди-то все – до революции воспитаны. И эти правила у нас в крови. Прошиты в пэ-зэ-у – как, опять же, у вас сказали бы…
ТЫ ЭТО СЕРЬЕЗНО?!
Более чем. Если мы хотим Барраса использовать, а не уничтожить – с ним нужно общаться уважительно. Именно как дворянин с дворянином.
Я совсем было уже хотел задать новый вопрос… Но тут вспомнил «Капитана Фракасса». Не фильм – книгу. Теофил Готье был очень ярым сторонником той самой дворянской чести и дворянской же корпоративности. Собственно – роман об том и написан. Там вся суть в концовке. На протяжении всей книги главный злодей (уж не помню, кто он там был) ведет себя самым хамским и мерзким образом (в фильме это достаточно хорошо повторили). А вот в конце – узнав, что «капитан Фракасс» на самом деле дворянин и барон – злодей приезжает к нему в замок и честно и открыто, с искренним расположением и дружелюбием предлагает помириться… Как раз потому, что они с ним из одного сословия. Кстати – и мирятся… И не испытывают больше друг к другу никаких негативных чувств: недоразумение разъяснилось…
Понятно, что в чистом виде это голая утопия. Но если, как утверждает Наполеон, сословные отношения в подсознании продолжают сидеть (а почему им не продолжать?) – то что-то в этом есть…
