Хорошо, что в деле появилась фамилия. Даже если это псевдоним, все лучше, чем ничего.
Мне все равно радист нужен. Ну подумаешь, что к моей коллекции добавится условно осужденный — одна штука, и шпион — еще одна штука. Переживем.
Домой я возвращался ближе к полуночи. Когда подходил к гостинице, увидел худощавую дамочку, лет двадцати-двадцати пяти, вышагивающую возле крыльца. Рука невольно полезла к кобуре, но я услышал:
— Вы позвали, вот я и пришла.
Тьфу ты, а про телефонистку-то я забыл. И, вообще, можно ли сохранять что-то в секрете от барышень с коммутатора? И про невесту знают и адрес начальника губчека известен. Но раз уж девушка пришла, не гнать же ее. Да и узнать интересно — кто мою личную жизнь обсуждает по телефону?
Глава 12. Вагончик тронулся
Чтобы не возникало никаких недоговоренностей, с телефонисткой (кстати, она оказалась Натальей, но это не самое редкое имя), ничего не было. Женщина лишь сообщила, что о московской невесте председатель губисполкома Попов упомянул во время беседы со своим замом Парфеновым. А вот о чем они говорили, телеграфистка рассказывать не пожелала, вскользь упомянув, что дело касалось какого-то проекта, о котором Попов специальной телеграммой сообщал в Москву в наркомат продовольствия.
Если кого-то разочаровал, извините, но телефонная барышня убежала, отказавшись от провожатого (меня теперь всегда сопровождают два здоровенных лба), сославшись, что у нее закончилось суточное дежурство, а еще выйдет встречать муж.
Муж, разумеется, не стена, можно и отодвинуть, но я не помешал девушке уйти. Навязывать себя? Да боже упаси. Даже изъяви она сама желание несмотря на усталость э-э… скажем так, зайти в гости к такому молодому и интересному мне, то лучше не надо. Вот, право слово, хотелось лишь одного: дойти до своей комнаты, рухнуть поверх постели. Чаю бы пивнуть, но уже и на это здоровья не хватит.
Барышня, вроде, ничего не сказала, но всё ясно. Что за проект, понятно, и почему наркомат продовольствия, тоже понятно. А вот откуда стало известно про мою личную жизнь, загадка. Прямого телефонного провода от Архангельска до Москвы нет. Сообщили по радио? Маловероятно. Тогда, по логике, у Попова есть информатор среди бойцов, ездивших со мной в Москву или ему рассказала Анна Спешилова. Вот это уже вернее. Впрочем, какая разница? Мне нынче предстоят более важные дела, нежели моя личная жизнь, тем более что ее у меня нет и на ближайшее время не предвидится.
Следующий четыре дня слились в один. Я что-то делал, куда-то звонил, что-то подписывал, ездил, выколачивал, упрашивал, уговаривал. И хотя для меня переезд на новое место до сих пор является шоком, я с нетерпением ждал — когда же поеду и приступлю к новым обязанностям?
Из Архангельска выходили ночью. Кроме бронированных вагонов к поезду прицепили четыре обычных — три товарных и один пассажирский, потому что железнодорожники попросили «встроить» движение бронепоезда особоуполномоченного в график регулярных перевозок, прихватив до Вологды гражданский состав, а уж обратно они его сами доставят. В Вологде с паровозами получше, чем у нас, в депо есть резервные. Я отказываться не стал. Все-таки сам заинтересован в регулярном сообщении Архангельска с остальным миром, а движение судов по Северной Двине еще представляло опасность — не успели вытащить мины, запиханные и нами, и белыми, да и долго оно, по реке-то.
Я порадовался, что хватило ума взять на бронепоезд профессионала. Карбунка, весьма обрадовавшийся, что его и не расстреляли, да еще и выпустили из-под стражи, сразу же взял дело в свои крепкие руки. В результате получился поезд, состоящий из паровоза и четырех бронированных вагонов, оснащенных шестью пулеметами. При необходимости их можно переустанавливать на другие места.
Но если пулеметы Филиппов отдал без звука, то с боеприпасами вел себя как последний крохобор. Жался, рычал и фыркал. Что значит, самому мало? Можно подумать, что восемнадцатая дивизия вновь собирается воевать. С кем, извините? С Норвегией или Финляндией одна дивизия все равно войну не вытянет, а с белыми медведями не разрешу.
