Знаете, полковник, я бы, наверное, так и сделал. Но при условии, если бы у вашего «Временного правительства» была хоть толика совести и чести. Но Вы, господа карбонарии, — просто обманщики. Я помню, с чем шли на площадь солдаты. Они кричали: «Да здравствует Константин и жена его Конституция!» Вы же прекрасно знали, что Константин отрёкся от престола. Ни он, ни покойный Николай не хотели быть царями! Вы подумали о тех, кого вы привели?
— Победителей не судят!
— Возможно, полковник. Но даже на войне не каждой победой хвастаются. А здесь победа основана на обмане и подлости. И уж коль скоро столько людей считают меня своим императором, то моя прямая обязанность — избавить Россию от самозванцев. А теперь, полковник, поговорим о вас.
— Я готов ко всему. Даже к смерти, — спокойно отвечал Пестель. — Я готов, потому что знаю, что прав!
— Возможно, — вздохнул император. — Поживём—увидим. А пока я хотел бы выслушать Вашего брата. Владимир Иванович, за последнюю неделю вы спасли мне жизнь раз десять. Поэтому я не могу наказать брата человека, которому столько раз обязан жизнью. Если вы мне сейчас скажете: «Михаил Павлович, пусть мой брат уйдёт», я его тотчас же отпущу. Итак, ваше слово?
Командир кавалергардов вышел вперёд: — Ваше Величество, я очень люблю и уважаю своего брата. Но я не могу просить о снисхождении для него.
— Почему?
Владимир Иванович наклонил голову вниз и глухо произнёс:
— Потому что мои друзья остались умирать на Сенатской площади. Потому что мой лучший взвод остался умирать в Гатчине. Прости меня, Павел, но я знаю, каким влиянием ты пользовался в тайных обществах. Поэтому кровь — на тебе. И на тебе же кровь императора, которому я давал присягу…
Павел только презрительно посмотрел на младшего брата.
— Ваше Императорское Величество, — обратился Владимир Пестель к Михаилу. — Я считаю, что должен выйти в отставку. Понимаю, что в этот час отставка напоминает предательство, поэтому прошу отставки лишь с должности начальника вашего конвоя. Готов встать в строй, как простой офицер. Или же — как нижний чин.
Михаил Павлович подошёл к Пестелю, замершему по стойке смирно. Крепко его обнял и прижал к груди:
— Владимир Иванович, я даже не буду слушать ту чушь, которую вы сейчас несли. Вы были и есть командир моего конвоя. Более того. Уж коль скоро я принял бразды правления, то имею право производить в генеральский чин. Отныне, полковник Пестель, вы — генерал-майор. Я назначаю вас командиром всей гвардии, которая сейчас наличествует и которая, безусловно, ещё будет. Все формальности — грамоты и прочее, — потом. Но, думаю, что моё слово чего-то стоит и без бумаг. Теперь о Павле Ивановиче…
Михаил Павлович обвёл взглядом присутствующих и остановился на арестанте:
— Господин Пестель, вы — государственный преступник. Но! Судить вас здесь и сейчас я не могу. Нужно проводить долгое расследование. Мне этим заниматься некогда, а суда у нас здесь нет. Безусловно, суд признал бы вас виновным с лишением дворянства, чинов и наград. Но, собственно говоря, дворянства вы сами себя лишили. Ордена вы заслужили честно — своими ранами на службе Отечеству. Не я их вам давал, не мне и снимать. А вот звание полковника… Если вы — враг царю, то нельзя носить звание, которое царь же вам и присвоил. Простите, но не дело — вам ходить в эполетах. Снимите эполеты, бывший полковник!
Павел Пестель трясущимися руками стал снимать эполеты, ломая ногти. Золотое шитьё и бахрома плохо поддавались. Из сострадания поручик Боков подал ему нож для разрезания бумаг.
Вначале на паркет упали эполеты с шинели. Потом Павел Иванович снял шинель и стал отпарывать эполеты на мундире. Из глаз текли слёзы. Наверное, ему было бы легче, если бы он стоял перед расстрельной командой…
Когда Пестель сбросил на пол последний знак полковничьего звания, Михаил Павлович тихо сказал:
— А вот теперь, мещанин Пестель, уходите.
Губернатор и находившиеся в кабинете офицеры заволновались, но одним мановением руки император установил тишину:
— Пусть уходит. Казнить мы его не будем. Держать на гауптвахте — бессмысленно. Возможно, господа, мы ещё встретимся с ним в бою. Идите.
Бывший полковник, бывший командир пехотного полка, кавалер российских и иностранных наград в одночасье превратился в сгорбленный манекен. И, не глядя ни на кого, шаркая подошвами офицерских сапог, он вышел.
ГЛАВА ПЯТАЯ
LA POLOGNE ЕТ LE CAUCASE, СЕ SONT LES DEUX
CHAUT — HERES DE LA RUSS1E [1]
Январь 1826 года. Варшава. Царство Польское
В одном из самых красивых домов (точнее, дворцов) Варшавы, выходящих окнами прямо на Замковую площадь, в эту ночь не спали. Генерал-майор русской армии, князь Иосиф Зайончек принимал в кабинете нетитулованного прапорщика. Но этот офицер привёз известие, которое дорогого стоило. Хотя, если непосвящённый человек вскроет конверт, он обнаружит там только несколько строк: «Мы приступили. Дело за вами». Можно, разумеется, трактовать эти строки как призыв к государственному перевороту, а можно решить, что один сосед сообщает другому об охоте.
Магнат, получая пакет от армейского прапорщика, подумал вначале: а не хотят ли его унизить? Но по здравом размышлении решил, что не похоже. Фамилия офицера была Муравьёв-Апостол. Старший брат этого юноши был на сегодняшний день главнокомандующим мятежных войск в Малороссии. У генералиссимуса Тадеуша Костюшко, когда тот начинал восстание, войск было ещё меньше. Что же подвигло подполковника отправить именно брата? Степень важности, из-за которой послание можно доверить только очень надёжному человеку? Уровень представительности, по которой младший представлял всю фамилию? Или же простое желание старшего брата сохранить жизнь младшего в случае неудачи?
Усталый до немоты молодой офицер не задумывался о таких тонкостях. Он за день проскакал расстояние от Василькова до Варшавы. Пока князь читал
