— Если я не найду здесь друзей, я хочу найти здесь работников. Мне нужны люди, которые сделают для меня работу за плату.
Телятников незаметно повел глазами. Склянского не было. Похоже, что ублюдок имел какие-то по крайней мере выходы на Атабая — но никаких контактов с ним не имел. Зато — писал хорошие отчеты в Центр, мать его. Этот жид на базаре держал нос по ветру, а Склянский — все сплетни переписывал в дела агентурной разработки. Липачество, вот как это называется. Все КГБ построено на липе, липуют все, разведчики, контрразведчики. Сами выдумывают источники, заводят ДАР,[16] личное и рабочее дело агента, сами пишут сообщения, дают задания агенту, получают поощрения. Свихнуться можно. Это все не слишком то опасно — до тех пор, пока ты не идешь на контакт на основании такой вот липищи, и не попадаешь на явочную квартиру моджахедов.
— Если я не найду здесь друзей, я найду работников — повторил Телятников
— Какая работа, шурави? Ты в своем уме? Никто из нас не будет работать на неверного!
— Асадулла будет недоволен — назвал Телятников человека с той стороны границы, бывшего офицера пакистанской таможни, сейчас — ответственного за прохождение контрабанды на эту сторону границы.
— Мне нет дела до Асадуллы
Телятников — поднял руку, показал на свои часы — новые, японские, массивные. Такие здесь еще не продавались.
— Говори погромче. Асадулла будет лучше слышать.
Афганец побелел от страха. Он знал, кто такой Асадулла. Здесь он вряд ли достанет — а вот родственников в лагере беженцев зарежут.
— Что тебе надо шурави? — сказал он
— Выполнить работу. Если сделаешь ее хорошо — у меня найдется и другая такая же. И ты будешь под защитой. Другие шурави тебя не тронут.
Афганец почесал в бороде
— Кого надо убить? — с обезоруживающей прямотой сказал он
— Ты знаешь шурави по имени Джафар?
Афганец покачал головой
— Нет
— Не знаешь?
— Я не хочу убивать Джафара, русский.
— Почему?
— Потому что он узбек. Он не просто шурави. Если другие узбеки узнают, что я убил Джафара — они будут мстить.
— Я заплачу тебе полмиллиона афгани.
— На эти деньги не купишь себе жизнь, русский.
Телятников прикинул — выходило хреново. Но решать проблему было надо.
— Тогда сделаем вот как. Я пойду с тобой. И я убью Джафара. Пусть мстят мне. Если тебя спросят — ты скажешь, что ты его не убивал и не солжешь. Так тебя устроит?
Афганец снова почесал в бороде.
— Согласен, шурави.
Телятников, голова которого за время разговора пришла в относительный порядок — начал делить деньги, бросая одну пачку Атабаю, другую — в мешок.
— Что ты делаешь, шурави? — забеспокоился афганец — разве мы не договорились?
— Эта работа стоит дешевле. Если ты не хочешь убивать Джафара — я убью его. А ты заплатишь мне половину от того, что взял от шурави…
Границу они перешли чисто. Когда то давно — здесь было минное поле, но его снесли, когда орда пакистанцев рванулась на запад. Новое пока так и не поставили, в нескольких местах заминировали с вертолетов — но они карту минных полей помнили. Да и мины эти — были видны, так что при должной внимательности — не подорвешься.
По своим следам — брошенные в нужных местах камни — они вышли к вади и Скворцов залег по снайперской винтовкой. Шило пополз вперед, осторожно пополз, в подозрительных местах тыкая перед собой шомполом от автомата. На машину мог наткнуться кто угодно — духи, афганские пограничники, наша группа дальней разведки. И сделать могла все что угодно — заминировать подходы, саму машину, устроить засаду. В Афганистане — все надо делать тщательно и осторожно — если не хочешь лишиться ноги или головы…
Шило подполз к машине, проверил ее. Маскировали они ее ночью, но сейчас, под вечер — было видно, что замаскировали нормально, качественно. Сначала — он проверил, нет ли мин-ловушек, потом — аккуратно смотал и убрал масксеть.
Порядок…
И пришлось несколько сотен метров продвигаться по руслу, пока они не нашли место где выехать. Шило был за рулем, Скворцов шел впереди, искал подходящий выезд на дорогу и заодно проверял, нет ли мин. Мины здесь могли оказаться в самом неожиданном месте.