В общем, я просил по десять лент на ствол, он хотел дать по две, сошлись на семи, и несколько ящиков патронов россыпью.
Еще к пулеметам понадобилась пулеметная команда. Начдив, порыдал, но дал.
А вот от орудий мы предпочли отказаться. Понадобится — никогда не поздно прицепить к поезду какую-нибудь бронеплощадку, усиленную «трехдюймовкой», а пока мы в России, да еще и там, где нет боевых действий, то лишняя тяжесть нам ни к чему. Зато перед бронепоездом поставили платформу, укрепленную мешками с песком, а на тендере установили «Максим».
Следом шел технический вагон, где находились инструменты и приспособления, а также паровозная бригада, потом штабной вагон, который я использовал как собственное купе, жилой, для личного состава, и вагон, куда запихали дизель и радиостанцию. Радиостанция у нас в нерабочем состоянии, но Новак пообещал, что через пару дней он ее отладит, и можно будет передавать сигналы. Правда, кому их подавать, я пока не знаю, позже станем работать лишь на прием, авось что-нибудь и выловим, и расшифруем.
Касательно личного состава… Пулеметчиков не считаю, они в ведение РККА. Тридцать бойцов во главе с командиром взвода Ануфриевым. Большинство знаю, если не по имени, то в лицо. С этими никаких вопросов нет, равно как и с оперативником Никитой Кузьменко и Татьяной Пряниковой, машинисткой. Я бы вообще не стал брать девушку, но машинистка нужна, а мужчины, кроме меня, с «Ундервудом» не ладят. Рвалась Аня Спешилова, но ее я не взял. Мало ли, куда попадем, а мне ее Витьке сдавать. Они, конечно, те еще паразиты, свадьбу замылили, но ведь родные, паразиты-то… Супругу комиссара удалось обмануть — мол, еду в Москву, а там ты уже побывала, уступи место другим девчонкам. Поверила, нет ли, но спорить не стала.
Так что тридцать два бойца никаких сомнений не вызывают. А вот остальные…
Итак, поехали. Исаков Александр Петрович, бывший штабс-капитан, бывший белогвардеец, сапер; Книгочеев Александр Васильевич, бывший жандармский ротмистр, шифровальщик, криминалист, и прочее; Холминов Алексей Юрьевич, бывший поручик, инженер-электрик (он, как и Петрович, взят из Холмогорского лагеря); Потылицын Вадим Сергеевич, бывший поручик, бывший сотрудник Внешней разведки Северного правительства; Новак Павел, бывший радист ледокола «Таймыр» и шпион (предположительно, польский); Семенцов Андрей Васильевич, бывший красноармеец и уголовник.
Никого не забыл? А, еще Карбунка Евгений Федорович, командир бронепоезда, приговоренный революционным трибуналом к расстрелу (условно). Теперь все?
Нет, не все. К печатному станку, прихваченному мной, требовался художник-гравер. Хотел прихватить Тимофея Веревкина, но его обнаружили в таком неприглядном виде, что брать в дорогу желание отпало. Но на замену губисполком порекомендовал… Сашу Прибылова, того самого пламенного комсомольца, требовавшего отчета губчека перед РКСМ. Сколько помню, Прибылова тягали по делу о создании Поморской республики, «отвесили» два года условно и исключили из комсомола. К моему удивлению, Александр оказался неплохим художником, а его рисунок «Большевики пишут письмо Пилсудскому» опередил карикатуру на схожую тему года на три[1].
Что ж, команда подобралась любопытная. И, что характерно, все оформлены сотрудниками, находящимися в распоряжении «особуполномоченного ВЧК». То есть, придал белогвардейцам и уголовникам официальный статус.
Стало быть, численность отряда — сорок два человека, из которых восемь, а это девятнадцать процентов (!), «неблагонадежных», а норма, насколько помню, не должна превосходить двух процентов.
Впрочем, можно посчитать по-другому. Общая численность сотрудников Архангельского ЧК, включая оперативный состав, охрану лагерей, хозчасть и уборщиков с дворниками, составляет пятьсот человек, а восемь от пятисот — это уже одна целая и шесть десятых процента. Одна и шесть, это вам не девятнадцать, совсем другое дело. Идеально вписываюсь в рекомендации. Ай да я!
