хватил, когда мы тебя потеряли. Что тут случилось? – не успела выдохнуть и тут же накинулась на городового. – Вы на каком основании задержали Ее светлость? Думаете, если девушка одна приехала, за нее и заступиться некому! Вот я князю нашему, Данияру Константиновичу, доложу! Знаете, кто он? Младшим братом Самой… – потрясла указательным пальцем, указывая наверх, – приходится!
– Послушайте… – гулко сглотнув, мужчина поправил воротник кителя, плотно облегающий горло. – Как вас зовут, уважаемая?
– Матрена Саввишна я! – бабулька грозой посмотрела на представителя закона. – Плотникова.
– Послушайте, Матрена Саввишна! Никто Ее светлость не задерживал. Наоборот, помочь ей пытаемся. Кошель у нее срезали на перроне. Наш маг уже след взял и скоро поймает воришку.
– Кошель? Украли? – Матрена вопросительно посмотрела на меня, а я закивала, как болванчик, подтверждая слова Павла Серафимовича. – Столько шума из-за кошеля поднялось? А вы куда смотрели? Вот ведь ворье развели! Безобра-азие в вашем княжестве творится.
Бабулька с явным удовольствием пропесочила бы местную власть и порядки, но тут вернулся маг, волоча за шкирку того самого парня.
– Ваше? – положил на стол мешочек, сшитый из дорожной ткани в тон платью.
– Мое! – подтвердила очевидное.
– А денег сколько было?
– Не помню, на мелкие расходы только. – Я растерянно пожала плечами.
– Десять рублей серебром и меди семьдесят пять копеек, – доложилась Матрена, которая и складывала в кошель наличность.
– Вот! Все, что при нем нашел! – Маг ссыпал горсть монет на стол.
При пересчете оказалось на рубль и двенадцать копеек меньше обозначенной суммы. На вопросы, куда потратил, парень не ответил. Насупился, замкнулся в себе, угрюмо таращась в пол. И на прожженного воришку совсем не походил. Худющий, как жердь, одежда в латках, истерлась от многочисленных стирок. Босой, ноги сбитые, а в глазах – безнадега и обреченность.
– Заявление писать будете? – отвлек от изучения личности воришки городовой.
– Заявление? Зачем? Деньги же вернули.
– Так, не все вернули. А наш голубчик сознаваться не хочет, куда потратил. Ничего, правду мы из него выбьем, не переживайте, Ваша светлость, – заверил мужчина.
При слове «светлость» парень вздрогнул и еще сильнее сгорбился. Нет, ну а на что он надеялся? Мы на эти деньги рассчитывали дилижанс или подводу нанять, чтобы до Роднино добраться. Еще и перекусить бы хватило в таверне и с собой еды набрать.
– Что значит, выбьете? – переспросила нахмурившись.
– То и значит, что плетей всыплем! А, если заявление будет, может, и в тюрьму за воровство отправим. Ему урок и другим назидание!
– Из-за рубля в тюрьму? – я опешила. – Сурово! А, если не буду писать заявление?
– Тогда условный срок грозит, попался ведь. Там уже, как судья решит. На первый раз, может, исправительными работами отделается. Но плетей все равно получит! – расписал городовой неприглядное будущее парня.
– Ваша светлость, пожалуйста! – прошептал парнишка, вскинув голову и пронзив умоляющим взглядом. – Нельзя мне в тюрьму. Бейте, сколько хотите, только отпустите потом.
– Ишь ты, заговорил! – фыркнула Матрена. – Еще чего, отпускать тебя. Ворью самое место в тюрьме.
– Подожди! – осадила бабульку. – Если расскажешь правду, для чего понадобились деньги, то помогу. Слово даю.
– Сестра младшая болеет, а амулеты лечебные дорого стоят. Тут хватило бы, и еще на одежку теплую, на еду.
– Не врет, но не договаривает, – со знанием дела прокомментировал маг. – В больнице для бедных всем помощь оказывают. Почему туда не отвел? Деньги ты не на амулет потратил.
– А родители чего ж не позаботились о больном ребенке? – пробурчала бабулька.
– Хитришь? – исполнилась подозрительности.
– Куклу купил, Дуняша давно просила. Я ее в мусоре успел спрятать, когда понял, что меня вот-вот поймают. Подумал, кошель все равно искать будут, а игрушку не заметят, – признался парень. – Родителей нет, так ей хоть не так страшно одной меня будет дожидаться.
– Сироты? А звать как? – Городовой что-то размашисто черкал на листе бумаги.
– Матвей, – представился воришка. – Фомичев.
– Местный, или приехал откуда? Годков сколько? Куда отец с матерью подевались? – продолжил допрос Павел Серафимович.
– Из Нечаевки я, на заработки приехал. Никого у меня, кроме сестры, не осталось. Отца в прошлую зиму волки задрали, а матушка от болезни по осени еще слегла, да так и не оправилась.
– Слышал я про волков в Нечаевке, – поддакнул маг. – Каждую зиму лютуют и на людей нападают. Запросы регулярно из области в Управу приходят, чтобы помогли отвадить хищников. Своими силами уже не справляются. Расплодилось зверье, в стаи сбивается. То скотину задерут, а то и человека растерзают.
Понемногу удалось расшевелить парня и выяснить, что родительский дом у детей за долги отобрали. Сбережения закончились еще раньше, когда мама болела и ей требовались лекарства. Целитель, может, быстро бы ее на ноги поставил. Но откуда ему взяться в деревне? А в городе они с весны обретаются, пешком пришли, как снег стаял и дороги просохли. Снимают угол в грязном клоповнике и живут тем, что Матвею удается заработать. Май в этом году дождливый выдался, промозглый, вот Дуняша и простудилась. В больницу парень побоялся обращаться, чтобы обоих в приют не забрали. Там жизнь еще хуже.
– Зря ты, Матвей Сидорович, так считаешь, – осуждающе покачал головой представитель власти. – В приютах за ребятишками присмотр имеется и условия лучше, чем съемный угол на Халютинской. Кормят три раза в день, за здоровьем следят и грамоте обучают.
Пока мы разговаривали, маг отлучился на полчаса и вернулся со спящей девочкой лет пяти на руках. Матвей бросился к сестре, как увидел, лоб потрогал, проверяя температуру, к дыханию прислушался.
– Жара вроде нет и хрипов не слышно, – прошептал радостно.
– Разумеется, нет! – хмыкнул мужчина. – Мы к дежурному целителю заглянули, он и подлечил. До воспаления легких уже дело дошло. В каморке, где я ее нашел, как она еще другую заразу не подхватила!
– И что теперь будет? – Матвей понуро поинтересовался у городового.
– Ничего не будет! Тебя суд ждет, а сестру в приют оформим. Другие дети не пропали там, и она человеком вырастет.
Мне бы уже собственными делами заниматься, раз деньги вернули, а заявления писать отказалась. Но что-то не давало уйти, хотя Матрена не единожды уже намекала,
