насмерть. Если отчаянный, то может.
Убийство самосвалом — не самый надёжный способ, я тому свидетельство. Если, конечно, это была запланированная акция. С другой стороны, потому и хороший способ, что ненадёжный: никто не подумает об умысле. Банальное столкновение. На дорогах страны каждый час гибнет три человека, милицейская статистика. Пьянство, лихачество, неисправная техника, плохое состояние дорог… А тут как раз лихач Петька.
Одно смущало — почему он включил фары в последний момент. Но и этому есть какое-нибудь объяснение: напугать хотел, удивить, покуражиться.
Я не знаю.
Нет, я знаю, что ничего не знаю.
Когда барон стал расспрашивать о Высоцком, то, верно, считал: если я с ним виделся несколько раз, так и знаю досконально. А я знаю немного, это раз, и то, что знаю, рассказывать не стану, это два. Зачем я буду рассказывать, что Высоцкий сел в поезд, да не простой, а курьерский, который везёт его прямиком туда, откуда не возвращаются? Ну, год, ну, два — и всё, финита. Если раньше не разобьет «Мерседес» и себя вместе с ним.
А уж если говорить о тех, кто на Олимпе… Смешно предполагать, что они поверяют мне свои планы, раскрывают тайны, делятся сокровенным. Не поверяют, не раскрывают, не делятся. Да, я виделся с Брежневым, ныне покойным. И виделся с Андроповым, пока, надеюсь, живым. Но что я о них знаю? Очень и очень немногое. Что первый не должен был умереть, а второй не должен выжить, вот и всё. Из-за этого никто меня убивать не должен, я так думаю. Кошка может смотреть на королеву, птичка может смотреть на генсека, вреда от этого никому нет. Я никто, я даже не ноль. Но это я так думаю, а как думают там, в преддверии Олимпа?
Мои миллионы? Там другая масть в козырях: власть. Ради неё, власти, сражаются, а не ради правительственных квартир, дач, санаториев и пайков. Нет, никто от дачи не откажется, но власть первична, пайка вторична. Что им мои миллионы, когда они могут возводить города? переселять народы? начинать (тьфу-тьфу-тьфу) войны? В их распоряжении бюджет страны, а, главное, в их распоряжении люди. Очень и очень много людей. А жаловать своих холопов они всегда вольны, вольны и казнить. Ну, сегодня слова другие, а смысл, смысл тот же.
Бедная, бедная пешечка…
Вера Борисовна принесла мне чашку куриного бульона, в целебную силу которого верит свято. Можно и бульон, оно и вкусно, и питательно. Потом бабушка Ка завела девочек, Ми и Фа, те побегали, попрыгали, веселя меня, и отправились спать. Дневной детский сон есть осознанная необходимость. Или неосознанная.
Я тоже задремал, и мне явился Пушкин с пистолетом в руке. Только это был не дуэльный пистолет, а моя золотая «беретта», которой он увлечённо размахивал, и что-то говорил, но на языке мне неведомом, и можно было только разобрать «Les misérables, les misérables», но кого он имел в виду? Николая и Бенкендорфа, Онегина и Печорина, Кису Воробьянинова и Остапа? Почему-то казалось, что последнюю пару. «Я дам вам парабеллум», конечно. Пушкин устремился куда-то вперёд, время от времени оглядываясь, зовя за собой, но вот он опять оглянулся — а это уже Лев Толстой, а впереди железнодорожный путь.
— Партия — это состав, — назидательно говорит он мне. — Человек видит паровоз, страшную машину, изрыгающую дым и огонь. Горе тому, кто вздумает встать на пути паровоза. Но если человек смирно, не противясь, подождёт на станции, сидя на скамейке, а лучше в буфете, то состав тот предоставит ему всяческие блага — будь то пассажирские вагоны, готовые принять человека и увезти в столицы мира, или вагоны товарные, полные бархата, яств и арабских скакунов.
Проснулся я в легком недоумении. Ладно, Пушкин и Толстой — это понятно. Я всё пытаюсь постичь «Анну Каренину», подступаюсь к роману в четвертый раз. А вознаграждаю себя «Евгением Онегиным», которого знаю наизусть, но всё равно перечитываю раз за разом, как «Мертвые души» Гоголя или «Бравого солдата Швейка» нашего чешского побратима Гашека.
Но поезд, откуда поезд? И паровоз? «Наш паровоз, вперёд лети!»
К шести вернулись Лиса и Пантера. Как пишут в сочинениях пятиклассники, «усталые, но довольные». Им явно нравится быть в центре событий, а более всего — принимать в этих событиях участие. Жизнь кипит! И они кипят!
— Чижик, нас выбрали!
— Выбрали? Куда?
— Делегатами! На съезд!
— Поздравляю! А кто же вас выбрал?
— Меня — от нашей организации, Чернозёмской, — сказала Лиса.
— А меня — от творческих союзов, — сказала Пантера.
— Что может быть лучше!
Съезд, восемнадцатый съезд комсомола, откроется двадцать седьмого октября, и сейчас по всей стране выбирают делегатов. Лучших из лучших. Ничуть не удивительно, что Надежду и Ольгу послали на съезд. Заслужили.
— Ты не завидуешь? — спросила Ольга.
— Белой завистью, — ответил я.
— Тебя не выбрали из-за того, что ты зажал призовые, — прямо сказала Надежда.
— Возможно, — согласился я. И подумал: вот если бы каждому делегату съезда предоставили на выбор, три миллиона долларов, или делегатский мандат, что бы они предпочли, делегаты? Да только кто ж им такой выбор предоставит?
— Тебя ещё могут послать, — в утешение сказала Надежда.
— Не исключено, — уныло сказал я. Но не обманул.
— Ты что-то знаешь?
— Не знаю. Но считаю, что шансы получить вайлд-кард у меня очень велики.
— Вайлд-кард?
— То бишь пригласят, вернее, выберут в последний момент. Чтобы я прочувствовал и осознал.
Я и в самом деле так считал. Неучастие чемпиона мира в комсомольском съезде? Вряд ли. Очень даже вряд ли. Слишком уж бросается в глаза.
— И ещё, Чижик, — Ольга сказала уже другим тоном. Тревожным. — Нашли Петьку. Того, что с самосвалом.
— Нашли? И что он говорит?
— Он ничего не говорит. Он под поезд попал. Товарный. Тогда же, в ту ночь. Всё это время лежал в морге, неопознанный. А тут догадались проверить. Опознали.
— Под поезд, значит…
Я знаю, что ничего не знаю.
Но постараюсь узнать.
29 октября 1978 года, воскресенье
Весна в преддверии ноября
От комсомола Чернозёмской области нас было общим числом двадцать девять, моё включение в делегацию воспринималось как само собой разумеющееся. Меня — да не включить? Человека, за которого переживала вся страна, чью победу представили как торжество идей — да не включить? Без лишней скромности думаю, что подобное указание может дать только один человек. И он его не дал — то ли из высших соображений, то ли ему просто не до меня. И вот я здесь, смотрю на сцену.
Рассаживали делегации по территориальному принципу.
Мы, чернозёмцы, сидели чуть справа от центра зала.
