— Едуть! Едуть! — Ванька спрыгнул с великана и понёсся напрямик через убранное почти поле.
— Ванька, мы же с тобой в Пигмалиона играли? — свёл брови Кох.
— Разрешите доложить, Ваша Светлость, к Басково со стороны Тулы едуть… едет большой табор по дороге.
— Цыгане что ли? — недовольно поморщился Сашка, только цыган ему и не хватает для полного счастья. Песни петь⁈ Самое время.
— Не, не цыгане, незнамо кто. Башкиры? — закатил глаза разведчик.
— Может калмыки. Поскакали назад, Ванюха. Ерофей, — подозвал Сашка старшего из взрослых, — продолжайте в том же духе. Большие кусты складывать отдельно. Большие картофелины тоже отдельно. Кусты с самой мощной ботвой, тоже отдельно, вместе с картошкой. Я… М… могу и не вернуться. Тогда… Нет. Вернусь. Без меня не уходить. Покажете мне всё, проверю, тогда отпущу.
Сашка уже к этому времени привык. Никто не будет работать на барщине даже посредственно, если не будет личного контроля. Его крестьяне не обманывали, а вот грека так и норовили объегорить. Соревнование у них с Андрюхой, заметит тот обман и плохую работу или нет.
В аллеи, что радиально подходят к барскому дому в Басково въехали, они с Ванькой и калмыки, одновременно с разных сторон. Сашка и Ванька с юга, со стороны полей, а калмыки с севера, со стороны Тулы. Что это именно заказанные им калмыки прибыли Сашка увидел сразу и не потому, что ехавший первым мужик был на него похож, а потому, что рядом с ним на неказистой лошадёнке мохноногой ехал его посланец — Олег Владимирович Иваницкий, ни с кем не спутаешь, как всегда господин сей одет в коричневый ментик ахтырских гусар.
— Принимайте гостей, Александр Сергеевич! — чуть вырвался вперёд бывший гусар, и картинно развёл руками, повернувшись в седле.
Посмотреть было на что. Как уже говорилось, само имение бывшее грузинского князя находилось в низине. В котловине такой с диаметром в километр. Следовательно, радиусы были с полвертсты, и вот весь радиус был занят повозками и животными, и из-за горизонта, что ли, тоже пыль подымалась. То есть, «гости» растянулись на шестьсот с лишним метров. Кибиток или телег было не сильно много, а вот лошадей хватало и между ними сновали небольшие отарки овец. Смотрелись они паршиво. Не калмыки — овцы. По крайней мере, с этого расстояния. Какими-то клочками шерсти на них кудрявилась, тут есть, а вон, весь бок лысый. В промежутках между кибитками и телегами ехали всадники на таких же, как и у Иваницкого, мелких лошадках. Прямо переселение народов. Правильно Ванька это табором назвал.
Иваницкий спрыгнул с мохноногого транспорта и спустившейся с небес (на шайре же вдвоём рысили) Кох, пошёл вперёд, разлапив руки, чтобы обняться с долгожданным гостем. На самом деле долгожданном. Напокупали больших лошадей, а они не стоят и не смотрят друг на друга красивыми глазами. Они, чёрт бы их подрал, дерутся, рожают, снова дерутся, и тонны навозы производят. Один конюх и трое его старичков, на время прикомандированные к гигантским коняшкам, уже забастовку хотят сидячую объявить. А новых конюхов Сашка не нанимает в надежде на калмыков.
Вот надежда и сбылась. Прибыли.
Рядом с Сашкой спрыгнули с коней двое калмыков в стёганных халатах и меховых, подбитых волком явно шапках. Один что-то снял с вьюка своей лошадки и поспешил к Коху, поняв, что он тут и есть главный.
— Подарок хотят тебе вручить, Александр Сергеевич, — перевёл сказанные слова Иваницкий.
— Прямо с порога? У меня ответного дара нет, — удивился Сашка.
— Потом отдаритесь, обычай у них, как приезжают в гости, сразу подарок дарят, — улыбнулся устало бывший гусар.
Кох его понимал. Чуть не три месяца его поручение выполнял. Дома не был, вечно в дороге ни помыться толком, ни поесть с толком с расстановкой. Всё на ходу. Ничего. Сашка ему зарплату положил пятьсот рублей в месяц, не считая расходы на дорогу, а это полковничий, а то и генеральский оклад.