— В ночь едем? — Шило озабоченно взглянул на часы
— Если поднажмем — до спокоек выскочим на трассу…
Спокоек — такой у советского спецназа был черный юмор. На советском телевидении была передача «Спокойной ночи, малыши» с Хрюшей, Степашкой и мультфильмом. В Афганистане — этим термином обозначался час, после которого каждый, кто оставался в приграничной зоне на открытой местности — оставался там на свой страх и риск. Вылетающие из Ташкента Скорпионы как раз к этому времени успевали дозаправиться и занять позиции согласно плану прикрытия границы. И тот, кто не спрятался на ночь — рисковал получить приветствие в виде снаряда из пятидюймовой гаубицы или сотню — другую снарядов из скорострельной авиапушки. Об этом — знали все десантники и спецназовцы и без крайней нужды на ночь в пограничную зону не выходили. А если и выходили — то с обязательным предупреждением и маяком — стробоскопом с красным светофильтром — чтобы за кого другого не приняли…
Но по трассе — не работали никогда. Там были блокпосты, чужие там не ходили. Так что — кто успел до спокоек выскочить на «американку», трассу «Кандагар-граница» — мог считать, что спасся.
Ехали как обычно здесь — с опущенными до предела стеклами и приоткрытыми дверьми — чтобы в случае чего успеть вовремя выскочить. Ехали быстро…
— Старшой.
— Чего?
— А ты это… опять продлеваться будешь?
— Ну… наверное.
Скворцов просто не мог себе представить — как он вернется в Москву. Все там было каким-то ненастоящим, дешевым… мерзким…
— Ты, Старшой, хоть меня пожалей… — сказал Шило — хоть немного продыху дай. Так ведь и не женюсь. Так — вернусь, десантный китель, ордена… все дивчины мои. А так…с тобой разве что по ранению на Родину выберешься…
— Язык прикуси! — сухо и жестко сказал Скворцов
— Да брось… с тобой до самой смерти не умрешь.
— Прикуси, сказал!
— Ну во, во… — Шило демонстративно прикусил кончик языка и тут же взвыл от боли — колесо напоролось на камень, машину тряхнуло
— Твою мать…
— Болтай поменьше. Вон, иди к Анахите. Она ты думаешь, просто так к нам зачастила, а?
— Скашешь тоше… — прошипел Шило
Амина — была комсомолкой из группы защитников революции и учительницей. Если в Кабуле это было просто опасно — то в Кандагаре — смертельно опасно. Одной из причин, почему началась эта война, почему в нее было вовлечено такое количество людей — было то, что пришедшие русские дали свободу женщинам. Еще в семьдесят девятом — перехватывали листовки, на которых намерения русских (шурави) обозначались пропагандистами предельно четко — отнять у народа Афганистана землю, золото и женщин. В семьдесят восьмом — землю бежавших баев раздали крестьянам и тут же начали отбирать обратно, в колхозы — даже нищие батраки, которые работали на бая за две трети урожая возмутились этому, потому что отнимали и их крохотные наделы… произошло примерно то же самое, что в СССР при коллективизации, с той лишь разницей что во время коллективизации кулакам не помогало ЦРУ США. Золото — золото отняли только у тех, у кого оно было — но отняли. Отняли у мулл… а ведь каждую пятницу все афганцы шли в мечеть на намаз, и что они там слышали. И, наконец женщины. С детства, любой афганский мужчина, пусть даже нищий, забитый батрак, целующий след на земле, оставленный чувяками бая знал, что есть на земле существа еще более забитые и жалкие чем он — это женщины. Отношение к женщине в Афганистане за пределами относительно вестернизированного Кабула было традиционно скотским. Новорожденных девочек нередко убивали. Подросших — откармливали и продавали на базарах на вес — считалось, что чем толще женщина, тем больше она сможет вскормить детей. Женщина, вышедшая замуж не имела никаких прав, муж даже мог безнаказанно убить ее. Когда в гости в дом приходили чужие люди — правилами афганского этикета требовалось не просто не здороваться с женщинами дома, но не замечать, что они вообще есть. Женщин собирали в гаремы, у богатых людей они насчитывали порой по несколько десятков женщин — и получалось, что многим мужчинам женщин не доставалось вообще. Малолетних девочек часто насиловали — главным насильником-педофилом Кабула перед приходом коммунистов был купец Керим Бай, оргии на вилле которого собирали немало народа. Захаживал туда и будущий неформальный лидер Пешаварской семерки, студент теологического факультета Кабульского университета Бурхануддин Раббани, которого выгнали из университета именно за это, а не за выступления против власти…
