Ознакомительная версия.
– Ты как назвал нашего Иисуса Навина, останавливающего солнце, варвар?![26]
За это время к месту событий подтянулись еще человек пятнадцать местных «убогих». Кое у кого из них уже появились в руках колья и булыжники, орудия восставшего пролетариата и городского отребья еще со времен великого Рима.
Почувствовав поддержку, оборванец осмелел:
– Чего вам надо в нашей земле, уроды?! Сидели бы у себя в пещерах, а не портили воздух благородным эллинам!
Сбоку, отсекая возможные отходы, уже подкатывалась новые ревнители «чистоты» улиц. За всеми экскурсиями гости столицы не заметили, что приближается закат. А с заходом солнца из-под стен ипподрома исчезали редкие здесь даже днем служители правопорядка. Настала пора «ночных хозяев».
– Что хотят-то? – лениво поинтересовался Захар, пододвигая рукоятку кинжала под правую руку.
Малышев хмыкнул и потянул из-за пазухи револьвер. Тратить патроны не было никакого желания, но количество подходящих бандитов явно превосходило то число противников, с которыми они смогли бы справится голыми руками. Мечи, секиры и прочее «серьезное» оружие им еще на входе в город настоятельно порекомендовали оставить на постоялом дворе и ни в коем случае не носить на прогулках. За это варваров могли сразу бросить в зиндан.
В руках заводилы местных разбойников появился узкий стилет. Улыбка его стала шире. Стало видно, что из передних зубов у зачинщика осталось не больше четырех. Рот византийца начал растягиваться в очередном ругательстве, но закончить фразу он не успел.
Видимо, это была отработанная тактика при нападении на вооруженных или облаченных в броню путников. Когда внимание человека отвлекалось на зачинщика, говорящего им гадости и осыпающего бранью, со спины на жертву обрушивалась основная масса налетчиков. Так получилось и на этот раз. Пока Сомохов пробовал подыскать ответ на риторический наезд голодранца, а Горовой присматривал за нахмуренными, но стоящими на безопасном расстоянии сообщниками «эллина», кто-то атаковал Костю и Захара, прикрывавших тыл немногочисленной группы. Спасло обоих благочестивых паломников лишь то, что под плащами в сумерках не были заметны надетые доспехи. Ножи нападавших не прошли через плетение кольчуг, сработанных немецкими мастерами.
Впрочем, соображали враги довольно быстро. Пока фотограф и красноармеец, чертыхаясь и поминая матерей супостатов, оборачивались и выхватывали холодное оружие, Малышеву успели заехать в плечо сучковатой дубиной. Пригодько же схлопотал удар кистенем в закрытый железным шлемом лоб. Сталь не подвела, но в голове сибиряка загудело.
На этом достижения грабителей закончились. Костя, как будто и не замечая последствий удара, ушел от очередного метившего в его голову дубья и, перехватив одной рукой древко длинной секиры, явно неуместной в руках оплывшего жиром лысого бандита, пинком в живот расчистил перед собой площадку. Рядом, прикрывшись телом очередного поборника «этнической чистоты», схваченного за горло левой рукой, умело отмахивался кинжалом от наседавших налетчиков Захар.
За спиной фотографа раздался револьверный выстрел, затем еще два. Это казак могучим ударом пудового кулака отбросил в толпу наглого зачинщика и начал разряжать сложившуюся обстановку привычным для себя методом. Револьвер еще пару раз сухо треснул.
Костя, вспомнив о собственном огнестрельном оружии, засунул руку за пазуху, но поддержать подъесаула огнем не успел. Как и следовало ожидать, при звуке выстрелов и запахе серы разбойники сначала испугались и отпрянули, а при виде отлетающих тел сотоварищей бросились врассыпную. Тяжелые свинцовые пули с расстояния в несколько шагов поднимали в воздух тщедушных представителей местного отребья.
Через мгновение путь перед путешественниками вновь был свободен. Только тяжелый запах револьверного дыма и несколько корчащихся в предсмертной агонии тел напоминали о скоротечной схватке.
Захар опустил на землю тело потерявшего сознание бандита, послужившего живым щитом…
Из-за выступа здания послышался топот десятков ног в подбитых деревянными подошвами сандалиях и лязганье железа. Через минуту на площадь перед еще не остывшими после драки паломниками выскочило около двух десятков воинов. Это были не городские вегилы в кожаных лориках[27], с дубинками и стеками в руках. Перед русичами, все еще сжимающими нехитрые орудия обороны, предстали лучшие представители воинской элиты империи – знаменитые варанги.
Закованные в кольчуги бородачи ростом уступали даже сибиряку, самому невысокому в отряде паломников, зато размахом плеч они намного превосходили подавляющее большинство жителей Европы. Вороненые кольчуги, расшитые серебряными нитями плащи. По знаку выступившего вперед командира шеренга наемников византийского кесаря изогнулась и замкнула в кольцо пилигримов. Все варанги прикрывались от возможной опасности высокими щитами, окованными металлическим полосами. В сторону гостей столицы грозно и недвусмысленно смотрели короткие копья.
– Я Эвар Тордстейнсон, лохаг[28] этерии[29] басилевса, – представился командир гвардейцев, когда убедился, что пришельцы не собираются нападать на представителей власти.
Сомохов тихо перевел короткую речь. Им уже встречались на улицах отряды личной охраны кесаря, высланные на патрулирование города в опасные времена. После небольшого раздумья «полочане» по очереди назвались в ответ. Улугбек Карлович перевел и сообщил лохагу все их титулы и имена.
Тордстейнсон кивнул:
– Хорошо. – Он ткнул навершием секиры в сторону уже затихших тел налетчиков. – Это вы их так?
Горовой не без гордости кивнул. За кого-кого, а за бандитов ни в одной стране голову не рубят.
Но в Византии, по-видимому, законы отличались от тех, которые действовали во всем остальном цивилизованном мире. Сколько ни доказывал археолог, что убиты были не законопослушные граждане, а разбойники, к тому же напавшие первыми, но убедить командира варангов в своей правоте он так и не сумел. Всех паломников разоружили, оставив при них огнестрельное оружие, принятое за какие-то безобидные талисманы, и сопроводили в серое неоштукатуренное здание императорского суда, где их уже поджидали скорые на руку и нечистые на нее же чиновники великой Империи.
Для проформы протомив задержанных час в специальной камере, всех их скопом вызвали для дознания. Русичей теперь сопровождали не императорские гвардейцы, а обычные вегилы, что позволяло надеяться на то, что рассмотрение дела будет не особенно строгим.
Судебное разбирательство проводилось в большом зале, где всех четверых пилигримов, не связывая рук, засунули в клетку, сколоченную из толстых, окованных железом деревянных брусьев. Дело вел невысокий полноватый человек с грустными глазами, одетый в белую потертую тогу.
Ознакомительная версия.
