Слава богу, свою часть операции я провела с треском и блеском и до сих пор горжусь ею как исключительно образцово выполненной! Мне поручили достать две подвески, и я их достала! И доставила в Париж к сроку. Voila!
Вот если бы за моим ночным столиком сидел усатый Рошфор, в чепце и пеньюаре, и жалился красотке Кэт на досаду хозяина, тогда еще можно было бы утверждать, что д'Артаньян недалек от истины. Не я ведь арестовывала галантерейщицу и задерживала несущихся во весь опор в Англию посланцев королевы. Так чем же я могла прогневать кардинала?
В-третьих, даже если бы это и было правдой, я еще не сошла с ума, чтобы в разговоре со служанкой обсуждать свои служебные проблемы.
Чтобы я, миледи, объясняла девице, которую подобрала на улице, что кардинал приказал мне щадить д'Артаньяна по причинам, которые мне неизвестны, но я отомстила, не пощадив молоденькую жену галантерейщика, которую он любил?!! Да за кого вы меня принимаете?! За леди Макбет нашего модного сочинителя пьес Шекспира?! Это даже не смешно! Шестнадцатилетней девчонкой я начала работать на Его Высокопреосвященство, и если бы вела себя так, как представил это господин д'Артаньян, то моя карьера тайного агента благополучно завершилась бы много лет назад!
Похоже, господину д'Артаньяну был нужен лишь повод, оправдывающий перед Атосом его пребывание в шкафу моей служанки.
Он его благополучно и выдумал своим изворотливым гасконским умом.
Мы с Кэт говорили совсем о другом:
— Я думала, сударыня, что Вы его любите, — сказала Кэт, не поднимая глаз и прилежно расчесывая мои локоны.
Кэт, видно, думала, что ее страсть к усатым военным разделяют все.
— Люблю?.. — фыркнула я. — Да уж скорее ненавижу… Дурак, в руках которого была жизнь лорда Винтера, и он не убил его и лишил меня трехсот тысяч ливров дохода!
Совершенно не вижу причин скрывать мое отношение к этой дуэли. Уж я-то насмотрелась, как возносили благодарную хвалу Господу любящие братья и сестры, племянники и племянницы, когда их ближних родственников (без которых до этого они жизни не мыслили) неожиданно убивали, делая сраженных горем страдальцев богатыми и знатными. И не собираюсь лицемерить, что я обожаю моего деверя.
— И, правда, ведь Ваш сын — единственный наследник дяди, и до его совершеннолетия Вы бы пользовались всем состоянием, — сказала Кэт с таким значением, словно она только что с трудом до этого додумалась, а теперь делилась в муках добытым знанием.
Уж не стряхнула ли она кудрявую головку, вертя ею в церкви Сен-Ле в сторону громадного красавца мушкетера?..
— Теперь ступайте к себе и постарайтесь завтра получить, наконец, ответ на то письмо, которое- я Вам дала, — пора было завершать эти ночные посиделки.
— К господину де Барду? — вдруг спросила Кэт. Словно я писала еще кому-то?!
— Ну разумеется, к господину де Варду, — немного удивленно сказала я.
— Вот этот господин кажется мне, напротив, совсем не похож на бедного господина д'Артаньяна, — в этот вечер Кэтти была необычайно словоохотливой.
Именно, что на бедного… Ничего, сколько таких господ отъедались за счет любящих их женщин и становились достаточно богатыми… Не похож на господина де Варда… При упоминании о де Варде у меня разболелась голова. Ну сколько можно меня мучить?
— Ступайте, моя милая, я не люблю лишних рассуждений.
Дождавшись, когда Кэт вышла, я задвинула дверь на две задвижки и, обхватив голову руками, без сил повалилась на кровать.
В комнате горничной опять что-то заскрипело и зашуршало…
Граф де Вард молчал как заколдованный.
Может быть, он дал обет молчания?
Или крошка Кэтти дурит мне голову?
Мысли одна неприятней другой посещали меня. Кэт рыдала и утверждала, что отнесла все письма, куда велено.
Вечером явился д'Артаньян и немного развлек меня своей болтовней.
Как только он ушел, я села за составление нового письма:
«Вот уже третий раз я пишу Вам, чтобы сказать, что люблю Вас. Берегитесь, как бы в четвертый раз я не написала, что я Вас ненавижу.
Если Вы раскаиваетесь в своем поступке относительно меня, молодая девушка, которая передаст Вам эту записку, скажет Вам, каким, образом галантный человек может заслужить мое прощение».
Может быть, неприкрытая угроза заставит графа отозваться?
В девять часов утра Кэт должна была отдать его лично в руки господина де Варда и дождаться ответа.
Господи, может, и правда, все мы тогда сошли с ума? И я, и д'Артаньян, и глупая бедняжка Кэт…
Кэт вернулась к обеду, и вид у нее был такой, словно она пешком обошла весь Париж.
Она молча отдала мне письмо и постаралась тихо исчезнуть.
Трясущимися руками я схватила послание графа и распечатала его:
«Милостивая государыня!
До настоящей минуты я сомневался, что Ваши оба письма предназначались для меня — до такой степени я считал себя недостойным подобной чести; к тому же я чувствовал себя настолько нехорошо, что во всяком случае не решался ответить вам. Но сегодня я принужден поверить Вашему ко мне доброму расположению, так как не только ваше письмо, но и ваша горничная подтверждает, что я любим Вами. Ей не нужно говорить и учить меня, как галантный человек может заслужить прощение. Итак, я сам приду сегодня вечером в одиннадцать часов испросить себе прощение. Опоздать хотя бы на день было бы теперь в моих глазах равносильно новому оскорблению Вас.
Тот, кого вы сделали самым счастливым человеком на Свете.
Граф де Вард».
— Кэт! — вернула я горничную с порога своим отчаянным криком. — Ну расскажи же, как выглядел граф? Что он говорил? Он не слишком бледен?! Ты, правда, сказала ему, что я его люблю? Как он это воспринял? Он быстро написал ответ? Он не просил ничего передать на словах? Ну говори же, говори, говори!..
Опустив голову, Кэт подошла ко мне и тихим голосом начала рассказывать о визите к графу.
Вечером появился исчезнувший было д'Артаньян.
Мне было так хорошо, что я была рада видеть и его, весь мир вокруг был добрым и радостным. Только Кэт, которая сказала, что ей сильно нездоровится, была очень подавлена. Я подарила ей кошелек золотых, надеясь, что такое лекарство излечит ее, но и это не развеселило горничную. Видимо, недуг ее был действительно серьезного свойства.
Когда пробило десять, я забеспокоилась. Слушая д'Артаньяна, я то вставала, то садилась, смотрела ежесекундно на часы и сердцем чувствовала, как текут сквозь пальцы мгновения.
В этот раз гасконец был, на удивление, догадлив и, быстро распрощавшись, ушел. Я была ему бесконечно благодарна…
Скоро должен был прийти де Вард. Кэт переодевала меня, а я опять и опять спрашивала, как прошла ее встреча с де Вардом, как он взял письмо, каким было в этот момент его лицо, что он сказал, — я готова была слушать хоть тысячу раз. Чтобы свет, не дай боже, не привлек на мою половину дорогого брата, я приказала погасить лампы везде, даже в спальне.