Между тем двое калмыков разобрались с подарками и окружили Сашку, один надел ему на плечи халат, а второй водрузил шапку, отороченную мехом красной лисицы. Шапка прикольная. Она не круглая, а квадратная, как у улан современных, эти самые «уланы с пёстрыми значками». Халат был парчовый. Не весь прямо золотом шитый, победнее, но нитки золотые виднелись и узоры синей вышивки по синему фону смотрелись красиво.
— Вашество! Беда! — к ним вопя на всю Ивановскую нёсся на вороном фризе Ванька старший.
Событие двадцать четвёртое
Наша жизнь зависит от способности убеждать, что мы те, за кого себя выдаем.
Чарльз Баркер
Сашка как был в халате и значке этом калмыцком, так и поспешил к Ваньке. И сразу понял, чего за беда такая, за ним по пятам по краю, занятой стадами калмыцкими, дороги скакали с десяток полицейских в мундирах темно-зеленого цвета с отворотами и манжетами красного цвета с золотой нитью Брюки полицейских были в тон мундира, сапоги со шпорами. Дополняла форму треугольная шляпа черного цвета. Издали можно спутать с семеновцами или преображенцами, с них мундиры для полиции рисовали, но Сашка уже полицейских навидался и за гвардию их точно не принял.
Кох запаниковал, как всегда, в глазах всё стало серой пеленой покрываться и начало в жар бросать. И тут его калмык старший, что халат на него надевал хлопнул по плечу и что-то спросил. Звук этого гортанного языка и прикосновение к плечу Сашку из ступора вырвали. И тут ему в голову пришла замечательная идея, изменившая его жизнь навсегда.
Виктор Германович запахнул халат поплотнее, надвинул на глаза квадратную синюю шапку с лисьим мехом по кругу и подошёл к Иваницкому, дёрнув за рукав спрыгнувшего с коня Ваньку старшего.
— Олег Владимирович, потом всё объясню. Я — калмык. Просто один из тех, кого вы привезли. И калмыкам это переведи, — Кох повернулся к Ваньке. — Лезь назад на коня и двигай в господскому дому кричи то же самое, как будто я там. Ясно⁈
— Сделаю! — А чего шестнадцать лет пацану скоро, вполне разумен.
Иваницкий вздёрнул бровь, посмотрел в сторону подъезжающих полицейских. С десяток примерно их. Теперь уже не мчались во весь опор. Всю дорогу заполнили телеги и овцы с лошадями, так что почти встали блюстители закона.
— Хорошо. Надеюсь, у меня не будет проблем с законом. Не бунтовщик вы, Александр Сергеич?
— Нет. Всё из-за дуэли. Утрясётся чуть позже. Подыграйте сейчас. Сразу после всё расскажу, — скорчил просительную рожицу Сашка. Наверное, не получилось, так как бывший гусар улыбнулся, кхекнул, и заржав, пошёл к скучковавшимся калмыкам. Пятеро взрослых мужчин стояли спина можно сказать к спине и оглядывали оценивающе подбирающихся к ним полицейских.
Минут пять оказалось у Иваницкого, в настоящую пробку встряли товарищи в зелёно-красных мундирах. Он горячо что-то растолковывал калмыкам, активно руками себе помогая. Потом оглянулся на Сашку и поманил его.
— Они говорят, что выдадут тебя за хана Дондука. Иди вот с Аюком к повозке и делай, что он говорит.
— Спасибо, — Сашка пожал руку гусару и пошёл за тянувшим его за рукав главным видимо у приехавших пастухов. Дондук звучит прикольно. Почти как Дундук. А это вроде и есть — дурень. Никуда от этого не уйти.
— Стоп! Как говорит, я их язык не знаю! — дернулся Сашка назад к Иваницкому, сообразив, что выполнять советы, произнесённые на калмыцком языке ему, будет не просто.
— Я мал-мал говорыть на рускы, — потянул его мужик дальше.
Глава 11
Событие двадцать пятое
Людей следует либо ласкать, либо изничтожать, ибо за малое зло человек может отомстить, а за большое — не может; из чего следует, что наносимую человеку обиду надо рассчитать так, чтобы не бояться мести.
