её против своих же, и я отправлю к тебе в помощь своих викингов, чтобы уничтожить крайне ослабленных войной орденцев.
— А если я не справлюсь?
— Я найду более способного слугу или, если эта страна окажется совсем безнадёжной, войнам Федерации придётся шествовать напролом, по головам простых ронийцев. А это никак нельзя назвать успешным вложением. Зачем мне очередная пустошь?
Получается, Снёрдхейм хочет не только заполучить монополию на рынке ресурсов, но и подмять под себя все земли Ордена и Ронии, сохранив у последней всё тот же феодальный статус, заставив ронийцев и карнимцев вкалывать на своих шахтах и предприятиях, при этом понеся практически нулевые затраты и оставшись чистой перед Мировой Лигой, что не обратит внимания на ввод войск, если эти войска одного из самых видных мировых деятелей просто поддержат «восстание против порабощения». Но что будет после? Ведь никто не гарантирует свободу и безопасность ни Салему, ни всему правящему аппарату протектората, особенно учитывая характер и репутацию конунга, а значит, и я в опасности.
Возможно, вместе с Орденом и осуждением от мирового сообщества мы ещё сможем защитить свои жизни и остановить агрессию пакта, пусть и оставшись у окончательно разбитого корыта. Но если мы сейчас подчинимся, то точно окажемся в цепких лапах ледяного демона и более оттуда не вырвемся, тем более живыми. А значит, я просто обязан вмешаться, сейчас или никогда.
— Мы отказываемся!
Всего одно мгновение, и Снёрдхейм легко махнула рукой в мою сторону, и в тот же миг по моей спине пробежал колючий холод, за пару секунд охвативший всё тело. Я даже вскрикнуть не успел, как все мои внутренности окаменели, я чувствовал, как я теряю возможность не только двигаться, но и даже просто дышать. Несмотря на это, я не задыхался, я лишь чувствовал то, как воздух в моих лёгких превращается в лёд и царапает их каменные стенки. Чувствовал я и кровь, что так же, в один момент, обратилась льдом внутри моих вен и органов. Это было очень странное чувство, я будто вмиг застыл, потеряв любую способность к движению, но не потеряв чувств, в том числе и боли, бездонной и колючей, что сразу же растеклась по всему телу и застыла вечным мучением. Я ещё слышал и видел всё, что происходит вокруг, но наблюдал теперь, будто бы со стороны, не в силах больше сделать хоть что-то.
Кая же, одарив меня презрительным взглядом, вновь обратилась к Салему:
— Я хочу кое-что пояснить. Я не предлагаю тебе сделку и не даю тебе возможности выбирать. Я приказываю! И за невыполнение приказов я справедливо наказываю. И несмотря на то, что я выбрала именно тебя для этой задачи, не думай о себе слишком много. Ты всего лишь штука, наподобие авторучки, которую можно без зазрений совести заменить, выкинуть или сломать. Ни больше, ни меньше.
Эрвин, похоже, не сразу понял, что именно произошло, а потому переводил испуганный взгляд то на конунга, то на меня. Когда же до него наконец дошло, он проглотил слюну, а затем дрожащим голосом ответил, преклонив колено:
— Будет сделано, Ваше Величество...
Снёрдхейм еле заметно кивнула, а затем добавила:
— Ну и последнее моё поручение: раз уж доктор Глиммер выбрала именно эту страну для своей деятельности, тебе следует обеспечить её полную безопасность. Выполняй всё, что она у тебя попросит, и считай, что теперь она мой официальный представитель здесь. И чтобы ни один волос не упал с её головы, тебе ясно?
— Да, моя госпожа!
— Я буду очень ждать оценки твоей деятельности от Элл спустя несколько месяцев. Если она будет тобой недовольна, то я не буду разбираться касательно того, что стало причиной, и просто введу войска для зачистки всех, кого посчитаю обузой для своей власти. Помни об этом, комендант!
Сказав последние слова, конунг неспешно удалилась. Неужели Рония погибнет сегодня?
«Не знаю, почему многие так боятся Каю. Как по мне, так она довольно милая!»
(С) Доктор Глиммер
На трупе падшего Атланта...
25.12.84
Просторный наполовину заброшенный холл, испещрённый множеством изотерических символов и похабными граффити, не совсем то, что ты ожидаешь увидеть, входя внутрь Староградской Телебашни. Очевидно, что война и салемский режим не пощадили это величественное строение. Впрочем, они ничего в этой стране не пощадили.
Но на телебашню было особенно больно смотреть, ибо я помню её ещё в то время, когда она являлась одним из самых впечатляющих зданий на всём континенте. Что же, сейчас она тоже удивляет, как минимум тем фактом, что ещё стоит. Трещины на стенах и выбитые стёкла явственно указывают на то, что никто и не думал обслуживать это невероятное архитектурное сооружение в стиле футуризма.
Наверное, архитектор рвёт на себе волосы, видя, что случилось с его детищем. Если он ещё жив, конечно. Эта война забрала у Ронии всё лучшее, особенно не пощадив тех людей, которые её строили. Наверняка этого гениального бедолагу уже расстреляли люди Салема, или он пал ещё пару лет назад на каком-нибудь поле под Стаховицей.
Когда-нибудь я отомщу и за него, но сейчас иное дело важно, и рассматривать местную архитектуру — непозволительная роскошь для меня. А потому я быстрым шагом пересёк замусоренный зал и направился прямиком к лифтам.
В лифтовом холле, пребывавшем в таком же запустении и располагавшемся прямо в центре здания, меня встретили два человека крайне болезненного вида, одетые в мешковатые балахоны. Видимо, это те люди, которые должны меня провести к НЕМУ. Они стояли ко мне спиной, о чём-то оживлённо шепчась. Я вежливо покашлял, чтобы привлечь их внимание, на что получил молниеносную реакцию в виде двух направленных в свою сторону автоматов.
— Не очень-то вы приветливы к гостям... — сказал я, подняв руки, чтобы обозначить свои мирные намерения.
В ответ на это одна из фигур в балахоне также подняла руку. Конечность эта, по-другому сказать не могу, была странного серого цвета, длинная и кривая, с грязными и явно давно не стриженными ногтями. Видимо, передо мной стоял уже довольно дряхлый старик. Точно сказать я не мог, ибо в полутьме разглядеть лицо, скрытое балахоном, было практически невозможно.
Хотя голос его не очень походил на старческий, ввиду какой-то странной звонкости, почти иррациональной, но тем не менее не доминирующей в общем звучании. Слегка картавя, он произнёс:
— Мы давно тебя
