Вновь дорога, снова скачка, чередующаяся сменами лошадей и кратким отдыхом. Мы летим над степью, не замечая ничего вокруг, и так продолжается день за днем. Проходят сутки, вторые, пятые, и в нескончаемом нашем движении, минула еще одна неделя. Земли дружественых калейрасов давно уже остались позади, очередной наш поворот и мы идем на север. Теперь под нами родовая земля, исконные места проживания дромов, степь от восточных отрогов Архейских гор, до западных склонов гор Анхорских, ныне обезлюдевшие просторы, на которых и травы растут неохотно. Время от времени видны вдали десятки вражеских всадников, которые не осмеливаются встать на нашем пути, но исправно сигнализируют преследователям о нашем местонахождении. Нам нет до них дела, они не опасны, а гоняться за ними и уничтожать каждый такой дозор, мы не можем себе позволить, поскольку это потеря темпов.
Вот, мы замедляем бег своих четвероногих друзей и останавливаемся, лошади должны отдохнуть хотя бы сутки, а иначе они падут, и значит, нам придется принять бой. Шансы у нас хорошие, погоня растянулась по степи на несколько дней пути, и против нас, сможет выйти не больше одной тысячи всадников, и почти все они, гвардейцы этельбера Яныю, которых наш отряд должен не просто сдержать, а раскидать по степи так, чтоб они и собраться не смогли. Завтра сеча.
Ночью, ближе к полуночи, возвращается наша разведка, остававшаяся позади, которую возглавлял Курбат. Брат рассказывает мне о войске, которое расположилось в девяти километрах позади нас и, оказывается, что действительно, сильно вырвавшись вперед и оторвавшись от основных сил, против нас тысяча нукеров этельбера Яныю, триста ублюдков из особых отрядов и сотня калейрасов, остановившихся на ночь отдельно от основного войска. Поднимаем людей, седлаем свежих, отдохнувших за полдня лошадей, и размеренной рысью выдвигаемся по ночной степи к лагерю противника.
Вражеские дальние дозоры не спят, замечают нас вовремя, но мы и не рассчитываем на внезапность нападения. Мы слышим во вражеском лагере, где ярко полыхают костры, звуки сигнальных рожков, поднимающих бойцов в седла, и когда до врага остается метров четыреста, нам навстречу вылетает конная лава борасов.
— Вперед! — Кричу я как можно громче и выхватываю свою шашку. — Убивай!
— А-а-а-а! — Разносится по степи разноголосица.
— Ху-х-х! — Это топот тысяч копыт, бьющих по земле, отдается эхом гулким по всем окрестностям.
Сбиваясь плотно, стремя к стремени, мчимся вперед. Мы на своей земле, нас больше, мы лучше, наши лошади отдохнули, победа наша. Бей! Немногочисленные стрелы и арбалетные болты, невидимые в предрассветных сумерках посланники смерти, летят в обе стороны, что-то ударяет меня в бок, но кольчуга держит. Наш строй ударяется в строй врагов, и мы ломим их. Шашка рубит одного, кроит череп второму, Кызыл-Куш кусает вражеских коней и всадников.
Падали борасы, падали наши воины, но расчет мой оказался верен, по звуку битвы и по воинственным кличам, я мог уверенно сказать, что враг не ожидал столь наглого на него нападения, не был к нему готов, и многие бойцы Яныю начинают поворачивать своих коней вспять. Мои невеликие таланты командира и полководца сейчас не нужны и я могу полностью отдаться схватке. Круши!
Свалка выносит меня в скопище сгрудившихся в кучку воинов и я, оглядываясь, понимаю, что влетел в строй бойцов особого отряда, предателей, сдавших свой народ за кусок хлеба и теплую конуру. Одна моя половина понимает, что против полутора десятков бойцов, мне одному не выстоять, но вторая, звериная, радуется такой встрече, воет от предвкушения крови, рычит и скалится на врагов. Шашка моя, рубит их нещадно, и я, не понимая смысла своих слов, что-то выкрикиваю им. Однако мои слова понимают вражьи наемники, и в первых лучах солнца, восходящего над степью, вижу, как ужас искажает их лица, они поворачивают своих коней, нещадно стегают их, и бегут. Хочу гнаться за ними, кромсать их тела, но Кызыл-Куш стоит на месте. Оглядываюсь и вижу, что бой уже окончен, а моего жеребца держит за узду Курбат.
— Успокойся, Пламен, — кричит мне брат, и звериная суть отпускает меня.
— Как мы их, а? — выдыхая, спрашиваю я брата.
— Отлично, половину отряда вражьего мы перемололи, а остальные по степи разбежались.
— Что у нас, сколько воинов потеряли?
— Убитых, может быть, десятка три наберется, а пораненных около сотни. Хороший бой случился, Пламен.
Перед нами с Курбатом, остановил своего коня лихой Шету. Он скинул с седла тело человека в парчовом халате на голое тело, и с гордостью сказал:
— Это Яныю, я взял его в плен.
— Настоящий воин, — такими, были для него мои слова.
— Батыр, — уважительно кивнул ему Курбат.
Обрадованный похвалой настоящих бури, Шету, который был старше нас, умчался к своим воинам, Яныю для допроса забрал Курбат, а я направил Кызыл-Куша по разгромленной вражеской стоянке.
Да уж, и в самом деле, бой для нас сложился хорошо, однако три десятка воинов мы потеряли. Утешает только то, что враги потеряли гораздо больше, а наши парни, кто погиб, все за свою землю пали, а значит, будут с нашим богом Яровитом, сыном Перуна, за одним столом в Ирии сидеть. Разумеется, касается это только дромов и балтов, а куда после своей гибели направятся души аппенцев, то я знать не могу. Мы победили, и это хорошо, но расслабляться не следует и двигающиеся по нашему следу другие вражеские отряды, никто еще не отменял, так что за сегодняшний день надо оприходовать трофеи, взять вражеских лошадей, что получше, и к вечеру вновь двинуться в путь.
орд.
Калин Тварда, старый сержант Городской Стражи, стоял на крепостной стене и держал в руках свой верный меч, прошедший с ним не через одно сражение. Он смотрел вниз, на раскинувших под стенами Норгенгорда свой бескрайний лагерь степняков хана Муганя, которые, повинуясь воле своего разбитого на реке Сана мелеха, бросив разоренный и объятый огнем Эльмайнор, направили своих коней в Штангорд. Первым крупным городом на их пути был каменный и досель неприступный Норгенгорд, но Мугань был уверен, что сможет его захватить и приступил к немедленной осаде.
Людей за стенами города было много, втрое больше чем обычно, вот только бойцов среди них было мало. Имелось оружие, да некому его было в руки взять, стояли на стенах котлы со смолой, но кого к ним приставить, только женщин да подростков. Нет мужчин в Норгенгорде, все находятся в войске Конрада Четвертого, с беспощадными бордзу за столицу герцогства бой ведут.
Сержант оглядел стены, стоят плечом к плечу люди, но почти все они не воины. Вот несколько престарелых ветеранов, с трудом в руках копья держащие, вон подростки, еще не достигшие шестнадцати лет, стоят и с ноги на ногу переминаются. Кто-кто, а Тварда понимал ясно, что Норгенгорд при первом же серьезном штурме падет. По боевому расписанию, составленному еще во времена закладки городских стен, на них должны стоять семь тысяч воинов и в резерве должно быть еще пять, а сейчас, имелось только шесть тысяч тех, кого ранее, записали бы в некомбатанты, да и только.
